Manniler

маннилер - он из мимоз.
эти цветы света, пучки светозарного солнца,
они льются к нам в ладони, и мы обоняем
необъятность светил.
желтый свет, непреходящая суть солнца впитывает
нас и наше забвение -
мы не можем забыть маннилера.

маннилер - он из пустоты полета.
когда летишь, голова занята
необъятным пространством,
обнаженным в этот момент,
в котором все и происходит.
маннилер - эта пустота,
эта необъятность, в которой все
и должно быть.
полет - он мигает своими глазами,
душа плывет по мареву беспредельности,
и тут и там ловит свои отражения.
пустота полета - она заканчивается там,
где начинается что-то твердое
и непреложное.
земля, приземление зачеркивает полет
и все вдруг наполняется духом тяжести,
и мы лежим, неспособные подняться с земли.
это маннилер, это его тяжесть не дает нам встать.
но вот, мы набираемся сил, отряхиваемся
и подымаемся, подымая за собой эту неподъемную глыбу.

маннилер - это скала, это камень.
камень растет из пустоты,
и так легко и тяжело одновременно напороться
случайному паруснику на эту скалу и разбиться,
разбиться на осколки,
осколки себя самого.
так некогда я разбился о маннилера,
на осколки я разбился,
и стал созидать из этих осколков.
это была бесконечная свобода,
свобода от целого,
свобода от единственности.
тогда я почувствовал, что нас двое -
парусник и скала,
камень и стекло,
воздух и огонь.
сжег меня маннилер в своей пустоте,
в своей неистребимости,
и тут я поник, у стал,
я расслабился и стал воздвигать
немыслимое здание.

маннилер был зданием.
я ходил по этим бесконечным коридорам,
из комнаты в комнату,
открывая все новые и новые двери,
я двигался, как по листопаду,
и намечал перед собой все новый и новый маршруты.
каждая комната говорила о себе,
о своем блещущем пространстве.
странно, но другая входила с ней в резонанс,
и говоря о себе и молча о другой.
так рождались переливы волн,
так учинялись разделы смысла,
так из памяти выходили свирепые кони,
необузданно тяготеющие к метаморфозам.

маннилер был метаморфозой.
из волны выходили драконы и архангелы,
из дикого лепета созидался непреходящий смысл,
и я спрашивал себя, кто я читающий,
или пишущий, или обретающий в этой невероятно
светозарной темноте.

маннилер был темен. он всегда говорил,
как оратор, и слова его сливались
со звоном перстней или монет,
слова его журчали,
подобно речке или колоскам в поле,
слова его созерцали,
и я пропадал в этом созерцании,
я обугливался и становился пеплом
для себя самого.
так рождались буквы и слова, мои слова,
мои новые слова.

маннилер был словом.
вроде бы говорить было особо нечего,
но из этой пустоты рождались
какие-то невероятные фантасмагории,
фантазмы ума и воображения.
слово звало за собой и звуки,
и шум, и хаос невозможного,
и я, растерзанный этой невозможностью,
горел для нового деторождения.

маннилер был дитяти.
он игрался как ребенок,
заигрывая со смыслом и формой,
он сам менялся,
как нерей,
плюя на сущность свою и смысл.
тело его то пропадало в переливах гамм,
то растворялось в сложных пируэтах,
и в этом он проявлял свою власть,
власть над мнимым.

маннилер был и остался смыслом.
из абсурда он вывел меня,
он дал мне в уста горящее слово
и сказал - жги, жги сердца людей,
просветляй невежественные души.
смысл этот вошел в меня, как капля воды,
и я мигом протрезвел от своих грез,
и вошел в новую мечту, которая полонила мое сердце.

маннилер был и остался мечтой, мечтой
перстня, мечтой прибауток.
перстень даровал власть над душой,
и он играл с ним, пренебрегая его незыблемостью,
как самой мелкой монетой или игрушкой.
мечтой был маннилер, и я часто мечтал
быть маннилером.

быть маннилером.
тут мне сказать особо нечего,
я не мастер перевоплощения,
я не буря аморфных тел,
я не кладезь осколков временИ,
в меня не влить непреходящее становление
всего сущего,
но я остался врен этому девизу - быть
маннилером, несмотря на все бури и невзгоды,
быть собой, как будто он это я.