Цирк

Когда уже нечего отрицать, начинаешь отрицать себя. Это ни есть, ни жить как пить дать постмодерн. Цирк эквилибристики разума набирает подряд артистов на гастроли по миру заблуждения на роли назгулов. Обязанности: набирать раствор в пипетку только до риски, не жевать во избежание поломки зубов жёсткие ириски. Локоть месит мякоть в кашу, точит ножик абразив, но тупая злоба может затупить любую сталь. Он один, его нет. Плата найдёт акробата не на кассе, а внизу после обрывания каната и cantata по нему не смолкает. Щербата и горбата стоит старуха, подле неё в клубах шипящих змей проруха. Бывает. Деспотов история не запоминает, но Калигулу помнит. После пыльного Рима цирк свой путь положит через Долину мира (Вади ас Салаам) — там  родина факира. Собаки с волками елозят по манежу ногами, пингвины на шаре и попугаи; в первом ряду банкиры и дамы; рапиры и шпаги свищут как воробьиная кромешная пронзительная хриплая отчаянная стая. Прошли экватор, движемся на юго-запад, города берём. Аплодисменты бьют в сердца, в гримёрке — стойкий запах мяты и табака. Так изо дня в день, снова снова, цирк воскрешённым колесом проедет города и страны, пока не кончится сезон. Серсо, галоп и чемоданы, полы плащей, сюртук, репризы клоунов, щетина, шырк-чирк щеколдой от загона. Горланит старый шпрехшталмейстер, он самый итальянец был из всех, хоть вспыльчив и остёр, но добрый старый малый. Уволить всех! Цирк распустить, животных — выпустить из клеток. Закрыть, стереть, извлечь, увидеть. Смета пришла, платить по долгам время ушло, растащен врагами цирк на тряпки и хлам. Катится солнце на поклон, пребудет белой мглы сезон.