Серебряная карета. гл 20

20

Обоз и поляки и вся их охрана
Сдались все в неравном внезапном бою,
Тем самым зажила в душе её рана,
На царство приблизив надежду свою.

Ей, главной добыче, письмо передали,
«Светлейшей, любезной супруге» -- привет,
В нём Тушинский вор, как его называли,
Прибыть на свидание просит в ответ.

Назначено было и место их встречи:
Глухой монастырь и в конце городка;
А радости в том не могло быть и речи,
Ох, как же фигура была вся гадка!         

фото

В архивах хранятся об этом бумаги:
Марина, готовая вся – ко всему,
Не выдержав всей ей присущей отваги,
Увидев «супруга» -- прокляла судьбу.

Один из свидетелей памятной встречи
Вот так описал исторический факт:
Марина лишилась как будто бы речи,
И нож засверкал, мог свершиться теракт.

Её отвращением к «новому мужу»,
Пытался склонить вновь её же отец,
Зачем ей влезать в эту русскую стужу,
На этот раз может быть просто конец.

Напомнил картины их первой попытки:
Изрублены стражи поляков тела,
Спасение их и жизнь в ссылке, как пытки,
Вот всё, что затея их вся родила.

Уже побывавши один раз на троне,
Вкусившая полную власть на страну,
Богатство, попавшее царской персоне,
Не дало покоя душе и уму.

Не вняла Марина отца наставленьям,
Меж ними наметился явный разрыв,
К большому отцовскому их сожаленью,
Пока «созревал её царства нарыв»;

И жалость, и гнев охватили папашу,
Теряет любимую «мудрую» дочь,
Втянул он её в эту русскую кашу,
Не в силах теперь он ей в этом помочь.

Уехал домой, даже не попрощавшись,
Не благословив свою дочку на трон,
Все тяготы жизни в России познавший,
Он понял, престол – это был только сон.

Итак, рождены их семейные ссоры,
И все сожжены между ними мосты,
Осталась одна, ни отца уговоры,
И не сосчитать ей России версты.

Предвидя, «супруг» с ней возиться не будет,
Она – лишь обозная девка его,
И поняв, как женщину, он и не любит,
Так что же ей ждать от него самого?

Хотя и питала к нему отвращение,
Старалась к себе привязать мужика,
Его обольстить, чтоб имел уважение,
А с ним обвенчаться законно пора.

Нашла для венчанья она и монаха,
«Супругу» -- намёк – быть законной женой,
И он согласился, как тень Мономаха,
Был первый ей мужем, не друг же простой.

На пользу придётся ему это тоже,
Когда обнаружится этот обман,
Законный он муж и не быть им – негоже,
Он богом самим «государыне» дан.

И, кроме того, если будет возможно,
Её извести, самому сесть на трон,
Пока же вести себя с ней осторожно,
И помнить, кем рядом с ней, числится он. 

Боялась его, с ним живя в опасенье,
Но мысль – он единственный ей, не чужой,
Являлась одной из всех мер, «во спасенье»,
Покладистой ей притворяться женой.

Отвратную эту терпеть образину,
Страдало и женщины всё существо,
Для полной гармонии жизни с мужчиной,
Он должен ей нравиться, как божество.

Причём это чувство должно быть взаимным,
Тогда только счастлива пара в любви,
А он, до того был Марине противным,
Как льдом покрывались все чувства в крови.

В ней зависть кипела к любой маркитантке,
Кто в лагерь привозит свой личный товар,
На ласки мужские, к ним многие падки
И ждут сладкой ночи, закрыв свой базар.

Лишь сердце Марины никто не тревожит,
Нет отклика в нём на мужской интерес,
Оно её гордость и душу всю гложет,
Так где же триумф и куда он исчез?

Проклятие словно лежит на Марине,
В отцовском поступке причина тоски,
Он бросил её, чтобы спать на перине,
Её же сковали проклятья тиски.

И в Самбор летят бесконечные письма:
«От скорби не знаю, что мне написать,
Страдаю разлукой с родною отчизной,
Одна я в тревожное время, без Вас:

Отца благодетеля и господина,
Желала бы очень услышать из уст,
Какая в удаче нужна мне пружина,
Развеять мне в жизни проклятую грусть?

Желала бы прежде я благословения,
Наверно, тогда недостойна была…
И жду я от Вас да с большим нетерпением,
Мне чёрного бархату… богу хвала…»

Натура Марины вся жизнелюбива,
В ней вера сидела на лучший исход,
В походных условьях должна быть красива,
И не отставать от танцующих мод.

Но где, перед кем щеголять ей в нарядах?
Хоть Тушинский лагерь – красив городок,
В садах и домах, вдоль дорог они в ря;дах,
И строй пятистенок возведены впрок.