Лёгкое дыхание

Юность обладает бесспорной и очевидной красотой. Невесомость, лёгкость, тонкая талия, звонкий смех, окрашенная смущённым румянцем кожа – как не залюбоваться расцветающими девушками, похожими на принцесс даже в самых простеньких серых платьях? Никак. Поэтому улыбаюсь, любуюсь и благодарю Бога, Создавшего такую красоту.

А рядом с девушками стоят их мамы. Поражаюсь: до чего же они похожи! Те же глаза, та же улыбка, тот же непередаваемый изгиб бровей. Будто между ними – волшебное зеркало. Но со стороны мам стекло помутнело и сломалось, покрылось трещинами и разводами. Как иначе объяснить эти морщинки, ведь их не должно быть?..

Пока что я больше дочь, чем мама. Чуть-чуть, самую малость степеннее старшеклассниц из-за сидящего на руках младенца. А седой волосок, забравшийся в рассыпанную по плечам копну русых волос, – просто случайность. Мне 23, о чём вы, вся жизнь впереди.

Мы с ровесницами расцветаем: отращиваем неудачно покрашенные волосы, обретаем плавность движений и внутреннюю гармонию, строим грандиозные планы и жадно пьём жизнь из красивого бокала. Иногда с нами случаются кризисы и мы временно запутываемся, дурнеем и толстеем (ох уж это страшное и ужасное «толстеем», обнуляющее все остальные достижения). Временно, потому что у нас есть множество шансов заняться спортом, наладить питание, переехать в другой город или вылечить тахикардию суеты.

Но через мелькнувшие в вечности десятилетия меня больше нельзя будет назвать расцветающей. А потом, через «аще в силах – осмьдесят лет», и цветущей. Я начну увядать. Мои дети будут похожи на меня больше, чем я сама. Зеркало начнёт нагло врать и прятать молодую душу в ветхое тело. В мой осенний мир начнёт стучать безобразный и противоестественный для бессмертного существа конец.

Открываю Бунина. Читаю про Олю Мещерскую. Ту самую, у которой лёгкое дыхание. Ту самую, которой вечно шестнадцать. Оля смотрит на меня со страниц и, лукаво улыбаясь, говорит, что все тётки – дуры. Что им не стоило выходить замуж, потому что это ужасно скучно и однообразно. Что рожать детей им тоже не стоило, потому что это портит фигуру и создаёт много проблем. Что она – Оля – проживёт эту жизнь иначе, потому что она – особенная. Не такая, как тётки.

Закрываю Бунина. А вместе с ним – свои усталые глаза. Думаю: «Как можно так бездарно использовать дар?» Кого я имею в виду – автора или героиню, – я и сама не совсем понимаю. Мне хочется вымыть руки, потому что на секунду красота юности становится спорной. Мне хочется сказать: "Оля, Оля. По закону жанра тебе нужно завидовать, но я тебя жалею. Потому что ты – холостой выстрел мимо мишени. Потому что у тебя лёгкое дыхание, но бесплодная жизнь. Потому что ты не сбылась..."

Рядом с девушками стоят их мамы. Поражаюсь: до чего же они похожи! Только если девушки – тоненькие росточки, то их мамы – деревья, украшенные сочными плодами. В их сердцах – сокровища опыта. В их памяти – калейдоскоп событий. Их руки умеют исцелять одним прикосновением. Они сбылись.

Я тоже мечтаю сбыться и дорасти до неочевидной красоты достойно прожитой жизни. Я мечтаю принести плод более весомый, чем рассеянное в мире лёгкое дыхание.

Я мечтаю умножить любовь.