Виктор Урин

ВИКТОР УРИН
(1924–2004)

Под качающимся дождём
фары разбрасывают лучи.
Мы пятые сутки вперёд идём,
и если ты устаёшь – молчи.

У нас желанье одно – привал,
у нас желанье одно – уснуть,
на плече товарища я дремал,
а товарищ клевал подбородком грудь.

Я столько ночей отвыкал от сна,
что стало даже казаться мне:
не вещевой мешок, а луна
присутулилась на спине.

Но мы идём.
Мы вперёд идём.
И если ты устаёшь – солги.
Под качающимся дождём
хрипят и хлюпают сапоги.

И мне не надо читать приказ!
Когда лейтенант подавал сигнал,
я выкидывал противогаз
и сумку патронами нагружал.

Измученный, молчаливый солдат,
становясь жестоким и угловатым,
ни единой пулей я не солгал,
когда разговаривал автоматом.

МУРАВЬИ

В шиповнике среди ветвей
мы над рекой лежим, на склоне,
и муравьи с руки твоей
сбегают по моей ладони.

…Шинель. Промерзшая кирза.
Лежу на взорванном настиле.

Подговори свои глаза,
чтобы со мной нежнее были.
Заворожи, заполонуй,
как в ранней юности, в июле.

…Шальной прощальный поцелуй
приму не от последней пули.

В бреду виденья ослепят,
и мне запомнится особо,
что васильки летят с лопат
и я люблю тебя до гроба.

…У медсанбата, у дверей,
очнусь, по-юношески пылок.

И тот же самый муравей
мне на ладонь вползет с носилок,
как будто он с руки твоей,
с ее сиреневых прожилок.

ЛИДКА

Оборвалась нитка – не связать края.
До свиданья, Лидка, девочка моя!
Где-то и когда-то посреди зимы
Горячо и свято обещали мы:
Мол, любовь до гроба будет все равно,
Потому что оба мы с тобой одно.
Помнишь Техноложку, школьный перерыв,
Зимнюю дорожку и крутой обрыв?

Голубые комья, сумрачный квартал,
Где тебя тайком я в губы целовал?
Там у снежной речки я обнял сильней
Худенькие плечики девочки своей.

Было, Лидка, было, а теперь – нема…
Все позаносила новая зима.
Ах, какое дело! Юность пролетела,
Лидка, ты на фронте, там, где ты хотела…

Дни идут окопные, перестрелка, стычки…
Ходят расторопные девушки-медички.
Тащат, перевязывают, поят нас водой.
Что-то им рассказывает парень фронтовой.

Всюду страх и смелость, дым, штыки и каски.
Ах, как захотелось хоть немножко ласки,
Чтоб к груди прильнули, чтоб обняться тут…
Пули – это пули, где-нибудь найдут.

Что ж тут церемониться! Сердце на бегу
Гонится и гонится – больше не могу.

…Ты стоишь, надевшая свой
халат больничный,
Очень ослабевшая с ношей непривычной.
Ты ли это, ты ли с дочкой на руках?
Почему застыли искорки в глазах?
Почему останутся щеки без огня?
Почему на танцы не зовешь меня?
Почему не ждала? Почему другой?
Неужели стала для меня чужой?

Я стою растерянно, не могу понять,
Лидия Сергеевна, девочкина мать.
Я стою, не знаю, как найти слова…
- Я ж не обвиняю, ты во всем права.

Может быть, сначала все начнем с тобой?..
Лида отвечала: — Глупый ты какой…
То, что было в школе, вряд ли нам вернуть,
А сейчас — тем более, так что позабудь.

Вспоминать не надо зимнюю дорожку,
Как с тобою рядом шли мы в Техноложку
И у снежной речки ты прижал сильней
Худенькие плечики девочки своей…

Было, Лидка, было, а теперь – нема…
Все позаносила новая зима.
Оборвалась нитка, не связать края…
До свиданья, Лидка, девочка моя.

* * *

Не всё, что хочется, – нельзя,
не всё, что можно, – допустимо,
бывает так, что есть друзья,
и нет друзей, и дружба мимо.

Когда смертельно устаёшь
и землю щупаешь руками,
одна мигающая рожь
появится перед глазами.

Ты вспомнишь утренний шалаш,
ледок, заливший след подковы,
и как метлиха и кругляш
сцепились на губах коровы.

Как на буланом во всю прыть
неслась мальчишеская смелость…
Как можно было допустить
всё, что нельзя и что хотелось.

ВЕРШИНЫ

О нет, не просто быть вершиной,
равняться по большим словам,
но если всё же вы решили –
деревья пусть помогут вам.

В долготерпенье и в наречье,
в движениях вершин густых
есть что-то наше, человечье,
но больше стойкости у них.

Смотрите, как их потомили,
как их обстреливает град,
ну а они, как в пантомиме,
изображают и молчат.

Вот ливни, точно розги, льются,
но, презирая злобный вой,
деревья, как истинолюбцы,
качают молча головой.

Не сваливала их усталость,
и в налетевшую грозу
вершинным веткам доставалось
куда сильнее, чем внизу.

Но, принимая испытанья,
деревья, подвиг совершив,
в движенье сохранили тайны
своих задуманных вершин.