Xviii

Весёлый век императриц: балы, перевороты.
Две Анны, две Екатерины и Елизавета; 
их фавориты, немчура, камзолы и кареты,
напудренные парики, я -- в караульной роте.
В деревне матушка, отец, они, конечно, ждут,
что с царской службы я вернусь в поместье; старый пруд
зарос осокой, камышем, он тоже ждёт меня.
А в Петербурге блеск балов, муштра, кутёж, друзья.
Из нынешнего далека не трудно сделать выбор:
Санкт-Петербург, где дама пик, -- иль сонный пруд? где рыбы
такие ж сонные, как жизнь в деревне; а на Невском --
фантасмагория, игра, шинели, ветер резкий.
Век восемнадцатый -- мой век, Капнист и Сумароков
слагают вирши по слогам и приближают сроки
явлений нашего всего и нашего ещё,
хоть от силлабики они ушли не далеко.
И всяк считается пиит, коль в рифму куролесит,
и уж совсем пиит -- пиит, коль смог краегранесить.
Я тоже буду прославлять Фелицу величаво,
живописать пейзан и как молочно мычут кравы.
В обитель дольную трудов и чистых нег -- в деревню
однажды я вернусь, вдали услышу звон вечерний;
отца и матушку найду у церкви, на погосте,
и с дочерью своей сосед ко мне нагрянет в гости;
и обвенчаемся мы с ней зимой, в той самой церкви,
закружится метель, и жизнь семейная завертит.
И я умру в своём дому под плачи домочадцев...

а не в квартире, где ко мне не смогут достучаться