Качество произведения и истина

Хочется начать своё повествование с пошлости, вроде восклицания "Eppur si muove!", просто потому, что и идея, которую я намерен здесь высказать, имеет столь давнюю историю спекуляций, на фоне которой сегодня отстаивать её без целого ряда оговорок было бы в высшей степени наивно.

И всё таки, есть зависимость, дамы и господа! Я имею ввиду, есть зависимость между тем, каков статус истины, стоящей за произведением, и тем, насколько произведение отражает литературное (в данном случае) мастерство автора.

Не поймите меня неправильно, никакую руку Бога, двигающую кистью художника, я, разумеется, не предлагаю. Как если бы, говоря нечто богоугодное, ваш слог и сам становился бы ровнее. Хотя, спинозианское понимание Бога здесь сыграло бы роль основательной опоры для моего повествования, но так глубоко я забираться не намерен. Я мог бы так же указать, в каких диалектических тактах я собираюсь двигаться в этом тексте, но образованный в этом отношении читатель всё поймёт и сам, а остальным такое философское занудство не составит приятной компании при чтении.

Итак, было в моей жизни то весеннее время, когда иные представители поэтического творчества озадачивали мой разум в связи с тем, что именно автор пытается своим произведением, простите за каламбур, произвести. Спустя много лет я узнал, что вопрошание подобного рода, вопрошание о т.н. l'enonciation, составляет чуть ли не центральную проблему современного гуманитарного знания. Перефразируя цитату из известного фильма, в авангарде исследований высказывания только и разговоров, что о его акте. Иными словами, вопрос о том, как высказывание действует и рождается на свет (а не только, как оно устроено) сугубо важен, тем паче, что качественность произведения - это, разумеется, не какое-то его самого высказывания свойство: это высказывание в контексте каких-то других обстоятельств определённым образом действует на нас и исходя из этих же соображений создаётся. Далеко не всегда можно свести качественность произведения к пересчёту отглагольных рифм или средств выразительности. Есть ещё нечто такое, что улавливается бывалым читателем в качестве чуть ли не смутного ощущения некой общей опытности/неопытности автора, к примеру.

Так или иначе, именно тогда, когда мне было лет 18, когда перед наивными и уверенными в своей правоте глазами представало очередное рифмоплётство моего "идеологического оппонента", появлялось это специфическое ощущение, выражавшееся не столько в возмущении от собственно сказанного, но и распространявшееся на то, как это говорится. Помнится, я не столь часто к тому времени уже вообще обращал внимание на факт существования людей, стоящих по другую сторону истины от меня. К тому времени смириться с существованием несогласных со мной людей не представляло неразрешимой проблемы, можно было бы и промолчать. Однако, когда непосредственно на сайте стихи.ру возникали целые партии фейковых аккаунтов с провокационными (особенно поначалу, потому что их регулярно удаляли) именами и совершенно чудовищными стихами, посвящёнными одной и той же теме, это обращало на себя внимание и не только активно продвигаемой позицией авторов.

Мякиш растёртого в ладонях цветка вьюнка источает резкий запах, вызывавший у меня неизменно предчувствие близости рвотных позывов. К этим стихам не нужно было даже принюхиваться, чтобы испытать что-то подобное. Для юного меня была, таким образом, провозглашена священная война: ответить! Невозможно было пройти мимо. Невозможно было не перейти к действию. И отмечу в очередной раз: вряд ли бы я к тому времени неиронично впрягся за саму истину, потрёпанную чьим-то желанием высказаться на её счёт. Скорее это было пересечение моего собственного антагонистичного желания и чего-то находящегося в области злорадства. Это было скорее просящейся на язык язвительной шуткой: "Окей, хорошо, тезис-антитезис-шмезис, а что это за слог-то такой паршивый, уважаемый?"

Дабы вернуться из этих милых моей памяти времён в сегодняшний день, замечу, что сама моя позиция по отношению к этим конкретным истинам с тех пор радикально изменилась, причём в несколько ходов. И тем не менее, нечто касающееся сути стёба осталось в моём восприятии тех же самых текстов неизменным.

И, конечно, релятивизируя истину до неразличимости, можно было бы посчитать всё это игрой моего ума. Дескать, всегда оно так, когда встречаешь нечто, с чем не согласен: оно кажется и кривым, и неумелым, и пахнет неприятно. И даже спустя время и изменив точку зрения, конечно нельзя отделаться от того, что это же был именно ты, и это была твоя точка зрения, а она-то по-прежнему кажется "правее". И в определённом смысле я это возражение принимаю. Но тут же вспоминаются строчки Хлебникова: "И скорее справа, чем правый, я был более слово, чем слева". Ко всему этому стоит добавить, что взятый мной пример "из себя" не играет роль аргумента к чьей-либо правоте. Это своеобразный экивок, заход к тому углу рассмотрения, с которого слово автора может быть проанализировано в его отношении к некой истине, а не в том виде, в котором оно может быть ей поверено. Скорее само слово может быть взято как истина, рядоположная той, о которой оно пытается сказать.

И вот теперь я хочу подойти к роли истины в том, как она воздействует на автора именно с этой стороны. Не с той, опять же, где истина сама по себе поляризует пространство вокруг себя, где с её приходом что-то меняется и всё-всё на свете делится на дихотомию по типу внутри-снаружи (например, с нами или против нас), но там, где истина предстаёт чем-то невыговариваемым, невыразимым абсолютно для каждого, но при том - аффицирующим, приводящим в движение шестерёнки нашей души. Там, где истина и душа сталкиваются, и это столкновения побуждает высказаться.

И сейчас, когда можно то тут то там столкнуться с желанием большого количества авторов высказаться о происходящих в мире событиях, эта тема представляется очень актуальной. Накануне написания этого текста я прошерстил ряд таких высказываний и вышеупомянутые воспоминания юности настигли меня. Конечно, это уже совсем не те странные фейки, публикующие маргинальные (часто нецензурные) стишки, это нечто другое. Но углубляться в грубую социологию таких высказываний я тоже не намерен.

Истина происходящего поляризовала авторов, что не означает, что все авторы поделились на две группы. Есть много самых разных вариантов того, как люди посчитали необходимым высказаться. Однако, как водится, две наиболее ясно обозначающие свою позиции группы высказывающихся вполне различимы. И первое, что бросается в глаза - их ассиметричность. Кто-то воспевает грядущую победу (часто доходя до присвоения оной в качестве уже обретённой), кто-то призывает одуматься. Одни читают исторические лекции, другие - моральные. Одни апеллируют к общности (нации, народности, государственности), другие - к индивидуальности (личного мнения, высказывания, конкретных жизней на плахе истории, в конце концов).

Даже при беглом взгляде, деля людей на скаку по подобным признакам, невозможно не заметить, что при всей зеркальности самих понятий, используемых в этом делении, положение описываемых ими людей относительно самой их позиции в высказывании не симметрично. Одни видят других не так, как другие видят первых, даже когда адресуют друг-другу идентичные оскорбления.

И это лучше всего видно на материале, собственно, продуктов творчества. Сами эти стихи отличаются по интонации. Я не стану уточнять, как это тонкое отличие оказалось распределено непосредственно в наблюдаемом социологическом срезе, дабы не давать иным словоохотливым ребятам повода понять всё слишком быстро. Но как раз именно об этом свойстве человеческого мышления я и хочу кое-что сказать.

Есть нечто такое в истине (например, в истине непосредственно происходящего в мире), что воздействует на всех нас, побуждая к переходу от теоретического осмысления к производству. И, в зависимости от образа этой истины, воздействует она по-разному. В частности, истина может представать для автора ясной и отчётливой, или же напротив тонкой и смутной. Интонация высказывания от этого сильно меняется и дело здесь совсем не в том, насколько автор уверенно формулирует, дело именно в том, как размещает себя относительно собственной уверенности. В том, на каком этапе своего осмысления личного места относительно истины он останавливается и решает, что итоговая формулировка пригодна для усвоения читателем. В конечном счёте, в том, как автор оговаривается относительно того, как следует его понимать, или некоторые оговорки подразумевает, что более типично для поэзии.

По-видимому, именно в этом заключена загадка совершенно пошлых и безвкусных стихов, которые внезапно начали выдавать на моих глазах авторы, о которых ранее я бы сам высказал скорее положительные отзывы. Это же прочитывается в торопливой интонации иных графоманов. Это хороший критерий графомании: автор может быть по любые стороны баррикад, но тот, кто разбалтывает первое пришедшее на ум, неизбежно вызывает соответствующие подозрения о его литературной зрелости.

Итак, пускай некоторые вещи мне пришлось утверждать здесь практически голословно, я думаю, моя идея в целом ясна. Дело не в отсутствии педагогически усваиваемого инструментария. Плохие стихи, даже в самом общем случае, рождаются не от голого неумения складывать рифмы, а от поспешности выразить свою тревогу. Это работает как на том уровне, где вы оказываетесь склонны срифмовать пропущенным мимо глаз штампом, так и на том, где вы пишите лозунгами, не преобразуя их ни во что переосмысленное в рамках произведения. Графоманство делает вас похожим на сектанта, чья речь, по замечанию Александра Дворкина, напоминает эффект включённого магнитофона: на слово-триггер моментально и без раздумий срабатывает функция проигрывания соответствующей плёнки.

Но существует ли обратная зависимость? Есть ли в том, как подобная поспешность распределяется между различными агентами истины (собственно, авторами) нечто, что сообщает нам что-то важное о характере самой истины? Можно ли судить по интонации представителей различных точек зрения о том, как истина проявлена с той и с другой стороны? О том, в какой стороне поляризованной толпы скорее стоит ожидать осмысленного понимания? О том, кто имеет менее смутный образ этой истины?

Эти вопросы я оставлю на суд читателю и его читательскому опыту, предупредив его лишь, в качестве прощального напутствия, не делать слишком быстрых и глобальных выводов. Но я думаю, что, по крайней мере лично для себя, кое-какие выводы сделать тут и правда можно.

Время и его слова пишут нашими руками.