Японец

Газету он читал со словарём.
Кричал «япона мать»! в сердцах — и в духе
Считал, что мы от смерти не умрем,
Поскольку е с т ь лишь жизнь, а смерти глухи

К  стенаниям извечного Ничто,
Зарытого в подвалах подсознанья.
Ведь человек — не это суть, не то,
Недвойственность признанья и стенанья.

— Или или лава савахвани,
Стенал один из нас, чтоб остальные
Едва завидя взлётные огни,
Садились на животики пивные..

— Орали: — Слава рейху Пустоты,
Скажи, какого сала в нём так пусто?!
А люди в нём — бездомные кроты,
Исполненные истинного чувства

Неверия в возможность Бытия
С открытыми и красными глазами:
— Нет места в нём таким, как ты и я,
Которым гаркнул Бог: — Спасайтесь сами!

И мы спаслись и выпили вина
Вины, в которой столько сладострастья.
Лже-истина на паперти бледна,
А правду в подворотне рвут на части

Рассудок и сердечное тепло,
Вгрызаясь в кости света с вожделеньем.
Деленьем вшей распилено бабло,
Табло Любви прощеньем и крещеньем.

Ничто не свято, — церковь и кабак —
Иллюзии грядущих стадионов,
Где зрелища и хлеб бредут в барак
Забвения Любви во время оно.

Оно не существует? — Ну и пусть!
Пространства нет? — Да, ну его к монахам!
Спасает совершеннейшая грусть
Меж сердцем расколовшимся и пахом.

Любовь и осознанье не в паху,
Но где-то позади, где змий колечком
Свернулся и молотит чепуху,
Назвавшись Словом, вечным человечком.