Т. Геворкян. Они из древней столицы Ани. 2000

ТАТЬЯНА ГЕВОРКЯН*

ОНИ ИЗ ДРЕВНЕЙ СТОЛИЦЫ АНИ**

Выбор первого сюжета для нашей рубрики не потребовал ни времени, ни труда: в некотором смысле он был просто предопределён. И вот в каком. Нам прислали два поэтических сборника из Ростова-на-Дону, выход которых был так или иначе приурочен к знаменательной для донских армян дате – 220-летию армянского поселения в этой южной области России (Хевонд Наирьян. «Зурна». Лирика. Ростов-на-Дону, 1998; Кнарик Хартавакян. «Мы из древнего града Ани». Ростов-на-Дону, 1999). Одна из наиболее крупных, известных, «сохранных», эта старейшая армянская колония в России несомненно заслуживает того, чтобы к ней к первой обратилось наше внимание. Тем более что издаваемый в Москве журнал «Армянский вестник» (о котором, надеюсь, у нас ещё будет случай поговорить отдельно и подробно) в № 2 за 1998 год поместил большую статью об истории Нор-Нахичевана – так назвали армяне свой новый город, основанный в устье Дона, – с екатерининских времён до наших дней. Итак, московские армяне откликнулись на юбилей донских армян, донские армяне в двух поэтических сборниках в дни своего юбилея ещё раз заявили о себе, рассказали о своих земляках, напомнили о своих истоках, мы же в продолжение темы поведём разговор об авторах этих сборников, о двух поэтах из села Чалтырь, не теряя при этом из виду информацию «Армянского вестника» и даже более того – всечасно опираясь на неё. Вот таковы в основном контуры первого нашего сюжета.
_____________________________
     *Татьяна Михайловна Геворкян – литературный критик, литературовед, доктор филологических наук, член Союза писателей СССР, член Союза писателей Армении. Лауреат Литературной премии им. М.И. Цветаевой 2015 года.
    **Опубликовано в журнале «Литературная Армения» (2000. – № 2. – Ереван).
 Приводится с сокращениями.

Хочется при этом заметить, что «юбилейность» сопровождает его на всём протяжении, ибо в 1998 году, когда появилась статья в «Армянском вестнике» и увидела свет книга стихов Хевонда Наирьяна, исполнилось 220 лет с того времени, как армяне выехали из Крыма в Россию, то есть с начала их переселения на новые земли; в 1999 году, когда вышел сборник стихов Кнарик Хартавакян «Мы из древнего града Ани», отмечался официальный юбилей – 220 лет с обнародования Высочайшей жалованной грамоты, «по которой армянам выделялась территория в устье Дона на имперской земле и, что особенно важно, они получали широкую национальную автономию, а также немалые привилегии» («АВ», с. 47). Ну а наше приобщение к теме предваряет юбилей ещё одного важного, торжественного события: 21 апреля 1781 года архиепископ Овсеп Аргутян (Иосиф Аргутинский) «официально “положил основание” новому армянскому городу Нахичевану и пяти селениям» («АВ», с. 47). <...>

Большое внимание уделялось развитию культуры и образования. Буквально через 3–4 года после основания города была открыта первая школа, следом за ней стала действовать школа при монастыре Сурб Хач. В 1802 году Лазаряны открывают ещё одну школу, в 1857-м в городе появляется женская школа, а затем ремесленное училище. Кроме того, многие нахичеванцы получали образование в столицах, в частности в Лазаревском институте восточных языков в Москве, а отучившись, возвращались в родной город. В Нахичеване действовал Армянский театр, издавались книги, было учреждено Николаевское благотворительное общество. Одним словом, армянская колония на Дону семимильными шагами шла к благоденствию... <...>

В 1988 году было создано в Ростове культурно-просветительское общество «Нор-Нахичеван», ставящее своей целью возрождение «культуры, духовности, национальных традиций донских армян». Появились энергичные люди, руководители нового склада, среди которых своими патриотическими устремлениями выделяются глава администрации Мясниковского района Хачатур Аносян, а также лидер армянской общины Ростова Эдуард Вартанян, с именами которых армяне Дона связывают надежды на возрождение национального духа, национального уклада жизни.

Вот – вкратце – то, что рассказал «Армянский вестник» своим читателям в связи с юбилеем донского армянства, юбилеем, прошедшим в атмосфере неразрешённых пока проблем, но забрезживших уже надежд. <...>

Только что же это такое – малая родина? Дом, где родился, улица, на которой вырос, село, город? И правомочно ли деление на малую и большую родину? И что есть «большая родина» для донских армян? Россия, давшая им землю, прибежище и защиту? Сегодняшняя Армения, с её государственностью, с древней и современной её культурой, с библейским Араратом? Или древняя столица Армении Ани, откуда родом нахичеванские армяне? Или всё это вместе, но тогда не слишком ли размыто у них само понятие «родина»? А между тем насколько же сильным, кровным должно быть чувство родины у людей, предки которых покинули Ани в ХII–ХIII веках, потом 5–6 столетий жили в Крыму, а на исходе XVIII века перебрались в Россию и до сегодняшнего дня «сберегли свой, очень своеобразный диалект армянского языка (ереванскому армянину нелегко понять их речь), обычаи, обряды, черты народного быта» («АВ», с. 46).

Есть об этом у Кнарик Хартавакян стихотворение, всё сплошь пронизанное вопросительной интонацией. Не ставится под вопрос, кажется, только то, что «Родина – понятие святое», да и то с той горькой оговоркой, что далеко не каждому дано это понять. Так вот, прочитав стихотворение, вслушавшись в это рефреном повторяющееся, тревожное и тревожащее: «Что родина?» – нахичеванской армянки, как-то особенно ясно сознаёшь, что не возникни у человека, родившегося и живущего на чужбине, кровной связи с местом рождения, не проснись в нём чувство малой родины, не сможет он сохранить и полноценного ощущения прежней покинутой отчизны (не ностальгии по ней, а именно полноценного, живого ощущения), и с другой стороны – потеряй он ту давнюю, уходящую в века связь с исторической родиной, не обретёт он нигде и замены ей – любви к родине новой, по крови чужой, по жизни – реальной и насущной. У Кнарик Хартавакян есть и то и другое, ей дано и то и другое в неразъятости, слитности; может быть, именно поэтому есть у неё Родина, и родина эта Армения, а лежит она географически в России.

Очевидно, что уехать из Чалтыря Кнарик Хартавакян было бы так же трудно, как её предкам трудно было покинуть Ани («Селение мое родное – Чалтырь! С тобою не расстанусь никогда».), а прижиться в любом другом уголке России было бы так же нелегко, как в теперешней Армении, ибо и в том, и в другом случае она потеряла бы нечто самое родное и главное, то, о чём так проникновенно говорится в стихотворении «Шаги по родине»:

Длиною в неизведанность строки,
Былинки трав, сквозь камни восходящих,
Шаги мои по родине робки –
Нет бережнее землю-мать щадящих...

Когда иду землёй родной, она
Поверит шепотком свои преданья.
Не ими ли трава, шурша, полна,
Тропа, ведущая в глубь мирозданья?

Мои шаги быстры и широки,
Ведь родина раскинулась вселенной.
И взлётом предвосхитившей строки
Достигну я земли благословенной.

Как тут не понять, что «землёй родной» названа земля Чалтыря, его окрестностей, ступая по которой, прикасаясь к которой только и можно услышать преданья другой земли, «земли благословенной», недосягаемой вживе, доступной лишь взлёту стиха, памяти и мечты. Не знаю, как другим, а мне легко простить Кнарик Хартавакян некоторую нескладность выражения «шаги по родине»; ей нужно было передать сложное чувство, и передала она его точно. Думаю, мало кому из гораздо более мастеровитых, изощрённых поэтов удалось бы эту сложность разгадать в себе, эту точность сохранить и при этом быть более изящным в выборе слов. Да и, по большому счёту, дело тут не в словах, а в уникальности случая, ибо, покинув много веков назад древнюю столицу Армении, анийские армяне как бы и родину унесли с собой, чтобы поселиться вместе с ней сначала в Крыму, а потом в устье Дона. И если местом теперешнего своего компактного проживания обязаны анийцы России, земля которой стала им родной, то сохранность национального духа и самосознания – это в первую очередь их собственная заслуга, хотя и политика принявшей переселенцев страны сыграла здесь немаловажную роль.

Так вот, книга Кнарик Хартавакян – это своеобразный непреднамеренный, естественно текущий рассказ о том, как сохраняется, чем питается, в чём черпает силы дожившая до конца XX века «донская веточка от древнего анийского ствола». И начинается этот рассказ, как и следовало ожидать, с покинутого когда-то «древнего града Ани», образ которого – с его храмами, церквами, оградительными Смбатовыми стенами и хачкарами –  жив и по сей день, спустя без малого тысячелетие, в сердцах нахичеванских армян.

По преданию, в Ани был тысяча один храм, и вот следующая главка рассказа осенена святым крестом – крестами и куполами уже других новых храмов, которые возводились анийцами на пути их продвижения на север: Сурб Хач, построенный в Крыму, уберёг и спас их «в окруженье глухом иноверцев», ещё один Сурб Хач построили они в окрестностях Нор-Нахичевана в 1792 году – прибежищем и хранителем их веры и надежды остаётся он до сих пор. Вместе с автором книги побываем мы и в других армянских церквах обретённой на Дону новой родины: в церкви Сурб Амбарцум в селе Чалтырь, в церкви Аменапркич в селе Крым, в церкви Сурб Аствацацин в селе Большие Салы, и снова Нахичеван – соборный храм Сурб Лусаворич, построенный на центральной площади города, на том самом месте, где в 1779 году армянам-переселенцам был зачитан указ Екатерины II, храм, бездумно уничтоженный по решению местных властей в 60-е годы нашего столетия. И в православный собор Рождества Пресвятой Богородицы приведёт нас Кнарик Хартавакян, помня и напоминая о том, что только в христианской стране мог выжить и возродиться – под сенью своих крестов, в лоне своей веры – её народ-скиталец.

А следующая страничка рассказа – ещё об одной святыне армянина: о его доме, семье, родне. Однако дом для Кнарик Хартавакян – это не стены и не внутреннее убранство комнат, это и не постройка вовсе, а строй и лад с детства знакомой, пусть неяркой, но гармонично, в согласии с природой текущей жизни. Холодный родник в центре села, бурная речушка, протекающая между двумя соседними сёлами, тропа, ведущая в родное село матери – к её родне, к тропинкам её детства, – всё это и есть дом, дом вечный, нерукотворный, населённый светлыми и горькими воспоминаниями, а главное – обжитый родными людьми. Трогательные, по-детски непосредственные посвящения стихов этого раздела книги – отцу, матери, сестре, брату, племянникам, тёте и даже её соседям – свидетельство того, что донские анийцы сохранили чувство клана, рода, семейной сплочённости, словом, всё то, чему так неосмотрительно и непоправимо был причинён урон уходящим двадцатым веком.

А дальше – новая тема книги, уносящая к другим горизонтам, к другим духовным опорам, ничем не заменимым, вечным для автора и его земляков. И конечно же, это горизонты Армении, и конечно же, это её язык. Снова и снова отправляется Кнарик Хартавакян в реальный или воображаемый путь к горам, альпийским лугам, рекам и Озеру своей не обретённой вживе, но неустанно живущей в душе страны, снова и снова ведёт она мысленный разговор с поэтами, певцами, мудрецами и языкотворцами Армении, снова и снова заслушивается звуками кяманчи и зурны, снова и снова терзается вопросом: «"Армяне ли мы", живущие вдали от родных пределов?» – и сквозь все сожаления, сомнения, терзания приходит в конце концов к такому важному для неё утверждению:

Армянами пребудем на просторах
Российской необъятнейшей земли;
Луч солнца не сокрыли мы во взорах,
Святыни предков – в сердце сберегли.

Армяне мы. В семье многоязыкой,
Извечно миролюбием гордясь,
Сроднились мы с державою великой,
На кровью политой земле трудясь.

Зурны армянской звуками взлелеем
Родимый край, где нам, красуясь, жить.
Армяне мы!.. Забыть о том не смеем,
Нам честью нашей дорожить!

Как видим, все священные символы родины – древний город предков, вера дедов и отцов, очаг родительского дома, сегодняшняя Армения и армянский язык – нетленными и животворящими сохранились в душах донских анийцев. Потому и может с гордостью сказать Кнарик Хартавакян: «Армяне мы!» Сегодня – ещё армяне. Но все высокие символы, все глубокочтимые образцы прошлого величия, стойкости духа, былого процветания и согласного, единящего людей жизнестроительства – все они вместе, боюсь, не смогут обеспечить в будущем национальной целостности этого армянского поселения в России, не смогут, если за высоким и громким забудется простое, повседневное, скромное, но такое насущное содружество людей, если порвутся соединяющие их связи, если разбредутся они по своим углам, не ища и не находя отклика друг в друге. Вот почему такой ценной, такой вселяющей надежду представляется та часть книги Кнарик Хартавакян – последняя страничка её повествования, – которая рассказывает о жителях сегодняшнего и вчерашнего Чалтыря, рассказывает портретно, поимённо, благодарно, выводя на свет божий их пусть «малые», пусть в силу обстоятельств и превратностей судьбы незавершённые дела, воздавая должное труду учителей, наставников и хлебопашцев – этих терпеливых сеятелей будущих всходов.

Мемориальная эта страничка знакомит нас с юным поэтом Торосом Вагуни, погибшим в Великую Отечественную войну, поэтом, так и не опубликовавшим ни одной своей строчки, унёсшим с собой свои стихи, ибо не сохранилась даже его заветная тетрадка; мы узнаём о страшной судьбе бригадира хлеборобов Владимира Гайламазяна, убитого в поле, на вспаханной им земле; Кнарик Хартавакян доносит до нас имя Мартироса Пудеяна (умер в 1999 году), директора Чалтырской школы № 11, одного из её летописцев, а ещё имя Агарона Килафяна (умер в 1998 году), преподавателя армянского языка и литературы, организатора довоенного литкружка; а ещё о журналисте Шагене Шагиняне, о зурначи Аведике Хатламаджияне, о враче Эдуарде Асланове, о сотрудницах местной библиотеки узнаём мы благодаря способности Кнарик Хартавакян видеть значительное, достойное памяти и уважения в людях, живущих рядом с ней, в одно с ней время.

К этой страничке непосредственно примыкает раздел переводов. А переводит Кнарик Хартавакян поэтов-армян, своих друзей и единомышленников по литературной студии имени Р. Патканяна. Ещё восемь имён, ещё восемь знакомств, ещё восемь мостиков, по которым чалтырская культурная жизнь приходит к нам – далёким соотечественникам. Здесь нет, к сожалению, возможности сказать о каждом из них, но об одном – о Хевонде Наирьяне – особый разговор, и отнюдь не только потому, что переводы его стихов занимают треть книги.

Настоящая его фамилия Кристостурян – Хевонд Огасапович Кристостурян. В конце 1997 года он внезапно скончался в 62-летнем возрасте. А в следующем, 1998 году, усилиями друзей, коллег, соратников, при поддержке райадминистрации и нескольких частных предпринимателей была подготовлена и издана книга его стихов «Зурна» – первая его книга, оказавшаяся посмертной. При жизни он медлил с изданием книги, хотя готовил её давно, хотя много печатался и в периодике, и в литературно-художественных альманахах, и в «Антологии современной донской поэзии» (1996 г.): то ли не хватало времени, то ли мешала высокая требовательность к себе, к своему творчеству. Книги не было, но, как пишет автор предисловия Н. Скрёбов, «его знали все. И в родном Чалтыре, и в донской литературной среде. Но ещё лучше знал всех он сам... Да, он знал всех, и все знали его. Потому-то и тянулись к нему души ближних и дальних собратьев по перу, младших, равных и старших по возрасту. Большинство из них непосредственно причастны к изданию этой книги, причём не только как переводчики, но и как заботливые хранители и популяризаторы творческого наследия Хевонда Огасаповича».

Что же это был за человек, ради которого в наше разобщённое и разобщающее время объединили свои усилия многие и разные люди, люди разных национальностей, разного рода занятий? С фотографии, помещённой в начале книги, смотрит на нас строгое и доброе лицо учителя, из тех учителей, которых ученики любят, по которым равняются, которые умеют не только учить, но и влиять, воспитывать, взращивать, а не требовать и муштровать. Есть в его лице и мечтательность, и серьёзность (особенно заметные на «молодых» фотографиях), и характер, и твёрдость, и воля, и обаяние, и подкупающая открытость. Непростой был, видимо, человек и очень деятельный, судя по тому, как много он успел за свою жизнь. <...>

В 1990 году Кристостурян создаёт в родном селе литературную студию имени Р. Патканяна, которую и возглавляет до конца своей жизни. В книге помещены фотографии, на которых Кристостурян запечатлён в кругу литстудийцев – после очередного (май 1997 г.) занятия, во время встречи с академиком В.Б. Бархударяном (сентябрь 1997 г.), во время презентации литературно-художественного альманаха «Южная звезда», в котором были напечатаны стихи Кристостуряна в переводах известных донских поэтов. По-видимому, литературная студия имени Р. Патканяна стала средоточием культурной жизни Чалтыря, вокруг неё завязывались новые творческие связи, расширялся круг интересов самих литстудийцев, в этот круг вовлекались их односельчане, литераторы Армении, России, Украины... Словом, образовался живой, деятельный, притягивающий к себе очаг культуры. Литстудийцами, во главе с Кристостуряном, был создан большой по объёму, солидный литературно-художественный и краеведческий альманах «Чалтырь-2», в котором собран ценный материал по истории родного края.

Много ещё увлечений было у Хевонда Кристостуряна – обо всех здесь не расскажешь. Однако особо хочется отметить, что этот талантливый и энергичный человек был наделён ещё и даром взаимообогащающего общения, способностью объединять людей, пробуждать в них лучшие их задатки, вселять уверенность в собственных силах. Он был как бы связующим звеном между своими земляками, их культурными начинаниями и литературно-творческой жизнью Армении и Ростова. Ему довелось встречаться с Мартиросом Сарьяном, Ованесом Ширазом, Сильвой Капутикян. Он был земляком и даже родственником поэта Людвига Дуряна, в его архиве хранится письмо от М. Шагинян, а в личной библиотеке, насчитывающей более трёх тысяч томов, есть десятки книг с автографами и дарственными надписями авторов.

Трудно переоценить роль такого человека в жизни армянского села, приютившегося в одном из уголков России, и легко понять, как тяжела была для его земляков внезапная и преждевременная утрата. Так что совсем неудивительно, что создание его посмертной книги стало делом почти общественным, общественным в лучшем смысле этого слова, когда каждый участник движим личными своими побуждениями – любовью, признательностью, чувством долга – и когда побуждения многих разных людей совпадают в главных чертах и претворяются в общем добром деянии, осуществлённом согласными усилиями.

А соединила, направила и возглавила согласные эти усилия воспитанница и преемница Хевонда Кристостуряна по литстудии имени Р. Патканяна, уже знакомая нам Кнарик Хартавакян. Вот что написано об этом в предисловии: «Особую роль в судьбе этой книги сыграла Кнарик Саркисовна Хартавакян. Из той сотни переводов, что появились после смерти поэта, более восьмидесяти выполнила она, в основном прямо с оригиналов, почерпнутых из рукописи книги «Свирель отца», подготовленной Х. Наирьяном на армянском языке, а также из многочисленных архивных папок и блокнотов. Оттуда же она извлекла и обработала стихи, написанные на русском языке, – они составили значительный раздел этой книги...» Кстати, и само формирование разделов, и редактура стихов, написанных автором на русском языке, и все дальнейшие хлопоты вплоть до корректуры легли на хрупкие плечи этой стойкой женщины, видящей в наследии своего учителя, по её словам, «книгу вожделенную, призванную раскрыть прекрасный облик Наири, вдохновенную душу наирийца – анийца – российского армянина Хевонда Наирьяна, в широте таланта своего достойно представляющего древнюю нацию в кругу народов-братьев, живущих на Дону».

Может возникнуть вопрос, почему же, нарушая хронологию и логику, мы рассказали здесь сначала о сборнике стихов Кнарик Хартавакян и лишь затем о книге её учителя Хевонда Наирьяна? Ответ прост и, думаю, понятен каждому. Любой настоящий учитель, наставник счастлив увидеть расцвет и успех своего ученика, рад сознавать, что уроки его восприняты и приносят добрые плоды, что дело его жизни нашло продолжателя в кругу тех, кому он прививал своё понимание жизни, своё отношение к культуре и истории родного народа, свою любовь к армянскому языку, который он преподавал, на котором творил. Хевонду Кристостуряну не довелось при жизни увидеть ни свою книгу, ни книгу своей воспитанницы, а она выпустила в свет свою только после того, как была издана – во многом благодаря её усилиям – книга её учителя. Не он ли научил её хранить благодарную память о старших, ушедших? Не он ли воспитал в ней чувство святого долга? Не он ли сделал её хранительницей и продолжательницей пронесённых через века культурных традиций, которым сам он служил всю свою жизнь? И разве не порадовала бы его избранная нами нехронологическая последовательность рассказа о двух чалтырских поэтах, голоса и чувства которых слились во многих стихах Хевонда Кристостуряна, переведённых Кнарик Хартавакян?

Думаю, что на все эти вопросы напрашивается положительный ответ. И потому закончу этот сюжет строками учителя, озвученными по-русски его достойной ученицей, строками, под которыми они могли бы подписаться оба:

Язык Нарекаци, язык Маштоца,
Как сладок ты, прекрасен и велик!
Неиссякаем чистый твой родник –
Журчащая струя веками льётся...

Склоняюсь вновь к струе твоей хрустальной,
Благословляя вечности родник.
Молитвенным стихом исповедальным
Я говорю с тобой, родной язык!

2000


ТАТЬЯНА ГЕВОРКЯН

ОНИ ИЗ ДРЕВНЕЙ СТОЛИЦЫ АНИ

Опубликовано в журнале "Литературная Армения" (№ 2 за 2000 г., г. Ереван)