Старый лагерь...

Старый лагерь устал, погрузился во мрак.
И куда-то однажды  уехал.
Лишь  оставил в жилзоне  опустевший   барк,
Вахту, бур,  да в рабочке два цеха.

Ни души из седельцев, воронье, тишина.
Лишь на вахте скрипучие клетки
Утром ранним ворчали, что идет  старшина, 
По периметру  старой запретки.

Деревянный наган у него в кобуре,
Портупея, шинель с орденами.
Он приходит сюда каждый день на заре,
На плацу  зарубиться с ворами.

«Я повыведу блоть»! Мент  визжал как свинья.    
И рванув  свой наган из  кармана,
Он плевался слюною, как районный судья
С губ стреляя  безумно и   пьяно.

Мент в ШИЗО, как побитая псина забрел.
Чтобы встретится там с заключенным.   
Портупею свою на веревку   расплел, 
Завязав  ее в узел казенный.
 
Ты не злись на меня! Он шептал в тишине.
Худо было  вольняшкам и зекам.
Я ломал тебе жизнь твою,  ради тебя,
Чтоб на волю ушел человеком.

Старый мент влез на нары и петлю затянул, 
И допив самогон из бутылки.   
В угол зло деревянный наган отшвырнул, 
И шагнул с нар скривившись в ухмылке.

Старый лагерь в лесу умирал не спеша.
В БУР пустой  залетали  вороны
На ремне портупейном висела душа,
А на ней из бумаги погоны.
 
Не помню где я видел такого надзирателя спятившего с ума  который шарахался в замызганной шинели с медалями вырезанными из консервных банок, с деревянным пистолетом, быть может в Минусинске или Абакане или где-нибудь под Иркутском возле Половинки или еще дальше, но точно помню его пустые глаза и слюни изо рта, когда он стрелял из своего  деревянного пистолета.  А ведь то же наверняка решал чью-то судьбу или того хуже вершил многими судьбами ломая их и калеча.

Песня написана специально для Виктора Терехова (гражданину Мира. Омск-Нью Йорк).
              Евгений Ермаков Алтай
                27.03.2022 год