Тихий разговор

Забыты празднества. Иных людей не видно.
Всяк тянет хладну мысль, как мышь крупу.
Поверхностные дружбы молотком разбиты.
И собран в угол ворох черепков.

        ***

Нет, нет, не так рождаются созвездья.
Не так глаза глядят.И руку жмёт рука.
Да. Малодушие теперь сильнее чести.
А ненависть убийственней штыка.

        ***

Невежество и зло сегодня спелись.
Безостановочно звучит бездумный хор.
Как будто ножиком царапают по жести
И заглушают тихий разговор.



Поездка. Продолжение.


На северо- западе Москвы есть такой район- Строгино.
На первый взгляд типичная окраина. Старые семидесятых годов дома девяти и шестнадцатиэтажные построенные для экономии впритык друг к другу.
Не повернуться не разойтись, не разъехаться. Как говаривал А. Зиновьев- человейник.
В семидесятые года и тому радовались. А потом запечалились. А еще позже, лет двадцать назад, будто тонкий ручеек потек среди пустыни.
Дома стали ремонтировать, прихорашивать. Дворы приводить в порядок: строить детские площадки, скверы, спортивные площадки, стоянки для велосипедов.
Насажали деревьев, кустарников, цветов. Да все со вкусом, с непривычной для русского человека заботой.
Построили отличное светлое просторное метро(кстати, метро и в советские времена радовало неприученный к красоте глаз.) Разбили около него бульвар, по которому с радостью гуляли аборигены.
Но что более всего радовало сердце не избалованного заботой партии и правительства народа Строгинская пойма.
Этот нечищенный водоем с неприятным запахом, утонувший в болотах и диких зарослях, предпочитали обходить стороной.
Но в нулевые и десятые годы все волшебным образом переменилось.(перечисление)
Что бы ни говорили о московском градоначальнике, в своем он деле он знал толк. Он не строил глобкальные прожекты, не обращал реки вспять, а обращал внимание на мелочи из которые собственно и складывалась обычная жизнь москвича.
Благоустройство дворов, новые автостоянки, детские площадки, цветочные клумбы.. да все и не перечислишь.
Но, главное, он совершенно изменил Строгинскую пойму, сделав из нее парк, бульвар, место отдыха, причал для пароходиков, трассу для велосипедистов и конькобежцев, площадку для пляжного волейбола, футбольную площадку.
Понаставил удобных лавочек, скамеек, кресел, лежанок, кафешек, пунктов проката велосипедов, роликовых коньков,  и новых самокатов, которые рассекали вольное пространство с лихостью и удалью.
  Петров шел и наслаждался. Утро было превосходное. Сквозь мороз светило яркое солнце. Прозрачные влажные капли искрились на скамейках и на асфальте.
А в глуби, куда вели дощатые дорожки, лежала густая холодная тень. И белый иней покрывал нежным покрывалом зеленую траву.
 Если идти еще глубже можно было выйти на небольшой холм и окинуть одним взглядом все эту вольшебную дивную панораму.

Если из тесноты района Строгино повернуть вправо и спуститься вниз то окажешься как-будто совсем в другом городе. Перед вами предстанет огромная чаша строгинской поймы и прекрасный вид с какого-нибудь небольшого холмика
над холодной ноябрьской водой. Солнце светит. Блики его слепят а вдали виднеется будто дивный заморский город, заморская океанская бухта. Видны здания Иосква-стити прямо напротив тебя слева виднеется высотка недавно построенная высотка района Сокол напоминающая сталинские высотки, которая вблизи не так хороша, как смотрится вдали. Если же чуть умерить взгляд и смотреть ближе вдоль берегов поймы то вы можете увидеть белоснежную яхту, стоящую на приколе на том берегу. Рядом спасательную станцию, пирс, и дощатый помост некой конструкции из белой ткани, в которой летом разбивается кафе и в нем пьют, веселятся горланят, слышна музыка и вскрики безбедных корпоративов.
А если же взглянуть правее, то увидишь на высоком берегу москва реки две рядом стоящие церкви лес тянущийся вдаль к Крылатскому и поросший сосновым лесом берег на склоне.
  Если оказаться вдруг там, то ты можешь пройти по лесной дороге к Поселку Троице-Лыково и если пойдешь еще дальше в лес то по левую руки от тебя окажется высоченный каменный забор, где расположены дачи знаменитых или очень богатых людей.
Здесь, когда вернулся из Вермонта Солженицын, устроил себе  небольшую Ясную Поляну и ходил по местным тропкам и угодьям, сидел на лавочках обдумывая поздние уже не так звучавшие вещи.
Здесь он беседовал с реживсером Сокуровым, который приезжал к нему в гости и дотошно расспрашивал о том, о сем уже старого погруженного в себя много испытавшего на своем веку человека.
И беседа длилась долго и с жаром как будто не вовсе живым, быть может камера, которой эта беседа снималась стесняла писателя  или Просто Солженицын думал свою думу не относящуюся к порхающему разговору, который он бы уже закончил и только вежливость принуждала его к беседе. Как бы то ни было, никак не проскакивала искра между двумя знаменитыми собеседниками. Тот пиетит, с которым обращался к  знаменитому писателю режиссер, к "Гомеру двадцатого века, как назвал его Иосиф Бродский мешал. Вследствии этого разговор не был согрет ни теплым ни щемящим чувством, хотя и был интересен.
Как будто бы режиссер, такой тонкий и умный не может нащупать почву под ногами, не может задать, наконец, то самый умный самый важный вопрос, который выведет разговор на прямую дорогу, когда забывается и камера и собеседник, и огромный парк не ставший еще родным, а остается только единственное оставшееся живым щемящее чувство полутоски-полурадости, которое испытывает всякий старик перед близким уходом.


Потом мысли Петрова соскользнули на то, что было у него перед глазами. На эту прекрасную набережную на берегу Москва-реки.На чернеющий на том берегу Серебряный бор, к которому зимой он переходил по льду и гулял по чернеющим дорожках и то и дело натыкался на заборы. Впрочем, здесь он не останавливался, смотрел под ноги. Ноги бодро шагали по только что оттающему асфальту, тонкого ночного снежка.
Тут он подошел к пристани, где останавливались кораблики и курсировали в сторону Крылатского и обратно в центр Москвы по Москва- реке. немногие пассажиры осмеливались в такой холод садиться на последние предзимние рельсы. Эти герои стояли под ветром без шапки и сам черт им был не брат.
Подойдя к притстани, где был пологий песчаный спуск к реке Петров останавливался и смотрел на воду, где маленькие детишки подкармливали уток
Тут он стоял иногда и со своей внучкой Соней. Они приходили с купленным в булочной батоном белого хлеба и крошили и глядели и время шло незаметно.
 И сейчас не мог не остановиться и не посмотреть вдаль на это водное пространство.
Всегда ему не хватало свободного пространства в жизни, разве тольок в детстве он жил в степных местах только в детстве он мог смотреть вдаль сколь угодно долго. И запомнились ему эти степные просторы на всю оставшуюся жизнь.
И те дачи в Вольгинском, где он жил сейчас при всей красоте здешних лесов не давали простора. И здесь, вдыхая утренний морозный воздух Петров чувствовал себя по настоящему счастливо.
Сверху по тропке спускался чудной человек босой и шел спокойно почти что по снегу в простых спортивных штанах и нес одной рукой узкую лодку, которая называлась каноэ.
Пожидая седая жещина весалая и живая доброго нрава с большим любопытстовом смотрела на этого худощаго атлета, который будто нарочно скрывал свою стать и умение .
-Можно я вас сфотографирую- спросила она Потом он босой вошел в воду, стал на одно колено, взял весло и легко поплыл и весло в его руках, было как третья рука, его собственная настолько он был органичен в этой лодке.
Женщина засмотрелась на гребца и обращаясь к Петрову сказала
- Какой молодец!
- Да согласился Петров
И оба они стали смотреть, смотреть за лодкой пока она не скрылась за поворотом на Крылатское.
- Как хорошо- сказала женщина и оба, будто соединенные одним и тем же воодушевлением заговорили они о дачах, грибах и ягодах.
...Возвращался Петров по этой широкой ровной дороге, которую на месте заросшей тропы устроили недавно. Дорога белой штрих линией была поделена на два участка: один для пешеходов, другой для велосипедистов, конькобежцев и лыжников. А также для удобной маленькой машины которая убирала мусор и нападавшие осенние листья.
Особенно хороши были велосипедисты на легких быстрых машинах, одетые в одежду ярких цветов и шлемы.
Бежала на роликовых коньках усталая конькобежка, а сзади нее покрикивал высоченный тренер для которого ее скорость ничто, и который будто и не отталкивался от асфальта а ехал сам по себе. С нее же градом падал пот. И она старалась вовсю соответствовать.
 Здесь он вспомнил про Соню, которая ездила с ним на прогулку на самокате.
Двигалась она ловко и одним глазом посмотривала на деда.
- Дедушка, не заходи за линию.
Петров задумывался о своем и не обращал внимания.
- дедушка не заходи за линию- беспокоится Соня- задавит..
Так они с ней мирно доходили до дома, где их встречала радостным повизгиванием маленькая собачка по имени Буся. Радости ей не было предела.
Он прыгала на задних лапах и со всех сил скребла Сонин комбинезон маленькими лапами.

По вечерам Петров вел с Соней беседы
- Петров улегся на диван. Он был доволен жизнью.
- Ложись рядышком- показал он рукой Соне. Та легла.
-Здорово- заметил довольный жизнью Петров.
Соня задумалась. Петров погладил ее по головке.
-Здорово- согласилась она.
Помолчали.
-Дедушка, что тебе подарить на день рождения?
-Ничего не надо. У меня всё есть.
-Так не бывает- не согласилась Соня
Петров задумался.
-Может подарить тебе новый смартфон?
-У меня есть.
-Будет еще один.
-Подари мне нарисованный ананас. Я у тебя видел.
-Ладно. Он у меня в столе.
- Соня, иди есть- послышался голос матери.
- Дедушка, я пойду.
-Конечно, иди.
Петрова потянуло в сон.
 Он вспомнил вчерашний случай.
Денис пришел с работы. Усталый небритый.
-Соня- сказал он.
-Соня, что же ты не обнимешь папу?!- спросила мать.
А та вдруг не подошла. Отступила чуть назад и скрылась.
Мать пожала плечами.
Денис разделся и сел обедать.
Петров зашел в комнату. Соня плачет.
-Что ты, Соня?
А она не знает что сказать. Пытается объяснить и не знает как.
Петров внимательно смотрит на заплаканное просящее лицо и до него доходит.
Она так обрадовалась, что заплакала от радости.
Смутилась и ушла.
..Как то разыгралась с Бусей, а та стала ее играючи покусывать да и не рассчитала, укусила до крови..
Соня матери слова не сказала, чтобы Бусю не выдавать.
Замотала палец тряпкой.
..Вчера играли с ней в карты. В дурачка. Петров, в отличии от матери, которая ей всегда поддавалась и проигрывала и смотрела как та радовалась и хлопала в ладоши. И умилялась.
Так вот Петров, конечно, тоже поддавался. Но не всегда.
Соня, когда проигрывала расстраивалась, губы у нее дрожали. Только что не плакала. Но Петров был неумолим.
-Пусть приучается проигрывать. В жизни и проигрывать придется- резонно полагал он.
На этих мыслях-воспоминаниях Петров провалился в сладкий сон и когда проснулся не сразу понял где находится. Это явно была не дача.
-Господи, я же в Строгино!,- сообразил он. Подошел к большому пластиковому окну и стал смотреть на вечерний город(уже стемнело). Красочный, как новогодняя игрушка, пролетел трамвай. Эти новые трамваи были чудо, как хороши.
Светлые, просторные, веселые и легкие.
-Может и жизнь, когда нибудь будет такой же, как эти трамваи- размечтался Петров. Но мечты его нарушил телефонный звонок с незнакомым номером.
- Да.- отозвался Петров- Вас слушают.
-Александр Петрович?
Петров сразу же узнал этот уверенный голос.
- Катя?
-Узнали? А я думала вы не узнаете.
-Конечно узнал. Разве можно вас не узнать.
-У меня к вам просьба, Александр Петрович. Неудобно к вам обращаться мы, почти незнакомы. Но, если вы мне поможете, за мной не заржавеет!
-Да будет вам, Катя! Если в моих силах, помогу. И без всяких заржавеет.
Ну и словечко, кстати..
-Отлично. Завтра в шесть Вы свободны? Можете подъехать на Никольскую. В кафе "Три пингвина" буду вас ждать.
 Петров услышал гудки и довольно улыбнулся. Дачная жизнь была хороша, но скучновата. Неожиданный звонок сулил захватывающие приключения.





На северо- западе Москвы есть такой район- Строгино.
На первый взгляд типичная окраина. Старые девяти и шестнадцатиэтажные дома, построенные для экономии впритык друг к другу.
Не повернуться, не разойтись, не разъехаться. Как говаривал А. Зиновьев- человейник.
В семидесятые года и тому радовались.
 А потом запечалились.
А еще позже, лет двадцать назад, будто тонкий ручеек потек среди пустыни.
Дома стали ремонтировать, прихорашивать. Дворы приводить в порядок: строить детские площадки, скверы, спортивные площадки, стоянки для велосипедов.
Насажали деревьев, кустарников, цветов. Да все со вкусом, с непривычной для русского человека заботой.
Построили отличное светлое просторное метро(кстати, метро и в советские времена радовало даже самый привередливый глаз.) Разбили около него бульвар, по которому с удовольствием гуляли аборигены.
Но что более всего радовало сердце не избалованного заботой жителя- Строгинская пойма.
Этот сто лет нечищенный водоем с неприятным запахом, утонувший в болотах и диких зарослях, который предпочитали обходить стороной, теперь волшебным образом преобразился.
Что бы ни говорили о московском градоначальнике, в своем он деле он знал толк. Он не строил глобальные прожекты, не поворачивал реки вспять, а обращал внимание на мелочи, из которых, собственно и складывалась обычная жизнь москвича.
Так вот, при нем Строгинскую пойму стало не узнать.
Из непроходимой чащи сделали парк, бульвар, место отдыха, причал для пароходиков, трассу для велосипедистов и конькобежцев, площадку для пляжного волейбола, футбольную площадку.
Понаставили удобных лавочек, скамеек, кресел, лежанок, кафешек, пунктов проката велосипедов, роликовых коньков,  и новых самокатов. Особенно хороши были самокаты, которые рассекали вольное пространство с лихостью и удалью.
 Если бы местным жителям, рассказали какой станет пойма еще на их веку, они бы рассмеялись фантазеру в лицо.
Местные жители были реалистами, жизнь научила их быть реалистами. И в хорошее они давно не верили.
Но градоначальник утер нос скептикам. И превзошел самые смелые их мечтания
  Петров шел и наслаждался. Утро было превосходное. Сквозь мороз светило яркое солнце. Прозрачные влажные капли искрились на скамейках и на асфальте.
А в глубине посадок, куда вели дощатые дорожки, лежала густая холодная тень. И белый иней покрывал нежным покрывалом зеленую траву.
 Если идти еще глубже, можно было выйти на небольшой холм и окинуть одним взглядом всю эту волшебную панораму.

 Перед вами огромная чаша Строгинской поймы.
 Солнце светит. Блики его слепят, а вдали виднеется, будто дивный заморский город, здания Москва-сити. Прямо напротив тебя, чуть слева, виднеется  недавно построенная высотка района Сокол, напоминающая сталинские высотки и которая вблизи не так хороша, как смотрится вдали.
 Если же чуть умерить взгляд и смотреть ближе, вдоль берегов,  можно увидеть белоснежную яхту, стоящую на приколе. Рядом спасательную станцию, пирс, и дощатый помост, накрытый конструкцией из белой ткани, будто куполом парашюта. В ней летом разбивается кафе и в нем пьют, веселятся, горланят, слышна музыка и вскрики безбедной молодежи.
А если  взглянуть правее, увидишь на высоком берегу Москва реки две рядом стоящие церкви, и сосновый лес, тянущийся вдаль к Крылатскому.
  По лесной дороге можно выйти к поселку Троице-Лыково.
 И, если пойдешь еще дальше в лес, то по левую руку от тебя окажется высоченный каменный забор, за которым расположены дачи знаменитых или очень богатых людей.
Здесь, по возвращении из Вермонта, А.Солженицын купил усадьбу, своего рода  небольшую Ясную Поляну. Подолгу бродил по местным тропкам и угодьям, сидел на лавочках, обдумывая поздние, уже не так звучавшие, вещи.
Здесь он беседовал с режиссером Сокуровым, который приезжал к нему в гости и дотошно расспрашивал о том, о сем.
И беседа длилась долго и с жаром. Но как будто не вовсе живым жаром.
  Быть может камера, которой эта беседа снималась, стесняла писателя  или он думал свою думу совершенно не относящуюся к порхающему разговору. Разговору, который он бы уже закончил и только вежливость принуждала его к беседе.
 Как бы то ни было, никак не проскакивала искра между знаменитыми собеседниками.
 Сокуров обращался к "Гомеру двадцатого века"( по выражению Иосифа Бродского) с пиететом. Но пиетет скорее мешал, чем помогал. 
Как будто режиссер, такой тонкий и умный, не может нащупать почву под ногами. Не может задать, наконец, тот самый простой, самый важный вопрос, который выведет диалог на прямую дорогу, когда забывается и камера и собеседник и огромный парк не ставший еще родным, а остается единственно живое, щемящее чувство полутоски-полурадости.
Чувство, которое испытывает всякий старик перед близким уходом.


Потом мысли Петрова соскользнули на то, что было у него перед глазами.
 На эту прекрасную набережную на берегу Москва-реки.
На чернеющий на дальнем берегу Серебряный бор, к которому зимой он переходил по льду и гулял по глухим дорожкам.
Показалась пристань, на ней останавливались маленькие кораблики и курсировали в сторону Крылатского, а затем обратно в центр Москвы по Москва- реке.
 Немногие пассажиры осмеливались в такой холод садиться на последние предзимние рейсы. Настоящие герои стояли под ветром без шапки и сам черт им был не брат.
Подойдя к пристани, где был пологий песчаный спуск к реке, Петров останавливался и смотрел на воду, где маленькие детишки подкармливали уток.
Тут он стоял иногда и со своей внучкой Соней. Они приходили с купленным в булочной батоном белого и крошили хлеб и глядели на воду и время шло незаметно.
 И сейчас не мог он не остановиться и не посмотреть вдаль на это холодное водное пространство.
Всегда ему не хватало свободного пространства в жизни, разве только в детстве был он им награжден.
 Он жил тогда в степных местах и мог смотреть вдаль сколь угодно долго. И запомнились ему эти степные просторы на всю оставшуюся жизнь.
А те дачи в Вольгинском, где он жил сейчас, при всей красоте владимирских лесов, не давали простора.
 Вдыхая утренний морозный воздух, Петров чувствовал себя по настоящему счастливым.
Сверху по тропке спускался чудной человек, босой и шел спокойно почти что по снегу в простых спортивных штанах и нес одной рукой узкую лодку, которая называлась каноэ.
Пожилая седая женщина, веселая и живая, доброго нрава с любопытством взирала на худощавого атлета, который будто нарочно скрывал свою стать и умение .
-Можно я вас сфотографирую?- спросила она.
-Если Вам хочется. Ради бога.
 Мужчина, босой,  вошел в воду, стал в лодке на одно колено, взял весло и легко поплыл. И весло в его руках, было как третья рука, его собственная.
Женщина засмотрелась на гребца и обращаясь к Петрову воскликнула:
- Какой молодец!
- Да!- согласился Петров
И оба  стали смотреть, смотреть за лодкой пока она не скрылась за поворотом на Крылатское.
- Как хорошо!- сказала женщина. И оба, будто соединенные одним и тем же воодушевлением, заговорили о дачах, грибах и ягодах.
...Возвращался Петров по широкой ровной асфальтовой дороге, которую на месте заросшей тропы устроили недавно.
 Дорога белой штрих линией была поделена на два участка: один для пешеходов, другой для велосипедистов, конькобежцев и лыжников. А также для удобной маленькой машины которая убирала мусор и нападавшие осенние листья.
На роликовых коньках пробежала усталая конькобежка, а сзади на нее покрикивал высоченный тренер, для которого ее скорость ничто, и который будто и не отталкивался от асфальта, а ехал сам по себе, без усилий.
 С нее же градом лился пот. И она старалась вовсю соответствовать.
Петров уселся на лавочке. Солнце пригревало уже заметно. Рядом с ним сидела девушка в одной спортивной майке и что-то настукивала в планшет.
-Надо же!- удивился Петров, невольно съёжившись.
И мысли его опять повернулись к молодежи, которой так ему не хватало на дачах. Он, будто батарейка, заряжался от этих молодых свежих лиц.
И от невестки своей, полной невозмутимой барышни, которая ходила по дому с ленцой, ничего не говоря и ничего не делая.
 Но оказывалось, что все что надо- сказано, а что нужно сделать сделано. А когда? Загадка.
И от пятилетней внучки, которая приносила карты и обыгрывала Петрова в дурачка. И спрашивала, что ему подарить на день рождения. И не надо ли ему новый смартфон, а то старый у него вовсе не тянет.
И от маленькой собачки Буси, которой было восемь месяцев от роду, и которая в переводе на человечий язык была ровесницей Сони. И однажды, разыгравшись случайно укусила Соню до крови. А та перевязала палец и матери ничего не сказала. И в жизни понимала больше иных взрослых.
..Петров лежал в сумерках почти счастливый. Вдруг зазвонил телефон
- Да.- отозвался Петров- Вас слушают.
-Александр Петрович?
Петров сразу узнал этот уверенный голос.
- Катя?
-Узнали? А я думала вы не узнаете.
-Конечно узнал. Разве можно вас не узнать.
-У меня к вам просьба, Александр Петрович. Неудобно к вам обращаться мы, почти незнакомы. Но, если вы мне поможете, за мной не заржавеет!
-Да будет вам, Катя! Если в моих силах, помогу. И без всяких заржавеет.
-Отлично. Завтра в шесть Вы свободны? Можете подъехать на Никольскую. В кафе "Три пингвина" буду вас ждать.
 Петров услышал гудки и довольно улыбнулся. Дачная жизнь была хороша, но скучновата. Неожиданный звонок сулил приключения.
 


 Здесь он вспомнил про Соню, которая ездила с ним на прогулку на самокате.
Двигалась она ловко и одним глазом посматривала на деда.
- Дедушка, не заходи за линию.
Петров задумывался о своем и будто вовсе не слышал.
- дедушка не заходи за линию- беспокоилась Соня- задавит..
Так они мирно доходили до дома, где их встречала радостным повизгиванием маленькая собачка по имени Буся.
Буся прыгала на задних лапах и со всех сил скребла Сонин комбинезон маленькими лапами.
..Как то разыгралась с Бусей, а та стала ее играючи покусывать да и не рассчитала, укусила до крови..
Соня матери слова не сказала, чтобы Бусю не выдавать.
Замотала палец тряпкой.
..Вчера играли с ней в карты. В дурачка. Петров, в отличии от матери, которая ей всегда поддавалась и проигрывала и смотрела как та радовалась и хлопала в ладоши. И умилялась, конечно, тоже поддавался. Но не всегда.
Соня, когда проигрывала замолкала и губы у нее дрожали.
-Пусть приучается проигрывать- думал Петров, сражаясь сам с собой.

На этих мыслях-воспоминаниях Петров провалился в сладкий сон и когда проснулся не сразу понял где находится. Это явно была не дача.
-Господи, я же в Строгино!,- сообразил он. Подошел к большому пластиковому окну и стал смотреть на вечерний город(уже стемнело). Красочный, как новогодняя игрушка, пролетел трамвай. Эти новые трамваи были чудо, как хороши.
Светлые, просторные, веселые и легкие.
-Может и жизнь, когда нибудь будет такой же, как эти трамваи- размечтался Петров. Но мечты его нарушил телефонный звонок с незнакомым номером.
- Да.- отозвался Петров- Вас слушают.
-Александр Петрович?
Петров сразу же узнал этот уверенный голос.
- Катя?
-Узнали? А я думала вы не узнаете.
-Конечно узнал. Разве можно вас не узнать.
-У меня к вам просьба, Александр Петрович. Неудобно к вам обращаться мы, почти незнакомы. Но, если вы мне поможете, за мной не заржавеет!
-Да будет вам, Катя! Если в моих силах, помогу. И без всяких заржавеет.
Ну и словечко, кстати..
-Отлично. Завтра в шесть Вы свободны? Можете подъехать на Никольскую. В кафе "Три пингвина" буду вас ждать.
 Петров услышал гудки и довольно улыбнулся. Дачная жизнь была хороша, но скучновата. Неожиданный звонок сулил приключения.