Письма осеннему другу

*  *  *

Пишу тебе, осенний адресат,
из области, исчерпанной до хрипа,
и я учусь молчанием писать,
как дерево, а, может быть, как рыба.

За каждой строчкой – что-нибудь в конце:
свеча, перчатка, с камешком заколка,
мой город, изменившийся в лице,
которое запомнится надолго.

Как ни крути, а всё идёт к тому,
что за тепло приблизилась расплата.
Пейзажи растекаются в дыму,
и даже дым очерчен плоховато –

так сразу в нём огонь не различишь,
а впрочем, это женские капризы,
и мы с тобою существуем лишь,
когда конверт заклеен и надписан.


*  *  *

В одиннадцать запотевают окна,
вокруг такая темень – глаз коли,
и прячутся дома антропоморфно
в неясных очертаниях земли.

Соседи спят, их сон здоров и крепок,
им на ладони падает звезда,
рекламное подсвечивая небо
над городом, ныряющим с моста.

На кухне чай – холодный и невкусный.
За церковью газует грузовик.
И колокол, повизгивая грустно,
ворочает заржавленный язык.

А впрочем, ничего, что необычно,
и, если где-то существует ад,
то он, определённо, только личный:
в носках, с остывшим чаем и лохмат.


*  *  *

Я забываю: как и почему.
На улице дразнящий запах гриля.
У магазина продают хурму
с открытого автомобиля.

Я забываю, у меня полно
на то причин и веских оснований.
На вешалке согласное пальто
следит за мной, и за словами,

за расписаньем, за календарём,
худеющим быстрей, чем клён в подъезде.
Оденемся друг в друга и курнём,
пока ещё мы вместе

и город нас не стёр по кольцевой,
и вдоль, и попрёк, и сикось-накось –
у города спрошу: какой ценой
я разучилась плакать?

Но он не вспомнит и не станет лгать,
как сделал бы какой-нибудь чудила.
Пальто, пальто, ну что же ты опять
не уследило!


*  *  *

Представить сложно, как мы жили тут,
теряя след в листве густой и вязкой.
Вид из окна, как запустелый пруд,
колышется болотистою ряской,

посматривая на нехитрый скарб,
расставленный вдоль стен не слишком тесно,
и в зеркале с утра всплывает карп
в какой-то отстранённости прелестной.

Подумываю сдать его внаём,
пока вокруг чудовищная помесь
зеленоватых выхлопов с дождём,
промчавшимся сквозь город, словно поезд.

А мне позавчера приснился снег,
осталось лишь нажать на небе кнопку,
убавить свет, настроить саундтрек,
и на бочок залечь в свою коробку.


*  *  *

Тепло вернулось, и который день
расплёскивает золотое зелье
почти полупрозрачная сирень,
по воздуху стекающая в землю.

От глаз подальше, в парке городском,
вкрапления джинсовой молодёжи,
и листья не летят – они ползком
вжимаются в обочины дорожек,
 
как тени, перешедшие в совет
с высоким и единственным мерилом.
Смотрю на них и вижу только свет,
как будто и со мной такое было,

и снова происходит вопреки
расхожему понятию о чуде,
и сердце с нерастаявшей руки
ещё не раз стекать на землю будет.


*  *  *

Распугивая галок и ворон,
когда внизу неласково и сыро,
остатки света вспарывает дрон,
явившись будто из другого мира.

Жужжат его пропеллеры, и глаз
записывает всё, что видит с неба.
Дрон электронным ухом слышит лязг
междугородних многоножек Сепа,

и разговоры мёртвых о живых,
тяжёлый рок железных скарабеев,
и колыхание волос ржаных
над кружевною колыбелью.

Потом он слышит поле тростника,
шуршанье мыши, гул в её желудке,
и видит, как пронзает облака
мышиный взгляд осмысленный и жуткий.

И неотвязно, на пути домой,
дрон ставит эту запись снова, снова,
как будто говорящий тишиной
послушает его скупое слово.


*  *  *

Мне кажется, я не смогу постичь
сентябрьских ид магические знаки,
в которых речь меняется на дичь
одним прикосновением бумаги,

поэтому приходится без них
довольствоваться скромностью эклоги,
написанной на лицах городских,
когда они приятно одиноки,

о чём я и желаю сообщить
из первых строк, не занятых погодой,
а в остальном, есть куртки и плащи,
и ржавчина из уст водопровода,

и затхлое молчанье чердака,
поднявшего морщинистые веки
куда-то высоко, за облака,
надевшие на город кацавейки  –

таким он и запомнится в конце,
пока весь воздух не затянет ватой,
и не придёт в потёртом пальтеце
востребованный почерк адресата.


*  *  *

Сплошной туман, и тишина в тумане
большие волны медленно вздымает,
колышет их виссоны и шелка,
вытягиваешь руку, и рука
роняет мягкий свет, и снег, и хлопок,
и пустота, как после дней потопа,
сговорчива на ощупь и на слух,
не ворон и не голубь, а петух
истошным криком землю оглашает,
окрашивает мглу над гаражами
небесный волос первого огня,
и вот уже январь, число второе,
по улицам зима ведёт коня,
и спит добропорядочная Троя.



Поэтоград № 05 (401), 2022