Геннадий Лутков

ГЕННАДИЙ ЛУТКОВ
(1931 - 1994)

Ты в лес пришёл за воздухом, за росами,
В стене орешника ты ищешь лаз.
И вдруг наткнулся на окоп заросший,
Листвой замаскированный от глаз.

В него ромашки тихо заглянули,
Его земную тишину храня.
И нет детей в недетском карауле,
Как принято у Вечного огня.

Не надрывается здесь в праздник медь,
И не становятся венки к граниту.
Окоп. Обычный. Сам себя хранит он,
Никем не подправляемый, заметь.

И всё ж он памятник тем, кто убит,
И тем, кто есть, кто лет с десяток будет.
Он памятник, не думавший им быть,
Случайно открывающийся людям.

СЕЛО, ОСВОБОЖДАВШЕЕ ЕВРОПУ

За триста лет перевидав всего,
Приветом-лаской пришлых полонило
И пехом на войну пошло село,
То бишь его мужская половина.
Позвало сердце и военкомат,
Тут не было ни сколько разногласий.
Село – в одно лицо на первый взгляд,
А в нём-то – Сеней, Ваней, Петей, Васей…
Сплелось всё – деды, внуки, свекры, зяти,
И кровь, и на седьмой воде кисель.
Они и Будапешт, и Вену взяли,
И меньшего калибра сотен семь.
И, не робеющие под огнем,
Потом дворцы разглядывали робко.
Оно не уцелело в основном -
Село, освобождавшее Европу.
Качалось на плоту и на возу,
На минном поле стёжку выбирало,
Пилоткой и ушанкой вытирало
Солёный пот, солёную слезу.
И, наступая недругу на пятки,
Лафет разбитый превращало в стол.
Оно рвало гармони в сорок пятом
И ело лебеду в сорок шестом.
И оказалось – всё ему с руки
И на своей земле, и там, за Вислою.
И невернувшиеся мужики
На памятнике золотом записаны.
И сеет хлеб оно, и хлеб жует.
И к хлебу, есть прибавленье к роду.
Всё, кажется о нём. Оно живёт –
Село, освобождавшее Европу.

ЯБЛОНИ ПОМНЯТ ОТЦА
Памяти солдата В. Дьячкова

Яблони помнят отца -
Так, как умеют деревья.
В старенькой тихой деревне
Яблони помнят отца.

В тысячах снах на яву
Шел он и шел повидаться.
Яблочком побаловаться
Некогда было ему.

Много у воина дел:
Вечно он в огненном деле.
Сколько он рек одолел,
Сколько его одолели!

Будто не будет конца
Этой войне распроклятой.
Возле всё помнящей хаты
Яблони помнят отца.

Он похоронен не здесь,
А на берлинской околице,
Каменной дымной околице,
Первой узнавшей ту весть.

... Сад в легкой роздыми. Сыро.
Роса тяжелей свинца.
У сына теперь два сына,
И оба в его отца.

Писк цыплаков у крыльца
Возле размоченных корок…
Яблоням этим за сорок,
Яблони помнят отца.

ЭТОТ ВЕЧНЫЙ ПЛАТОЧЕК

Пожарищ метельные искры,
И стойкие шапки дымов,
Бумажные жёлтые «иксы»
На окнах притихших домов –

Как будто сама неизвестность
Изображена на стекле.
В газонах – цветов неуместность.
До них ли сейчас? А во мгле

Моторов тяжёлые всхлипы,
Прожекторов руки длинны.
Искромсаны старые липы
Металлом всемирной войны.

Но песне находится дело –
Согрей, позови, убеди!
Ведь песня живёт не отдельно
От времени и от беды.

И боль народившихся строчек
Жизнь переживёт не одну,
И «Синенький скромный платочек»
Шульженко несёт сквозь войну.

Несёт сквозь угрюмое лихо –
Пять вёсен, четыре зимы, –
Сквозь страшную неразбериху
Продуманных козней земных.

Несёт, чтоб не канул бесследно,
Чтоб в восьмидесятые им
Взмахнуть на концерте победно
Над плачущим залом седым!