Последняя война

               
Над ярким пламенем заката
Край неба медленно алеет.
Стоят дома под дымкой злата.
В деревне тихо. Вечереет.
Согревшись тёплыми лучами,
Чуть дышит сочная трава,
Пленящий запах источает.
Царит спокойствие. Весна.
Прохлада воздух насыщает
Сирени запахом, дымком,
И гармонично дополняет
Своим, черёмуха, душком.
Туман в овраг к воде спустился,
Застыл над медленной рекой,
Волшебным шлейфом расстелился,
Прозрачной белой пеленой.
На берегу расселись гуси,
Уткнули клювы под крыло.
Повсюду чары томной грусти.
Лягушки квакают. Тепло.

Горит костёр, роятся искры,
Взмывая вверх, пронзая тьму,
И соловей в кустах душистых
Поёт вечернюю свою.
Сидит мальчишка у костра
Лет девяти иль десяти,
В руке из палки кочерга,
Сгребает алые угли.
И отражается в глазах
Его задумчивых огонь.
Не знает он, что значит страх,
Не испытал страданий боль.
Он смотрит молча на костёр,
И силой жизни молодой
Переполняет его взор
По-детски чистый и простой.
А за спиной его сидит
У дома ветхого старушка,
Вздыхает тихо и глядит,
Как внук её печёт картошку.
Её же взор печали полон,
В нём накопилась тяжесть лет,
В нём бед, утрат кровавый всполох
Оставил свой глубокий след.
В её глазах огонь мерцает,
Но не от этого костра,
Огонь войны в них догорает -
Людей всеобщая беда.

Мальчишке годик был тогда,
Когда несчастной сиротой
Его оставила судьба
В руках у бабушки родной.
Смела родителей его
Та смертоносная волна,
Что не жалеет ничего –
Была всемирная война.
Охвачен был весь шар земной
Всепожирающим огнём,
Текла повсюду кровь рекой,
И слёзы жертв текли ручьём.
Мир в одночасье захлебнулся
В крови же собственной своей.
В аду сам дьявол ужаснулся
Такой жестокости людей.
Всеобщий хаос воцарился,
Ревело небо над землёй,
В котле войны весь мир варился
Под бесконечный страшный вой.
Земля неистово вскипала
И чёрно-красной пеленой
Собою солнце затмевала.
Стоял повсюду дым стеной.
Крики детские пронзали
Взрывные грохоты насквозь,
И даже камни застонали
И всё в единый плач слилось.
Сама земля от боли взвыла,
 Разверзлись адские врата,
Со смертным хрипом поглотила
Всё то, что сделала война.
Случилось что-то в каждом сердце
В живых оставшихся людей.
На век в их лицах маска смерти
Застыла строгостью своей.
В душах их смиренным плачем
Сменилась злоба на себя.
Молиться люди стали чаще,
Всё больше ближнего любя.

Лилово-красным переливом
Играют алые угли.
Сидит мальчишка, терпеливо
Печёт картошечки свои.
Уже смеркаться начинает
И незаметно холодок
Того мальчишку пробирает
От самой темени до ног.
Он ближе к жару тянет руки,
Он улыбается себе,
Он просто счастлив – сын разлуки,
Наперекор своей судьбе.
И, вот горячая картошка
Уже готова, он берёт
Кладёт в готовое лукошко
И быстро к бабушке несёт.
Кричит он: «Бабушка, готова!
Смотри какая, испеклась.»
Старушка не сказав ни слова,
Горьким плачем залилась.
                Внук.
Бабуля, что ты? Тебе плохо?
Что, ты плачешь? Почему?

Она в ответ с тяжёлым вздохом
Сказать пытается ему.
Но слёз петля ей грудь сжимала,
Она прижав ко рту платок,
Обняв мальчишку, зарыдала,
Протяжно выкрикнув: «Сыноок.»
Парнишка к бабушке прижался,
Чуть слышно носом засопел,
Он понял всё, он догадался
И тоже громко заревел.
С дрожью в голосе старушка,
То спокойно, то навзрыд,
Взяв из рук его лукошко,
Всё вздыхая говорит:
                Бабушка.
Тридцать лет назад твой папа
Как и ты ко мне бежал
В золотых лучах заката,
Издали ещё кричал:
«Мама, мама, глянь какая!
Всё, готова, испеклась.»
И снова женщина седая
Горько плакать принялась.

Ночь окутала деревню,
Стали образы тускней,
Продолжает свою песню
Неуёмный соловей.
Лишь виднеются во мраке
Поседевшие угли,
Внук и бабушка на лавке,
И оконные огни.
Зашли домой они. С порога
Прохладной грустной тишиной
Потускневшая тревога
Встречает их своей стеной .
Зажгла свечу старушка. Сели,
Рассыпав ужин на столе.
С минуту молча посидели
В полуночной тишине.
Вдруг мальчишка встрепенулся,
Словно в дверь услышал стук,
Убежал и вмиг вернулся,
Держа в руках зелёный лук.
Встала бабушка с улыбкой:
«Подожди, внучок, сейчас.»
И несёт кувшин с косынкой,
В нём холодный хлебный квас.
                Бабушка.
Вот и ужин, слава богу.
Поедим сейчас и спать.
                Внук.
Нет, бабуль, ты мне немного
Обещала рассказать
Про войну, про жизнь былую.
Хоть немного, расскажи.
                Бабушка.
Ладно, ладно, расскажу я,
А ты кушай, не спеши.
Внук печёную картошку
Разломив на пополам,
Посолив её немножко
С аппетитом кушать стал.
Не нарадуется внуком
Его бабушка седая,
Как хрустит он свежим луком,
Кислым квасом запивая.
Подперев лицо руками,
Всё любуется тайком
Потускневшими глазами
Малолетним мужичком.
                Внук.
Ба, а знаешь, Пашка Шалин
Рассказал сегодня мне,
Что семья его большая
Вся погибла на войне.
То, что бабушка Людмила
Не его родная, да,
А его усыновила,
Когда грянула беда.
                Бабушка.
Да, внучок мой, это правда,
И не только Пашка твой,
Детишек больше миллиарда
Вмиг остались сиротой.
Люди, что в живых остались,
Это дети, старики,
Все тогда объединялись,
Хоть и были далеки
По родству и по соседству.
Коротать свой тяжкий век
Потянулись сердце к сердцу,
К человеку человек.
                Внук.
Ба, а ты моя, родная?
                Бабушка.
Ну, конечно, дурачок.
Лишь тебя судьба лихая
Мне оставила, внучок.
Ох, беда была большая!
Что творилось, боже мой!

Снова бабушка вздыхая,
Закачала головой.
Её губы мелкой дрожью,
Подбородок, затряслись,
И глаза мгновенно скорбью
И слезами налились.
Она губы прикусила
И зажмурила глаза,
И из глаз её скатилась
Камнем крупная слеза.
Паренёк заметил это,
Молча голову склонил,
Помолчал, с минуту где-то,
И опять заговорил.
                Внук.
А, почему, бабуль, все люди
Друг друга стали убивать?
                Бабушка.
Ни бог ни чёрт их не рассудит
И мне не просто так сказать .
Я никогда не понимала
Для чего между собой
Беспощадно враждовало
Человечество. Войной
Истребило столько судеб!
Для чего? Зачем? За что?
Но войны уже не будет,
Зло само себя сожгло.
Ещё бабушка Полина,
Прапрабабушка твоя,
Мне однажды говорила:
«Испокон веков земля
Алой кровью обливалась
Только там, где человек.
Человечество сражалось
Меж собой за веком век»
А той бабушке Полине
Тоже самое тогда
Её предки говорили
В её детские года.
Значит, люди изначально
С незапамятных времён,
Как всё это не печально,
Убивали день за днём
Ради низменных амбиций
В бреду алчности своей.
Так, не ведая границы,
Проникало зло в людей.
А, «почему?» тебе ответить
Затрудняюсь я, внучок.
Предположу лишь, что на свете
Кроме нас, людей, ещё
В животном мире обитает
Зверей так много! И они,
Их мир, людской мир отражает
Снаружи как, так изнутри.
Ты замечал, когда собаки
Других увидев издали,
Стремглав кидаются в атаки? –
Для них чужие не свои!
Или коты, к примеру, двое
Сойдутся где-нибудь в пути,
Хоть на бревне, хоть в чистом поле,
Устроят шумные бои.
Не уж то ль мало места им?
В чём смысл здесь противоборства? –
Добиться чувства превосходства
Себя над кем-нибудь другим.
Мы как коты в своём упрямстве
Идём вслепую напролом
И в аурическом пространстве
Стоим мы глупо на своём.
Или компания парней
С другой устраивают драки.
В природе всё как у людей.
Друг друга грызли как собаки.
Одно лишь сдерживало нас -
Закон, приличия, мораль,
Но зверь смотрел из наших глаз
Сквозь ту приличия вуаль.
И такие отношенья
С превосходством на кону
Во всеобщем представленьи
Превращаются в войну.
                Внук.
А, что значит «во всеобщем
Представлении»? – не пойму.
                Бабушка.
Раньше люди разделялись
Ввиде неких государств.
Только тем и отличались,
То, что были разных расс,
Говорили разной речью,
В разных верили богов,
Цветом кожи отличались
И различием полов.
Но при множестве различий
Быть не может среди них
Тех, что род наш разграничат
На одних и на других.
Человек, по сути, в целом
Равноправен и един.
Он един душой и телом
И не может быть причин
Тех, что нас определяет
Кто есть раб, кто господин.
Но, напротив, к сожалению,
В ряде нескольких держав
Людей склоняли к убежденью –
Кто сильнее, тот и прав.
Им внушалась ежедневно
Доля избранности их,
Мол, вполне закономерно
Притеснять людей других.
А в иных патриотизмом
Наполняли дух людей,
За свободу, за отчизну,
За спасение детей.
Так и шла коса на камень
Раз за разом чередой,
И одна война с “врагами”
Заменялась так с другой.
                Внук.
Ба, а как же состраданье,
Чувство жалости, любви?
Не уже ли люди сами
Истребить себя могли?
Что заставило их в руки
Взять оружие, пойти
Сеять смерть, нести разлуки,
Всё сметая на пути?
                Бабушка.
Так, вот, в каждом государстве
Есть правители, они
Живут в своём отдельном царстве,
У них амбиции свои.
Их мир загадок, таин полон,
Не ведом их работы ход,
Противоречий шумный гомон
Лишь слышит страждущий народ.
В нём как в огне вскипают страсти,
То безучастье холодит,
Переплавляя все напасти,
В нём жерло лживостью чадит.
В него рекой вливаясь жизни,
Под звон наград и шум знамён,
Выходят, долг отдав отчизне,
В гранитном отблеске имён.
И в мире том есть предводитель ,
Во власти он такой один,
Не то он цели раб, служитель,
Не то её он властелин.
Он, цели той, в цепях закован,
Он службу ей всегда несёт,
Он словно жертва, околдован,
Смиренно к ней на зов идёт.
А цель та – некая задача,
Неоспорима и тверда
И ей нельзя служить иначе,
Как быть рабом её всегда.
Она громадная машина
По миру медленно ползёт
И вместо едкого бензина
Плоды людей тщеславных жрёт.
И люди все в ней – механизмы,
В ней каждый роль свою несёт,
И мы её, сыны отчизны,
Вслепую двигали вперёд.
А за рулём машины той
Сидит всё тот же властелин
Переключает он рукой
Все рычаги, что перед ним.
И среди них рычаг есть главный
С него не снимет он руки –
Рычаг мышлений, верный самый,
Рычаг умов – публичных СМИ.
Мы шестерёнок миллиарды,
Мы сила движущая цель,
В тумане правды и неправды
Мы неразрывно в связи с ней.
И нас в движение приводит
Неоспоримый СМИ-рычаг,
Водитель к брату нас подводит
И говорит, что это враг.
И мы кидаемся вслепую,
Мы рвём и мечем кровь и плоть,
Мы бьём «врага» напрополую,
Твердим, что с нами сам господь.
Мы твёрдо верим в то, что правда
Лишь та, что слышим мы вокруг,
Всё остальное ложь, преграда,
Сплетенье зла коварных слуг.
Но точно так же те, другие,
Кого считаем мы врагом,
Кричат: «Слепые, вы, глухие,
Вы одураченные злом!»
Но доказать мы им не можем,
Как и не могут нам они,
Добра орудие мы сложим
Под рычагом публичных СМИ,
Возьмём орудия стальные,
И будет гибнуть брат наш – «враг»,
Над нами так же, как над ними
Неоспоримый СМИ-рычаг.
                Внук.
Но правда ведь не может быть
Одна, у тех и у других.
Иначе, что бы им делить?
                Бабушка.
Всё потому, что в остальных,
В других таких же государствах,
Есть так же цель, народ-машина
В их бороздит она пространствах
Под управленьем властелина.
Характер целей в разных странах
Всегда, как правило, различный.
В каких он создан на обманах,
Коварный, подлый и двуличный,
В каких прислужливый, покорный,
Как страж заморских закромов,
В каких воинственный и вздорный
Под управлением богов,
В каких расчётливый, циничный,
По отношению к другим,
Насмешливый, эгоистичный.
Все остальные перед ним,
Имеется ввиду все страны,
Своё значение теряют
И под давлением тирана
По его правилам играют.
Но на характер не взирая,
Любой правитель этих стран
Бьёт в грудь себя и утверждает,
Что он слуга, а не тиран,
Что он желает благ народу,
Конечно только своему,
Но скрыто жертвует в угоду
Стране-тирану одному
Тех самых благ оброк бесценный
Под страхом санкций роковых,
А тот насмешливо-надменный
Всё жрёт одних за счёт других.
И в том беда, что «блага» эти,
Как хрупкий замок из песка
Стоят на лжи, обмане, смерти
Других народов. И пока,
Кто посильней не соберётся
Сломать тот замок, будет он
Стоять предательством под солнцем,
Как опустевший бастион.
Но вражды и быть не может
При условии, когда
Действий цель – одно и то же –
Становление добра.
А, если есть вражда, то значит,
Что кто то ест за счёт других
И по счетам своим не платит –
Борьба хороших и плохих.
Мир до войны был, как гнездо
В котором множество птенцов.
И в их лице добро и зло.
Там сильный ближнего готов
Клевать, пока тот не погибнет,
Или не выпадет с гнезда.
На их примере ясно видно
В животном мире так всегда,
Среди людей, зверей и птиц
Закон природы есть простейший –
Жизнь – борьба, без правил и границ
И выживает в ней сильнейший.
Вот так и жили до войны
В цепях животного инстинкта,
Под гнётом развитой страны
В сетях её же лабиринта.
Сражались страны меж собой,
Руководимые тираном,
И шаткий мир всегда войной
Сменялся в омуте обмана.
                Внук.
А мы сейчас живём с тобой
В какой стране, в России?
                Бабушка.
В России, внучек дорогой,
В разгромленной России.
                Внук.
Каким птенцом она была?
Плохим или хорошим?
Какую цель в себе несла
В гнезде большом всеобщем?
                Бабушка.
Птенцом была она большим,
Тупым и неуклюжим.
По отношению к другим
Довольно дружелюбным.
Расти в развитии своём
Особо не спешила
И преждевременно о том
Ни сколько не тужила.
Кормилась тем, что принесут
И в клювик ей положат,
Подозревая, что свой труд
Выходит ей дороже.
А не кормили – не беда,
Запасы жировые
В её не лёгкие года
Ей тратить не впервые.
Возобновляемым запас,
Увы, не оказался
И каждый год и каждый час
Стремительно снижался.
А не кормили потому,
Что ставили задачу
Сгубить ленивую страну,
А то она, иначе,
Так раздобреет, что сожрёт
Других птенцов, поменьше.
И вот собрался тайный слёт.
В главе птенец сильнейший,
Или казался он таким
(Он так хотел таким казаться!)
Без уважения к другим
Любил он задираться.
Росточком был он не велик,
Ушастый, чернопёрый,
В делах с другими многолик,
На обвиненья скорый.
И вроде силой он налит
И вроде развит и умён,
Но весь его брутальный вид
Казался мыльным пузырём.
Всё потому, что несмотря
На весь его отважный склад,
По правде, честно говоря,
Он подл был и трусоват.
В нём было всё, но силы духа
Не доставало у него,
Под педантичным слоем пуха
Ни сколько не было того,
Что было в нашем красноклювом,
Всегда расхлябанном птенце,
Того, что обликом угрюмым
Являло жертвенность в лице.
Умело в страхе он держал
Птенцов покорных и строптивых,
Он им частенько угрожал
Последствиями мер фальшивых.
И все безропотно ему
С призреньем подчинялись,
Не веря слову одному,
Но «раскусить» боялись.
Все точно знали – подлый трус,
Зазнайка, выскочка, задира,
Птенец тот самый – трясогуз,
Создатель карточного мира.
Но под влияние его
Никак не попадался
Птенец наш гордый. От него
Он в стороне держался.
Он сам себе был на уме,
Самостоятельный в сужденьях
И в поступающих извне
Он разбирался убежденьях.
Он знал в душе, что чернопёрый
Всегда был лучше и во всём.
Он не вступал с ним в драки, споры
И оставался при своём.
Но от соблазна подражать
Однажды он не удержался
И каждый раз ему под стать
Он с наслаждением кривлялся.
Он принимал из рук его
И хлеб и зрелища хмельные,
И вряд стояли для него
На выбор клетки золотые.
А чернопёрому того
И надо было, что бы гордый
Из рук кормился у него
И был, как раб ему покорный.
Но красноклювый не спешил
За хлеб служить и подчиняться
И вот однажды он решил
Самостоятельным остаться.
Сидел в сторонке и клевал
Всё то, что силами своими
Нашёл, посеял и собрал.
А чернопёрый тот с другими
Сидел и ждал, когда птенец
Проголодавшись ослабеет
И вот тогда то, наконец,
Его он силой одолеет.
Не тут то было! Гордый наш,
Лицом осунувшись немного,
Отбросив пафосную блажь,
Затих в смиренной позе строгой.
Он знал, ему не привыкать
К нападкам выскочек-злодеев
Удар он вынужден принять
Под вой продажных ротозеев.
Не раз подобных забияк
Он клювом бил и в зад и в темя,
Но, к сожалению, никак
Их не научит время.
И чернопёрый это знал,
Что в русском дух несокрушимый,
Смиренный видел он оскал
И слаб в ногах, подлец трусливый.
Тогда он стал искать в других
Птенцах «своих» поддержки силой,
Но получил он лишь от них
Надежду в помощи фальшивой.
Уж слишком жгучая тогда
На их задах печать стояла
От клюва сильного птенца.
Она же им напоминала
О горьком опыте войны,
О вероломном нападении,
О единении страны
В защите родины, в спасеньи.
Не успокаивался он,
Властилюбивый узурпатор,
Поставив жизнь свою на кон,
Как обречённый гладиатор
Решил использовать в бою
Всё то, что пошло, низко, гадко –
За правду выдумку свою
Вселял в умы людей украдкой.
И что бы цель свою достичь
Избрал он тактику другую –
Хотел на нас он натравить
Страну голодную и злую.
Он время долгое питал
Страну-избранницу обманом,
Во лжи невиданной держал
Умы людей. И ложь туманом
Стелилась в семьях и домах,
Стояла тенью у порогов,
И превращалась дружба в прах
Соседних стран, родных народов.
Он обеднял страну тайком,
Он разрушал её частями
И говорил он ей при том:
«Всё это русские над вами
Так издеваются! Они
Источник ваших бед, страданий.
Они не только вас земли
Хотят лишить, а что б рабами
Вы были бедными для них.
С войной народ идти ваш должен
На русских, сволочей таких,
А мы с оружием поможем.»
И ложь, увы, в сердца въедаясь,
Калеча трезвые умы,
Порывом огненным взметаясь,
Сжигала старые мосты.
В сердцах обманутых вскипали
Слепая ненависть и гнев,
Впивался крепкими корнями
В рассудок дьявольский посев.
И та страна, что изначально
Была нам ближе и родней,
Увы, как это не печально,
Беснуясь в ярости своей,
Рвала своими же руками
По-братски родственную связь,
Сверкала слабыми клыками,
Разинув вспененную пасть.
Наш красноклювый понимал,
Что эту вспыльчивую птаху
Тиран на ниточках держал
В своих костлявых чёрных лапах.
Он не задумался о том,
Что ради подлых достижений
Он выворачивал вверх дном
Уклады целых поколений.
Он их уродовал, глумясь,
Не брав ответственности груза,
И в еврозоновую грязь
Бросал к ногам Евросоюза.
Но наш птенец не отвергал
Своей подруги боевой,
Он к ней терпенье проявлял,
Как близкий родственник к больной.
Он знал, агония, припадки,
Не что иное, как недуг,
Терпел абсурдные нападки,
Как настоящий верный друг.
Он знал, не враг она, а жертва.
В её здоровый организм
По взмаху западного жезла
Вселился призрачный фашизм.
И первым делом воспалился
В птенце несчастном слабый мозг.
Здоровый мозг больным сменился,
Утёк, боясь смертельных розг.
Затем язык остановился,
Но тут же вновь затрепетал.
Был розовым, а воспалился,
Так сразу чёрно-красным стал.
Чёрно-красным цветом руки,
Чёрно-красные глаза,
Но в тех глазах от страшной муки
Блестит народная слеза.
Значит есть ещё живое,
Значит теплится внутри
Сердце братское, родное,
Люди добрые – свои!
Красноклювый видел это
В кровью налитых глазах,
Через тьму сиянье света
Различил он. Только страх
Не давал слезам пролиться,
Вымыть нечисть изнутри,
Потому, что на глазницах
Чёрно-красных две руки.
Море слёз и крови море
Разливались по стране,
Из дома в дом шагало горе,
Как плуг стальной по целине,
Взрывал семейные покои,
Двадцатилетние цветы,
И многолетние устои
Терялись в дебрях пустоты.
Таким же образом настроив
Другие страны против нас,
Устроил травлю чернопёрый,
Уже не пряча подлых глаз.
Стремился бомбами обставить
Россию вкруг со всех сторон,
Хотел под страхом нас заставить
Встать на колени, на поклон.
А тех, кого не получалось
Служить заставить против нас,
Государство угнеталось,
Как воинственный Донбасс.
Чужими чистыми руками
Он кровь невинных проливал
И с хладнокровными глазами
Во всём Россию обвинял.
Что б только бросить тень сомнений,
Что б хоть немного навредить
Он сотни душ без сожалений
Мог в одночасье погубить.
                Внук.
И чем же кончилась тогда
Тех двух птенцов противоборство?
                Бабушка.
Была всемирная война,
В которой было превосходство
На нас озлобленных птенцов
Натравленных тираном
Посредством тех же лживых слов,
Посредством подлого обмана.
Служили пешками они,
Расходным материалом,
Теряли головы свои
Перед русским великаном.
Однажды грань переступив,
Властелином быть желая,
Глаза на прошлое закрыв,
Обрёк на смерть себя он, зная,
Что обрекает и других,
Своих союзников безмолвных
Во имя прихотей своих
По-дьявольски амбициозных.
И наш был вынужден птенец,
Нарушив гордое молчанье,
Клеветы стряхнуть венец
С главы своей, без оправданья.
Поднялся сильный великан,
Собрав свой дух в кулак единый,
Разнёс расставленный капкан
На первый взгляд несокрушимый.
Схватил за горло корень зла
Рванул его рукой могучей,
Ни ложь, ни правда не спасла
Тирана в гибели грядущей.
И пал поверженный тиран
Своим же молотом сражённый,
Вздохнул свободно великан,
И мир вздохнул освобождённый.
                Внук
Твоя история похожа
На ту, что дед мне рассказал,
Сосед наш – дедушка Серёжа.
Однажды в поле я играл
С ребятами в конце деревни.
Сидели вместе у костра
И напевали песни.
Уже вечерняя звезда
Зажглась на небосклоне
И ни души вокруг, лишь только мы,
Туман молочный в поле
И сена круглые снопы.
И вдруг внезапно появился
С сетями дедушка Сергей.
К нам подошёл, остановился,
Что б показать нам карасей.
К его садку мы все сбежались,
С восторгом глядя на улов.
Большие рыбы трепыхались,
А дед стоял, не молвя слов,
Смотрел на нас и улыбался.
Затем к костру он подошёл
И нас позвал. Огонь смеркался.
Он речи сразу не завёл.
Уселся рядом, отдышался,
Достал блестящий коробок,
Листочки порваной бумаги.
С рукавов пошёл дымок
Испаряющейся влаги.
Тугую трубочку скрутил,
Достал горячий уголёк,
Раздул его и прикурил,
И лёгким облачком дымок
Между нами растелился,
Опьяняя нас слегка,
Ароматом разносился
Лёгкий запах табака.
-“Не страшно ль, братцы, вам в потёмках?”-
Внезапно дед заговорил-
-“На вашем месте я б без взрослых
За край деревни не ходил”.
-“А, что бояться то? Мы ж рядом,
И ходим вместе, а не врозь”.
Окинул нас он отчим взглядом.
-“Да, зверя много развелось.
Совсем недавно, ранним утром,
Чуть только начало светать,
Я шёл с Цыганом, с моим другом,
На речку сети расставлять.
А, во-о-н, вон там, за крайним домом
Стоит заброшенный сарай.
Иду и слышу - страшный гомон
И где то там собачий лай.
Цыган мой уши навострил,
Замедлил шаг, остановился
И изо всех собачьих сил
Туда, где лай, бежать пустился.
Я за ним, куда ж деваться?
Хоть свисти, хоть не свисти,
А, звать, куда там – не дозваться,
Так и пришлось за ним идти.
Подхожу к тому сараю,
Режет слух собачий брёх,
Вижу я – дворовых стая,
Ну не меньше четырёх,
Полукругом осадили,
А кого - не разглядеть.
Может зайца затравили?
Заглянул, а там медведь!
У стены стоит спокойно –
Матёрый, сильный, молодой.
Брешут псы бесперебойно,
Не жалея голос свой.
Только бросит косолапый
Свой на них свирепый взгляд,
Пару раз могучей лапой
Выпад сделает – назад.
Порычит, оскалив зубы,
Мол – “отстаньте от греха,
Разозлите злые дуры –
Наломаю вам бока.
Вы, отстаньте ради бога,
Я же в двор к вам не залез.
Полежу я здесь немного
И уйду обратно в лес.
Я ж не трогаю вас, черти,
И вы не трогайте меня,
А доведёте, разозлите,
Тогда пеняйте на себя”.
Не унимаются собаки,
Норовят всё укусить,
Уж осипли бедолаги,
Но боятся подступить.
Тут какая то шавчёнка
Изловчилась как-то – хвать,
Укусила медвежёнка
И что духу есть бежать.
Как вскочил медведь на лапы,
Как давай собак метать.
Они рады бы и сдрапать,
А куда им там бежать –
Тут плетень, а тут канава,
Тут колючие кусты.
Разогнал он их на славу –
Поломал им всем хребты.
Кто уполз, кто убежал,
Жалко было их до слёз,
Кто в кустах сидел визжал,
Еле ноги сам унёс.
А та юркая собачка,
Что куснула медведя,
То ж Цыган был мой, кусачка.
Он , не помня сам себя,
Убежал, да заблудился.
То ходил за мной как тень,
А, тут нет и нет, явился
Только аж на третий день”.
-“А, где ж теперь Цыган ваш верный?” –
Кто-то из ребят спросил.
-“Дома уж теперь, наверно.
Он с тех пор, как укусил
Косолапого за шубу
С перепугу сам не свой.
Если я иду по лугу,
Он обходит стороной”.
             Бабушка.
Да, внучок, ты правильно подметил,
Россия, что большой медведь
И равных нет ему на свете
Ни раньше не было, ни впредь.
Если взглянуть на карту мира,
То , как в истории твоей,-
Стоит медведь спокойно, смирно,
А рядом всяческих мастей
Вокруг толпа брехливых шавок,
И глядя, кажется, что им
Между собой так места мало.
А тут медведь стоит один
И столько места занимает!
А собачонки лают, лают,
И кто-нибудь один из них
Нет-нет, да кинется кусаться
Из-под тишка, как тот Цыган,
Но с кем ему глупцу тягаться!
Медведь огромный великан
Намнёт бока, да заломает,
Прижмутся шавки, помолчат
И с прежней силой снова лают.
                Внук.
Затем накинулись они
Все вместе разом, всей толпой!?
             Бабушка.
Накинулись… Свои клыки
Пустили в ход. И кровь рекой
С того момента потекла.
Вулкан терпения прорвался,
Неслась смертельная волна,
И мир людской уничтожался.
Перед войной, на первый взгляд,
Казалась жизнь людская ярче,
Был мир людей здоров, богат,
Но было всё совсем иначе.
В ту пору люди озверели.
При всей той сытости они
Друг друга заживо хотели
Сожрать, стереть с лица земли.
Своё сознанье извратили,
Окунувшись в телегрязь,
В ту, в которой кверху всплыли
Человеческая страсть,
Низость, пошлость, крики, драки,
Словно сток фекальных масс,
Где друг друга, как собаки
Люди грызли напоказ.
Словно пали все барьеры,
Люди полчищем свиней,
Бросив к чёрту все манеры,
В яму низменных страстей
Погружались друг за другом,
И над ними пленом грязь
Замыкалась чёрным кругом,
Обретая свою власть.
По просторам Интернета,
По каналам соцсетей
Наша синяя планета
Погружалась жертвой в ней.
То, что раньше было свято:
Доблесть, мужество, мораль,
Вероломно было вмято
В эту грязь, и лишь печаль
Светлым образом застыла
На сердцах культурных масс.
Дай то бог, что б эта сила
Возродилась снова в вас.
При всей той развитости жизни,
При изобилии во всём,
Различных родов катаклизмы
Создать искусственным путём
Стремились люди повсеместно,
Что б только ближнего сгубить,
Как в том гнезде просторно-тесном,
Где надо слабых истребить.
Ожидая нападенья,
Так как судили по себе,
Переходили в наступленье,
К бессмысленной борьбе.
Остервенение и злоба
Росли не только между стран,
Между собой, внутри народа
Вскипал губительный вулкан.
Катастрофически снижалась
Между людей взаимосвязь,
И только больше разрасталась
Эгоистическая власть.
Напряженье нарастало
Повсеместно день за днём,
В спёртом воздухе дрожало
Озлобление огнём.
Прошёл момент, когда очнуться
Ещё не поздно. И тогда
Жестокий дьявол встрепенулся
В сердцах людей. И вот беда,
Процесс зловещий за пустился,
Какой нельзя остановить –
Проснулся в людях зверь, взбесился
И должен сам себя убить.
Дал волю хищник жажде мести,
Спустил он дьявола с цепи
И в лапы собственной же смерти
Себя он вынудил идти.
Остервенение затмило,
Природой данный интеллект,
Оно его же обратило
В убийства мощный инструмент.
Стал животным кровожадным
Обладатель интеллекта
В бесконтрольном, безвозвратном
Состоянии аффекта.
Что только сделать не старались
Для большей гибели людей.
Институты создавались –
Ложе дьявольских идей,
Где, как правильно, учили
Воевать и убивать.
Там в герои возводили
Тех, кто что-нибудь создать
Смог такое, что способно
Газом, взрывами, огнём
Истребить кого угодно
На расстоянии любом.
Смертоносные болезни
Заносились в города,
День за днём сжигая жизни
Без особого труда.
Создавали спецотряды,
Собирая всякий сброд,
Что б у стен верховной рады
Совершить переворот.
До того с ума сходили,
Что хотели обуздать
Все природные стихии,
Чтобы ими управлять.
Нагонять дожди и грады
В ту страну, где урожай
Убирать созревший надо,
Или смерчи гнали в край,
Где их не было впомине,
Или вызвать снегопад
В вечно солнечной долине,
Чтоб испортить виноград.
Покупали знаменитых
И влиятельных людей,
Что бы те слагали мифы
Против родины своей.
Создавали настроенье
Против правящих властей,
Разлагая убежденья
Недоверчивых людей.
Разрушительно вторгались
В управленье мелких стран,
Их границы разрушались,
Обнажая слабый стан,
И рекой бежали люди,
Покидая дом родной,
Пополняя море судеб
Покалеченных войной.
                Внук.
А, что же делать, как же быть,
Как за жизнь свою не драться,
Когда хотят тебя убить?
Ведь надо ж как то защищаться!
             Бабушка.
Ты прав! Представь – война – костёр,
Огонь – добро, дрова же – зло,
Их бесконечен будет спор,
Если подпитывать его.
Не будет дров – костёр угаснет,
Оставив пепла пыльный след,
Но может вспыхнуть в одночасье,
Рассеяв свой смертельный свет.
Но, если кто-то пожелал
Убить тебя, твою семью,
То твой воинственный кинжал
Оправдан будет в том бою.
Когда палач перед тобой
Встаёт на праведном пути,
Прими его смертельный бой,
Сломи его и отпусти.
Костёр войны давно угас,
Но он горит ещё в сердцах
Того, кто пережил, то есть в нас,
Горит слезами на глазах.
Пусть эти слёзы в вас прожгут
Клеймом наивные сердца
И той печатью берегут
Все поколенья без конца.
Уходим мы и забираем
Войны последней огоньки.
Мы вас, потомков, заклинаем:
Внуки, дочери, сынки,
Относитесь, вы к друг другу,
Как относитесь к себе,
В трудный час подайте руку –
Нить спасения в беде,
Не позарьтесь на чужое,
Лучше жертвуйте своё,
Сострадайте в счастье, в горе,
Не используя враньё.
Всем обидчикам прощайте
И не мстите никогда,
Помните, не забывайте –
Там, где месть всегда беда!

Старушка речь договорила,
Взглянула мельком на внучка,
Вглядевшись пристальный, застыла.
Её дрожащая рука
Ко лбу мальчишки прикоснулась,
Но опустилась на плечо.
Старушка молча ужаснулась
Она не видела ещё
Лица такого у ребёнка, -
Дурманом дьявольским сойдя,
Его глаза покрыла плёнка
Пустоты, забытия.
В его глазах дрожали слёзы,
Играли скулы, как волна,
Ещё вчера, где были грёзы
Душа смятения полна.
В его наивный детский мир,
По-детски девственную душу
Ворвался дьявольский вампир,
Покой и счастье в нём нарушив.
             Бабушка.
О чём задумался, внучок?
Что твоё сердце беспокоит?
Ты слишком маленький ещё
И убиваться так не стоит.
Переболеешь, ничего.
Я знаю, ангел твой с тобой.
Все беды были от того,
Что мы стояли за толпой
И поступали, как хотелось,
Веря в то, что где-то там
Без нас крутилось и вертелось.
Мы шагали по пятам,
Вслепую веря, что за нас
Уже давно всё решено,
Что ни в худой, ни в добрый час
От наших действий ничего
Ровным счётом не зависит.
Быть может так, но ты всегда
Живи по совести, внучок.
Однажды, в давние года
Писатель истину изрёк.
Понять её совсем не сложно,
Да пусть она с тобой прибудет:
«Так поступай, как должно,
И будь, что будет!»
Перефразируя его,
Я повторю тебе опять -
Не бойся в жизни ничего
Во благо совести терять.
Пусть даже выгодам в ущерб
Ты только честно поступай,
Живи по совести свой век
И будь, что будет, так и знай.

Старушка встала, подошла
К мальчишке с мокрыми глазами,
Поцеловав его в висок,
Прижала тёплою рукой.

Ложись, родной и я пошла,
Вставать нам завтра с петухами.
Ночь за окном, ложись, внучок.
Спокойной ночи, дорогой.

Лежит мальчишка на боку,
Перед лицом горит свеча,
Он твёрдо смотрит в темноту.
О чём он думает сейчас?
Что зарождается в душе,
В его сознаньи непорочном ?
Что в этом чистом малыше
Заполнил сердце этой ночью?
Возьмёт ли верх плеяда низких,
Животных инстинктивных чувств,
А может сердцем материнским
Частица посланная с уст?
Заполонит ли сад цветущий
Страстей, пороков пелена?
Затмит ли разум чёрной тучей?
А может радостью полна,
Смиренным радужным свеченьем
Его наивная душа
И до последнего мгновенья
По-детски будет хороша?
В другой светлице за стеной
Лежит старушка при свече.
Сложила руки пред собой
И тихо шепчет. По щеке
Стекает медленно слеза,
Мерцая в отблеске свечи,
В углу святые образа
Роняют тусклые лучи.
Старушка молит про себя,
Не отводя с иконы взор,
Что б в сердце юного дитя
Не зародилось то же зло,
Что пожирало миллионы,
Уничтожая изнутри.
Что б зародились в нём бутоны
Добра, заботы и любви.
О том, что б светом лучезарным
Его заполнилась душа,
Что б оставался благодарным,
Прощал обиды не греша.
Что б сети дьявольских пороков
Обходили стороной,
Что б в жизни не было уроков
Преподнесённых сатаной.
Что б в его сердце сохранился
До дней последних первоцвет,
И что б из глаз его струился
В глаза других блаженный свет.

Несмело алыми лучами
Тянулось солнце к облакам.
Проснулось утро с петухами,
Пошло с рассветом по домам.
Врывалось в окна ярким светом,
Весенним свежим ветерком,
Бродило в доме не прогретом
Лучами тусклыми тайком.
Вошло оно и в дом, тот самый,
В котором вечером вчера
Добра и зла в мальчишке малом
Борьба горела до утра.
Мальчишка спал. Борьба свершилась.
Проснётся он уже другим,
Его душа преобразилась,
На век, стремлением своим.
Отозвалась ли в нём молитва
Улыбкой ангела святой?
Отозвались ли в нём инстинкты
К рассказам бабушки родной?
Румянцем алым на щеках
Играла молодость и сила,
Покой и радость на лице,
Таилась мужественность в нём,
На бледно-розовых устах
Лицо улыбка озарила,
Добро сияло в том юнце,
Как свет в душе – он был спасён!
Проник рассвет и в ту светлицу,
В которой бабушка была.
Всю ночь небесную царицу
Она молила, не спала.
В её лице тяжёлой скорбью,
Следами выстраданных слёз,
Невыносимой жгучей болью
Людские зло отозвалось.
Но из-под траурной вуали,
Как те святые образа,
Незримой аурой сияли
Её закрытые глаза.
Печальный лик её наполнен
Смиренным, сильным божеством,
Долг человеческий исполнен
Над тьмою света торжеством.
В молитве сложенные руки
Так и остались на груди,
Закончились земные муки,
Любовь оставив впереди!

                2016 год.