История одной сумки

          …Песчаное побережье было усеяно различным мусором: древесной щепой, рваными пальмовыми листами, цветастыми тряпками и какими-то черными извивающимися корнями, похожими на лианы. Океан был мертвецки спокоен, только изредка ухал ветер, унося прочь свои заунывные стоны, да какие-то птицы стайками сновали по пустому побережью и срывались с пронзительным криком с развалин прибрежной туристической деревеньки. Мои ноги увязли в песке. Я замер, вслушиваясь в протяжный стон этого проклятого острова. В нем сливалось всё: от раздражающих гудков трясущихся в пробке машин и сирен скорых до едва слышных криков о помощи, разносимых ветром из зеленой бездны острова с запомнившимся мне навеки названием – Банда-Ачех.

              Я направился к блокпосту. Там располагались военные и медики, непрерывно рассматривающие громадную карту острова под дрожащим светом фонарика у потолка. Один индонезиец в кителе цвета хаки обратил на меня внимание и, ругаясь по-своему и неуёмно жестикулируя, дал мне понять, что следует идти к площадке возле палатки. Здесь когда-то играли в гольф. Теперь машины рвут рыхлый газон под шинами, спеша вывезти отсюда людей всех мастей и профессий. Мужчины помогают поднимать носилки, укрытые мутной тканью, кидают в кузов какие-то узелки. «Хав ю си Джин Браун?» - кричал я одному, пробравшись к машине и ухватив за рукав бледнолицего мужчину. Тот пожимал плечами и спешил удалиться. Я поднял грязную ткань и увидел посинелую руку, лицо было иссечено царапинами, а губы несчастной казались уже черными.

              Отправился в путь, поднявшись по взгорью на хлипком грузовичке вместе с Гордоном, который уже 20 часов ищет свою дочь, убежавшую еще утром на пляж со старшим братом. … Увидел я домики, от которых после хлынувшего потока морской воды, мусора и грязи, остались только бамбуковые перегородки, завязшие в иле, да пара пальмовых листьев. Уже вечерело. Нужно было проверить еще один лагерь. Но странное чувство заставило меня обернуться в сторону завалившихся домиков. Ветер даже затих ненадолго… и я услышал жалобный хрип, доносящийся из руин. Я позвал Гордона. Вооружившись фонарем, мы направились к развалинам. Из-под завала рукой подавала нам знак какая-то женщина. Мы бросились откидывать мусор и доски. Женщину прижало громоздким бревном. Гордон побежал за лебедкой, а женщина схватила меня за руку и бормотала что-то неразборчиво то ли на португальском, то ли на испанском. Она плакала. Я дал ей воды. Она указывала рукой в сторону соседнего домика, говорила, причитая и всхлипывая.

               В указанном месте находилась джинсовая сумка с разорвавшимся карманом. Обернулся – Гордон оттащил дерево, подложив под него салазки из пары толстых прутов. Где-то поднималась в гору еще одна скорая. Я решил осмотреть найденное. Красивые некогда хлястики, свисавшие от маленьких бегунков, порядком измазались в глине и колыхались теперь как мерные гирьки. Из бокового кармана выглядывала небольшая книжонка. Это были стихи Гете. «Кому нужны стихи в отпуск?» - хладнокровно подумал я. Фонарем посветил я на вымокшие страницы. Пролистнул целиком. Стоп. Некоторые страницы сохранили в себе закладки, заботливо уложенные меж них, а некоторые были со странными пометками: какие-то цифры, напоминающие шифр от сейфа, где-то милые узоры, кое-где сердечки, явно выведенные старательно женской рукой, - «J.B.+K.B.», - пряталась надпись внутри. Расстегнул молнию. Блеснул фонарь. Ничего интересного.

           Тащу сумку с собой в лагерь. Может найду хотя бы владельца… Пока везем женщину в лагерь, слышу негромкое бряцанье о кузов. Хлопаю по карманам, свечу в пол пикапа. Джинсовая сумка подпрыгивает на ухабах и издает этот звук. Осматриваю ее снаружи и обнаруживаю аккуратно приколотый к шву металлический значок. Полосато-красное нечто с фигуркой в центре.

           Доехали довольно быстро. Женщину забрали санитары, спутник мой направился в импровизированные палаты, а я решил свериться со списками. Все пусто. Тащусь в соломенный домик. Ночью неспокойно. Неподалеку надрывается дизельный генератор, освещая весь лагерь и прилегающие к нему палаты и операционные. Взгляд падает на загадочную сумку. Озираюсь по сторонам. Высыпаю содержимое на пыльный настил. Фонарь почти потерял заряд за ночь блужданий и теперь противно желтит. Звякнула и упала пластинка препарата от мигрени. Нет 3х таблеток. У нее часто болела голова. Шмякнулись солнцезащитные очки в странной зеленоватой оправе с большими темными стеклами. Коллекционная перьевая авторучка выглядывала из-под мокрого съежившегося купальника. Я рассмотрел ее не без интереса. Колпачок откручивался против часовой стрелки и обнажал острое перо. По верху ручки вился знакомый орнамент. Греческий что ли. Косметичка лежала чуть в стороне и отражала желтоватый свет фонарика. Черная и чуть больше ладони. «… В день Влюбленных я предложил жене сходить в ресторан. Я обнимаю ее сзади, а она, мило улыбаясь и держа в руках косметичку, отложила тушь и взяла меня за руку…» Открыл. Ничего необычного. Синяя рекламная брошюра авиакомпании зазывала в Таиланд. Boston вверху. «Тот же город!». Я увидел вдруг веер и пару странных фигурок с широкими отверстиями. Веер был яркий и пышный. Наверное, это сувениры. Собираясь положить его на свое место, я заметил небольшой пакетик, переливающийся в тусклом свете. Пакетик с белым порошком, аккуратно заклеенный сверху. «Это нужно будет выбросить подальше, прежде чем вручить сумку владелице»,- подумал я. Поднял сумку. Ее тянуло к земле. Во внутреннем кармане обнаружил я наушники, которые и у нас теперь продаются на каждом шагу. В небольшой кучке лежали размякшие журналы и несколько местных диковинных угощений в отдельном пакете.
Я стал складывать вещи обратно, старательно укладывая все по своим местам, стряхнул даже налипшую грязь с пушистых когда-то хлястиков.

            Свет еще немного пожух, пожелтел и стал понемногу мерцать. Думаю я о владелице этого барахла. Наркоманка или просто пряталась здесь от чего-то. На грязном полу остались стихи Гете. Решил уложить обратно, поправив предварительно смявшийся кармашек. На дне лежал комок бумаги. Книжка отправилась в свой кармашек. Разворачиваю бумажку – что-то со звоном падает вниз. У самого фонаря различаю знакомые буковки… «Такая милая J и размашистая у неё B». И как-то тепло и уютно стало в этом старом навесе. «…26 dec. 2004…» Что-то ударило меня пыльным мешком по голове, сознание прояснилось. Я ползаю по полу в поисках металлического предмета из бумажки. Пальцы касаются холодного. «Не может быть!»- пульсирует мысль в голове. Прижимаю кольцо к тускнеющему фонарику. … Это было то самое кольцо, которое я надевал на палец своей молодой любимой жене, с детства почитающей поэзию. Этим она меня и задела.

               Руки падают, как плети, а кольцо катится под мешок, изображающий здесь подушку. Как мало мы любим!..

26 декабря. Остров Банда-Ачех. 2004г. Последствия цунами.