цикл Христианские беседы с мыслителем

В 1917 года Анна Ахматова написала строки, которых эхом донеслись до нас через столетие:

Я в этой церкви слушала Канон
Андрея Критского в день строгий и печальный.
И с той поры великопостный звон
Все семь недель до полночи пасхальной
Сливался с беспорядочной стрельбой.
Прощались все друг с другом на минуту,
Чтоб никогда не возвратиться… И смуту
Кровавую я назвала судьбой.

“Весна духовная”, Великий пост, который мы всегда ждем как преддверие Пасхи, и предшествовавшая ему неделя снова, как в 1917 году, омрачились началом безумной братоубийственной войны. Поэтому скорбные песнопения о вавилонском пленении и изгнании из рая на двух предыдущих воскресных службах звучали так остро в то время, когда первые беженцы потянулись в чужие края подальше от войны: Како воспоем песнь Господню на земли чуждей? Общество оказалось отброшенным в средневековье, или, скорее, в пред-ветхозаветные времена, до Моисеева “око за око”. Состояние шока мешало не только молиться, но казалось, что в атмосфере уменьшилось содержание кислорода и стало трудно дышать от боли за своих родных и друзей. Трудно было сфокусировать внимание на чем-то, кроме новостей, по большей части плохих, но в тексте Великого Канона оно невольно заострялось на ветхозаветных образах двух братьев: О, как уподобился я древнему убийце Каину, убив душу, ум, и тело мое, как брата, сластолюбивыми стремлениями….Превзойдя Каиново  убийство, сознательным произволением, через оживление греховной плоти, я сделался убийцею души, вооружившись против нее злыми моими делами.

Чувство полной беспомощности находит отклик у творца канона, прп. Андрея: Ум изранился, тело расслабилось, дух болезнует, слово потеряло силу, жизнь замерла, конец при дверях. Что же сделаешь ты, несчастная душа, когда придет Судия исследовать дела твои?

Грозно звучит пророчество Исайи на вечерне понедельника: Увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями! Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими. К чему Мне множество жертв ваших? Праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло. Тогда придите – и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю.

За бесстрашные слова правды пророк Исайя, называемый ветхозаветным евангелистом, был распилен пополам деревянной пилой по приказу царя Манассии, который, как это не чудовищно, приходился ему внуком. В течение пятидесяти двух лет царь силой заставлял народ поклоняться идолам и уничтожал всякую оппозицию. Однако и этот вероотступник, приносивший в жертву Молоху детей в Геенской долине, попав в ассирийский плен, нашел в себе силы покаяться, и подобно царю Давиду остался в памяти Церкви благодаря молитве, которая вошла в дневной цикл и читается на повечерии: Я согрешил паче числа песка морского, согбен многими железными узами, так что не могу поднять головы моей, и нет мне отдохновения, потому что прогневал Тебя и сделал пред Тобою злое: не исполнил воли Твоей, не сохранил повелений Твоих, поставил мерзости и умножил соблазны И ныне преклоняю колени сердца моего, умоляя Тебя о благости Ибо Ты Бог, Бог кающихся и на мне яви всю благость Твою…

Традиционно праздничное даже в Посту “С нами Бог” на Великом повечерии привело на память стихотворение Тимура Кибирова:

Рёк фельдфебель в сердце своём — «С нами Бог!»
Этот лозунг вообще-то не так уж плох!
С нами рядышком, туточки, хошь не хошь,
Никуда от Него не уйдёшь!
Бедный кесарь, от гневного взора Его,
От десницы Пастыря моего
Не сокрыть тебе ничего!

Поэт здесь намекает на самое известное из пророчеств Исайи, относящееся к рождению Мессии от Девы, “С нами Бог”. Оно было широко распространено в прусской геральдике и оттуда попало на бляхи солдат немецкой армии фразой Gott mit uns. Пророк говорит о приходе в мир Отрока, Сына, который один даст человечеству мир, и этому миру не будет предела. Носители идеологии ненависти, переняв форму, выхолостили и извратили суть этих слов, сделав из них некое магическое заклинание. Но какими бы лозунгами ни прикрывалась апостасийная ложь, Бог видит сердце человека и судит каждого по его делам.

Внутреннее устроение, ясность мысли и честность перед Богом и перед собой имеют непосредственное отношение и к сегодняшнему празднику. После Миланского эдикта (313 г.), даровавшего христианам свободу, произошло изменение отношений Церкви и государства. “Теперь вхождение в Церковь не было связано с риском и жертвами, как во времена первых христиан. Нередко поводом для принятия христианства становились причины политические или социальные, а отнюдь не глубокое внутреннее обращение: первые христиане умирали за свободу от диктата государства и отказ поклоняться императору, христиане Византии стали воздавать императору честь, едва ли не равную Богу, оправдывая принцип симфонии идеей сакрализации государства. Границы Церкви и империи в сознании простых людей стали сливаться,” - пишет о происхождении иконоборчества искусствовед Ирина Языкова. Священные изображения были средством евангелизации для неграмотных. Например, св. Григорий Нисский в похвальном слове великомученику Феодору, чью память Церковь отмечала в первую субботу поста, говорит так: «живописец, изобразив на иконе… мученика, все это искусно начертав красками, как бы в какой объяснительной книге, ясно рассказал нам подвиги мученика. Ибо и живопись молча умеет говорить на стенах и доставлять величайшую пользу». Но когда в Церковь хлынул поток язычников, которые, воцерковляясь, меняли только внешний свой статус, но, в сущности, оставались по-прежнему язычниками, магическое отношение вытесняло свободу Христова духа: Не умея понять глубину различия образа и Прообраза, неофит отождествлял их и его почитание икон превращалось в идолопоклонство, а молитва перерастала в магическое действие. Блаженный Августин возмущался творчеством некоторых художников, которые изображали Христа слишком вольно, смущая церковный народ. Первые серьезные конфликты по поводу икон и первые гонения на иконопочитателей начались на границе двух миров: христианского и исламского. В 723 г. халиф Иезид издал указ, обязывающий убрать иконы из христианских храмов на подвластных ему территориях. В 726 г. такой же указ издал византийский император Лев Исавр. Его поддержали епископы Малой Азии, известные своим строго аскетическим отношением к вере. С этого момента иконоборчество становится не просто интеллектуальным движением, но агрессивной силой, перешедшей в наступление. Православие встало перед проблемой защиты икон с двух прямо противоположных сторон: с одной стороны — от грубого магизма полуязыческой народной веры, с другой — от полного отрицания и уничтожения «ревнителями чистой духовности». Иконоборческая эпоха делится на два периода: с 726 по 787 г. (от указа Льва Исавра до VII Вселенского собора, созванного при императрице Ирине) и с 813 по 843 г. (с воцарения императора Льва V Армянина до созыва Константинопольского собора, завершившего свою работу в первое воскресенье Великого поста и установившего праздник Торжества Православия). Более ста лет продолжавшаяся борьба породила новых мучеников, кровь которых теперь была на руках и совести христиан. Отцы Собора 787 года постановили: «Чем чаще при помощи икон они являются предметом нашего созерцания, тем больше взирающие на них возбуждаются к воспоминанию о самих первообразах; приобретают более любви к ним и получают побуждение воздавать им лобзание, почитание и поклонение, но никак не служение (;;;;;;;), которое по вере нашей приличествует только Божественному естеству…».   

Отмечаемое в первое воскресенье Великого Поста Торжество Православия по словам митр. Антония Сурожского, не есть торжество православных над другими людьми, но “день Торжества Православия над неправдой, над ересями, над лжеучениями.” За два лишним тысячелетия Церковь пережила неисчислимое количество расколов, войн, в том числе и братоубийственных, переворотов и пандемий. В сегодняшнем праздничном каноне, оглядываясь на эту историю, мы призываемся к твердому стоянию в вере: Мужайся, Церковь Христова, и державствуй над всуе борющими. Христовы бо друзи о Тебе пекутся, и предстательствующе, и защищающе, ихже общий праздник ныне совершаеши светло.

Впереди шесть недель Поста. Никто не в силах предсказать какие еще потрясения предстоит пережить нашим близким и нам, мы не знаем, что нас ждет за вратами храма, но пока мы живы, воспользуемся данным нам временем для дел милосердия и молитвы, пусть самой простой, из двух -трех слов, как бы ни трудно это было сейчас, когда опускаются руки и нет слов для выражения бескрайнего горя. Пушкинское переложение молитвы св. Ефрема Сирина да поможет нам видеть в молитве творчество духа, а не сухое повторение чьих-то слов:

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:

Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.