Лизы осени

"Раньше мы влюблялись не за ужин в ресторане, а за стихи"


Пожалуй, глупо заново изобретать колесо, вновь открывать Америку, да и попросту марать бумагу на притчу во языцех. Однако до зимы официально остаётся с десяток дней, чёрт возьми, каких-нибудь полторы недели! А это значит, что вскоре придётся ждать целых девять месяцев до следующей осени! И даже если то удивительное явление, которое случается со мной по завершению лета, на деле свершается с каждым первым, я не нашел ни одного упоминания о нём ни в одной библиотеке мира, а потому пусть сия заметка станет первым шагом на пути бесчисленных од.

Повторюсь, я не имею ни малейшего понятия как уж так получилось, но вот уже несколько раз, неизменно под осень, в мою жизнь врывается какая-нибудь Лиза, непохожая на прочих смертных, которые не обладают столь замечательным именем.

С одной из первых мы познакомились на внеочередном собрании студсовета. Для нас обоих это было первое и, наверное, последнее собрание подобного рода. Волей случая мы оказались в довольно большой аудитории привычного нам университета. Меня попросили поучаствовать в мероприятии за очередной билет, контрамарку, в один из хороших театров, которые до этого доставались мне просто по дружбе. У Лизы же отменили пару и половину её группы, болтающуюся в коридоре без дела, загнали на собрание для создания эффекта аншлага. Поначалу столь новое для непривычной аудитории событие показалось комичным.

Председатель собрания помпезно поздравил участников с началом нового учебного года, коротко озвучил планы студенческой организации на семестр, и один за другим (отчего-то преимущественно лохматые) студенты начали выдвигать свои кандидатуры на различные должности в рамках организации. После зачастую невнятной, едва различимой в большой аудитории речи кандидата следовало голосование. Верно, подражая принципам партийных собраний, мы голосовали гордо поднятой рукой со студенческим билетом. Сначала предлагалось отдать голос "за", затем "против", после чего вёлся подсчет воздержавшихся. Сложно сказать отчего, но и я, и на то время ещё незнакомая мне Лиза чаще поднимали руки на втором этапе выборов. Рук в нелестной категории обычно было не больше двух. Иногда Лиза воздерживалась, и, желая выяснить, чем она руководствовалась, я подошёл к ней в антракте собрания.

– Ха-ха, – мило рассмеялась она, – я впервые видела всех этих кандидатов, и, признаюсь честно, судила просто по степени их лохматости.

– Правда? – прыснул смехом и я. – Эх, знать бы заранее, критерии отбора, точно бы баллотировался на какую-нибудь должность, – заявило безрассудство, манерно пригладив невидимую причёску на коротко стриженной голове.

В одобрительном взгляде, как показалось лакмусу моей фантазии, было обнаружено "за", и я запросто уговорил новую знакомую сбежать из стен альма-матер на нашу первую прогулку.

Мы начали встречаться с Лизой не так часто, как этого обычно хочет безумие, но и не столь редко, когда новости превращаются в настоящие наводнение, так что ты на минуту теряешься, обдумывая чем же поделиться. Мы успели исходить добрую часть большого шумного города, динамика которого и завораживала, отвлекая от учёбы, и вдохновляла учиться усерднее. Когда меня привлекали шумные проспекты, запруженные транспортом и людьми, Лиза то и дело тянула мою руку то в тихий поблёкший осенний парк, то на размеренную набережную. Много счастливых часов, должно быть, насчитали утки, решившие зимовать в городе, исподволь поглядывающие на нас.

Так спокойно было гулять с Лизой, сердце словно подтаивало, забывая незначительные тревоги дня. Она так любила что-нибудь рассказывать и часто-часто удивляла своими выходками, на которые способна только юность. Так, когда мы открывали набережную в первый раз, именно открывали, потому что даже совсем знакомые места иногда кажутся совсем другими, словно новыми в иной компании. Мы шли рядом, держась за руки, и шаг наш был счастливым, хотелось идти вприпрыжку, подражая трансляторам сонаправленных антенн в груди. Впереди вдалеке виднелся серый монументальный мост, перекинутый через ржавую реку на целый километр. Мост гудел, как самый настоящий улей, с низины набережной, ровной линией задумчиво проходящей вдоль реки, были видны разве что автобусы и грузовики, снующие туда-сюда.

– А ты знаешь, что можно пройти под мостом? – спросила Лиза, заметив мой интерес.

– По набережной?

– Нет, над набережной, под самым мостом!

Добрую сотню раз исходив набережную вдоль и поперёк, я и не подозревал о существовании такого трюка. Знакомая рука ещё сильнее потянула меня. И хотя мы спешили, Лиза настояла на том, чтобы по пути я внимательно разглядел одну широкую лужу под обожжённым багрянцем клёном:

– Смотри, когда нет ветра и вода спокойная, небо в луже порою кажется даже более красивым чем на самом деле!

– Как здорово, – ухмыльнулся я.

Мы почти лихорадочно продолжили путь, хотя вся затея казалась мне обычной шуткой. Наши ноги сошли с серого асфальта набережной на умытую зелень травы, они отыскали тропинку и расстались с ней, вскарабкались по бетонному основанию моста, и, наконец, оказались у железной клетки ограждения. Ограждение заботливо обнимало собой всю первую опору.

– Хм, – пожал я плечами, – закрыто.

– Ну конечно закрыто, а ты думал нас тут хлебом-солью встретят? – рассмеялась спутница, – смотри вон тот щиток сверху можно отогнуть. Подержи его, я пролезу.

Будучи в спортивной обуви, моя спутница легко преодолела препятствие, я последовал за ней, и вскоре, забравшись по отвесной металлической лестнице, протиснувшись в узкое горлышко железной незапертой двери, мы оказались внутри моста.

Согнувшись, местами почти гуськом, мы начали продвигаться к центру реки. Прямо над головами неслись многочисленные машины, изредка запинаясь за швы на дорожном полотне колёсами, а под ногами через прорези металлической решетки были видны крошечные люди, снующие по набережной. Наконец, дойдя до первой каменной опоры моста, наступающей в реку, по узкой лестнице мы спустились на площадку, которая башней крепости возвышалась над водой. Зрелище завораживало. Казалось, что весь мир сузился до маленького островка, который одиноко противостоит сильному течению обступающей его реки.

– Как здорово, – вздохнул я полной грудью.

– Да, – только и ответили мне влюблённые глаза.

Даже не пытались тогда наши губы сложиться в дуги улыбок, твёрдо решив разломать собой любую гримасу на лице спутника.

Спустя примерно месяц отношения с моей первой Лизой внезапно прекратились. Это произошло без чьей-либо вины – может быть попросту оттого, что осень закончилась.

***

Через несколько лет мне понадобилось получить водительские права на мотоцикл. Я не успел закончить практику весной, да и лето выдалось довольно загруженное, но под осень, вернувшись из отпуска, я продолжил своё обучение в школе вождения. Скорый конец сезона наступал на пятки, поэтому заниматься приходилось довольно часто. Площадка школы располагалась под широким мостом автострады, и редкие осенние дожди не были помехой. Из-за плотного графика приходилось посещать практику в том числе с другими группами, так я и встретил вторую Лизу, которую не видел в школе весной.

Основательно познакомиться будущим байкерам мешало практически полное отсутствие времени для бесед. Перед занятием группа едва успевала перекинуться парой-тройкой слов, затем следовала практика с пятиминутным перерывом посередине, после которой все стремительно разбегались по своим делам. С Лизой мы разве что здоровались, всё свободное время на перерыве она умудрялась либо болтать по телефону, либо что-то разъяснять одногруппникам. Перед началом практики всех студентов приглашали в каморку для обмундирования в защитную экипировку. Помещение балка [прим. - небольшой передвижной домик] начиналось с крохотной прихожей с узкими лавками, крючками на стенах и полками над ними. Слева от входа прихожая без раздумий переходила в жилое помещение сторожа. Старый провалившийся прокуренный диван, шаткий стол, всегда обильно посыпанный крошками и шелухой семян, низкорослый табурет и холодильник, надевший вместо головного убора пузатый телевизор, – составляли полный перечень мебели комнаты.

Наша экипировка состояла из "черепахи" – сетчатой куртки, которая была усилена пластиком на плечах, в локтях и на спине, наколенников (по желанию) и шлема. Защитная куртка не требовала особых примерок и просто надевалась поверх обычной одежды, свитера или рубахи, поэтому переодевались студенты все и сразу, а вернее, по два-три человека, которые только и помещались в тесной прихожей. Случайно или намеренно, может быть, как-то подсознательно, но мне отчего-то удавалось так организоваться в очереди, что я почти всегда заходил следом за Лизой. Порой нас сопровождал ещё кто-нибудь из студентов, иногда сторож ел или отдыхал по соседству, но со временем у нас с Лизой сама собой сложилась приятная традиция. Быстро накинув "черепаху", а иногда вдобавок пристегнув наколенники, я снимал с верхних полок два шлема. На мгновение замирал в ожидании, пока Лиза расторопно заканчивала со своей экипировкой, и после этого почти торжественно вручал ей шлем, предназначенный для неё. Легко было узнать его среди прочих - единственно подходящий ей был яркого красного цвета.

Мы выходили на улицу, чтобы не задерживать очередь, если она оставалась. Я надевал балаклаву, постепенно приноровившись делать это так, чтобы после катания не выглядеть лохматым, и, не отрывая глаз, наблюдал за тем, как Лиза повязывает косынку. К балаклаве она пришла далеко не сразу. Её объемные волнистые волосы по плечи долго не могли договориться с хозяйкой, боясь даже предположить, какой эффект их ожидает после ношения столь тесного головного убора. Косынка же лёгкая и слегка надушенная, была намного понятнее женскому сердцу, давно вручившему ей эполеты доверия. Узорчатая ткань сноровисто надевалась, скрывая достояние головы. Чтобы проделать это движение, Лиза неизменно отворачивалась, чуть наклоняясь. Когда обряд был закончен, девушка незаметно для окружающих слегка кивала мне навстречу, и я так же скрытно одобрительно кивал в ответ. Едва наш ритуал завершался, как тут же начиналось занятие, перед которым мы надевали и застёгивали шлемы.

Увлекательное обучение безжалостным мясником рубило поток времени, отсекая за минуту целые часы. Студенты делили площадку и разъезжались отрабатывать различные элементы. Я пытался сосредоточенно заниматься и поворачивать голову исключительно туда, куда следовало, а не куда хотелось – нужно было выработать мышечную память, столь важную для безопасной езды. Поэтому едва ли замечал Лизу намеренно, впрочем, её яркий шлем хорошо выделялся, и иногда, ожидая своей очереди перед выполнением какого-нибудь элемента, я наблюдал за ней. Порой на площадке находились ещё одна-две девушки, но, как и все студенты, они отставали от стремительного прогресса Лизы. Казалось, что клинок острого ума был вручен ей при рождении в довесок к природной красоте, и это орудие было вложено в ножны, сотканные из сообразительности. Девушка быстро схватывала всё то, что требовал от нас пеший басистый инструктор в тельняшке, и очень часто выступала примером для остальной группы, показывая правильное выполнение изучаемого элемента.

Уважение перед сообразительностью и сноровкой довольно быстро наградило алый шлем медалью авторитета, и Лизу всё чаще за спиной ворчливого инструктора пропускали без очереди для выполнения того или иного элемента. Таким образом её результаты быстро достигали всё новых высот. Уверенная в себе, иногда она даже отпрашивалась с занятий до их завершения, на что инструктор только ворчливо кивал в сторону.

За пределами школы мы совсем не общались, я никогда не просил и не знал номера её телефона, у неё кто-то был. Об этом мне рассказали уши, случайно подслушавшие телефонные разговоры Лизы, да и глаза, видевшие, как она после занятий садится в чёрную машину, поджидающую за воротами площадки.

Уже через месяц Лиза успешно сдала экзамены и получила права, а я всё воевал со сложным элементом на время. Мотоцикл то слишком медленно разгонялся, и я не успевал уложиться в таймер, то делал разгон слишком быстро и терял манёвренность. Пытаясь совладать с неуёмной скоростью, я порой валился на бок, пару раз перелетал через руль – впрочем, не умея сдаваться, как и всякий русский, продолжал занятия.

Однажды днём под конец занятия в отрытые ворота ограды на учебную площадку ворвался красный байкер. Подобные заезды всегда бесили инструкторов, они быстро приходили в ярость от того, что этика школы нарушена. Группа уже переодевалась, я помог закатить мотоциклы в большие железные контейнеры и шёл в сторону коморки. Инструктор, заперев последний замок гаражей, нагнал меня. Увидев незваного гостя, он от всей души выразил негодование на словах так, как умел и, сжимая кулаки, направился к байкеру. Тем временем алый шлем ездока был снят, и мы увидели Лизу. Без балаклав и косынок (которые не особо-то нужны хозяину собственного шлема), в окружении восхищенных студентов она широко улыбалась, купаясь в море волнистых волос, горделиво вьющихся в ладонях лёгкого осеннего ветерка.

– Лиза, Лиза! – торжествовал инструктор.  – Эй, Василич, – пробасил он в сторону балка сторожу, – выйди погляди! Видал ли ты когда-нибудь такой агрегат?

Замерев тут же рядом, я, как и все, любовался примером для подражания. Встретившись со мной взглядом, Лиза так же, как когда-то, слегка кивнула мне. Наши глаза не отрывались друг от друга целое мгновение, как вдруг она пригласительно кивнула в сторону. Секунду занял мой визит в раздевалку, я забрал свой рюкзак.

– Василич, ну ты что там? Спишь? – чуть не вырвал двери халупы инструктор в тельняшке.

– Петр Алексеич, – промямлил я, собравшись выходить.

– Алексей Петрович! – пробурчал он, стремительно влетая в помещение, с такой стремительностью, какую обладает самолёт при взлёте. – Площадку запомнить не можешь, ещё и имя забыл? Что за фигня, Андрюха? – подошел он к сторожу, сидящему на табурете перед столом.

Охранник наблюдал за тем, как разговаривал телевизор.

– Можно я, это… экипировку завтра занесу? – продолжил я диалог.

– Что? – прогремел Алексей Петрович, вылупившись на меня.  – Это ещё зачем?

– Ну это… Лиза.

– Ишь ты какой! – через секунду молчания раскатисто рассмеялся инструктор.  – Молодец, – протянул он. – Ладно, утром жду.

Ажиотаж среди студентов спал, да и Лиза сделала вид, что собирается уезжать, выехав за ограду. Она обменивалась последними репликами с парой оставшихся человек.

– Ну что, прокатимся? – с лихим задором кивнула она мне, одобряя мою готовность, на сей раз не сдерживаясь. – Готов?

Мой уверенный ответный кивок заставил чуть съехать вперёд надетый шлем, и, поправляя его, я ради шутки постучал по нему кулаком так, как стучат в дверь.

Лиза рассмеялась, и я стал устраиваться на заднем сиденье нового мотоцикла, цветущего красными розами.

– Кстати, Лиза, ты не заметила? Мой любимый цвет сегодня в тренде.

– Заметила конечно! – заявила она, вновь мило рассмеявшись. – Погоди, ты ещё мои ногти не видел.

Голова моя авансом закружилась. Впрочем, пальцы Лизы сидели в темнице кожаных бардовых перчаток. Стоит заметить, что её костюм, шлем и мотоцикл безусловно были не полностью одного цвета, то тут, то там пробегали и выглядывали белый, серый, чёрный и в меньшей мере другие цвета, однако красный и его оттенки горделиво преобладали.

– Никогда не любила красный, – призналась Лиза.  – Вообще раньше считала, что он только умалишённым нравится, но после того, как ты мне тогда предложил самый дурацкий шлем, постепенно привыкла что ли.

– Да и на дорогах тебя будет хорошо видно!

– Ага. Я ещё совсем не гоняю, поедем тихонько, всё же город – это не площадка.

– Не торопись, – согласился я.

Поездка получилась долгой и захватывающей. Мы двигались в сторону моего дома, так как Лиза решила меня подбросить, но в то же время поворачивала то туда, то сюда, потакая своим сиюминутным желаниям, впрочем, не нарушая правил.

Но ни цвет запомнился мне с той поездки, ни хрупкая спина, объятая кожей спортивной куртки, ни пушистые локоны тёмных волос, плотно прижатые шлемом к смуглой шее, ни уж тем более сама дорога.

 Сев на мотоцикл с рюкзаком за спиной, руками я взялся за поручни за своим сиденьем, успевший привыкнуть к ним ещё на многочисленных мототакси в азиатских странах. Так мы проехали с Лизой пару кварталов.

– Нет, Андрей, я боюсь, что ты сейчас свалишься. Обними меня…

Я не стал спорить и с удовольствием наполовину выполнил приказ. Полупустой рюкзак с зонтом и документами болтало на ветру, и одной рукой я пытался его придерживать, чтобы он не мешал движению и не заслонял зеркала.

– Обними меня нормально. Двумя руками!

Что скрывать – тонкая талия, плотно обёрнутая кожаным нарядом, была чертовски притягательна. Я плюнул на рюкзак и отважился в полную меру.

– Заобнимаю сейчас тебя, – проговорил я срывающимся на ветру голосом.

– На самом деле, я до жути люблю обниматься!

Ещё крепче прижался пассажир к великолепной наезднице.

Порывы бокового ветра коршунами набрасывались на мой никчёмный рюкзак, и я то и дело поправлял его одной рукой, нехотя отрывая её с нагретого места. Если бы знал этот безрассудный ветер, как много лет потом из-за него в моей голове мелодией сломанной пластинки будет крутиться: "обними меня, обними меня двумя руками".

Так окольными тропами меня довезли до дома, шляпой натянувшего низкие облака. Моя провожатая живописно сняла шлем. Я тоже снял свой головной убор и бросил на асфальт, избавился от балаклавы, быстро растрепал слежавшиеся волосы. Новенький мотор продолжал размеренно ворковать и, казалось, был очень доволен собой.

– Лиза, а какая у тебя фамилия? – отчего-то решил я уточнить.

Вероятно, опасаясь того, что я смогу её отыскать, Лиза на "нейтрали" прикрутила ручку газа и беззвучно пошевелила пышными губами. Не умея по ним читать, тем не менее мне на мгновение что-то почудилось, вероятно желаемое попыталось самопровозгласить себя действительностью. Сердце моё отчётливо дёрнулось, глаза заволокло.

– Сложно, – заявил я, чуть запнувшись языком, однако быстро собрался.  – Ничего не разобрал. Но, кажется, знаю, как её можно упростить.

– Правда знаешь? – лукаво рассмеялась Лиза.

Она отвернулась, чтобы надеть шлем, а когда с этим было покончено, как в старые времена, вопросительно кивнула.

Ужасно захотелось броситься к ней под колёса, только бы она никуда не уезжала. Неимоверным усилием воли я сдерживал себя и хладнокровно замер. Мой одобрительный кивок был едва уловим – я продолжительнее обычного моргнул.

– Ну… пока, – сказала она, чуть наклонив голову на бок.

Огромные глаза, завораживающе поблескивающие в глубине шлема, бесконечно глубоко проникали в меня.

– Пока, – кивнул я, вздыхая.

Щёлк подножки, клик скорости, газ – и Лиза стремительно сбегающая из моей жизни навсегда. Мысли, сорванные с цепи, бросаются в бесполезную погоню, эхом отдаётся в груди их топот.

***

Прошло ещё несколько лет, я оказался в загоне маленького провинциального городка. Впрочем, удивительная по своей красоте природа выступала здесь не только его украшением, она жила здесь на правах почётного гражданина. Деревья сопровождали каждую дорогу, каждый двор, за их ветвями ухаживали, их опавшие листья собирали по осени, их стволы по весне заботливо белили на основных аллеях города, и таким чулкам могла позавидовать любая столичная невеста. К прочим растениям относились с таким же уважением, а пышности городских клумб, казалось, любой голландец должен был аплодировать стоя. Количество скворечников превышало число светофоров. Порхание певчих птиц то тут, то там перенимало эстафету движения у немногочисленных пар людских ног. Ко всему прочему широкая мерно текущая река ластилась у подножья города, её воды непрерывно пополнялись десятком маленьких притоков, ручьев, родников, расположенных в городе и за его окраинами.

Я приехал туда весной с появлением первых подснежников. Давно намереваясь заняться охотой, я быстро прошёл нужные курсы, на месяц застрял в лицензионной бюрократии, но, в конце концов, получил долгожданное разрешение. Короткий весенний сезон охоты к тому времени уже закончился, но я не отчаивался и питал надежды вволю походить за дичью осенью. Местные охотники подсказали мне адрес старика, продающего советской ружьё. Я тут же отправился по наводке, надеясь застать хозяина дома. Лай за дверью квартиры, а также скорые шаги, последовавшие за ним, предвещали удачный день. Вскоре без особых церемоний я осмотрел вожделенный предмет и был поражен идеально ровными, симметрично расположенными кругами отблеска света в каждом из двух стволов - оба были в идеальном состоянии. Сдерживая восторг дельца, я равнодушно пожал плечами, и мы быстро договорились о цене.

– Заберёшь… может и собаку?  – вдруг ошарашил меня охотник.  – Денег за него… не возьму.

Старик говорил с придыханием, было видно, что ему непросто даются вдохи.

– А что, хорошая собака? – потрепал я лайку, вертевшуюся тут же, за ухом. – Шибко голосистая вроде.

– Так ведь… лайка, – рассмеялся старик.

"Разве что немного перевоспитать придётся", – мелькнуло в моей голове.

– Надо подумать, – растянул я, мысленно потирая руки. – Лет пять ему? Как звать?

– Датч, – кивнул охотник.

– Верноподданный Дании что ли? – ухмыльнулся я.  – В смысле датчанин?

– Никогда не задумывался… о его гражданстве, – развёл руками старик. – Местный, наверное. Мне он… от другого охотника достался.

– Как же так запросто собаку можно отдать?

– А что ему… со мной дома сидеть? – продолжал жадно вдыхать старик.  – Я с ним своё отходил… Теперь уж не ходок. Сказываются… двадцать лет в шахтах. Давай чаю выпьем… подумаешь, – предложил охотник.

За иван-чаем, собственноручно заготовленным хозяином, мы болтали об охоте. В довесок к ружью мне достались кое-какие инструменты, пара-тройка гильз и расходные материалы. (Впрочем, всё это, как водится, перешло в моё владение только после регистрации сделки в местном отделении полиции.) Датча я тоже забрал: бывалая охотничья собака всегда на вес золота.

Верное традициям лето пролетело быстро. Датч чувствовал себя прекрасно, он скоро освоил все требования любящего животное собаковода: разучился лаять на малейший шорох в подъезде, степенно ходил рядом, когда этого требовалось, и сам себя выгуливал по утрам. Каждый вечер, а часто и в течение дня мы ходили с ним гулять.  Пришла осень, до начала охоты оставалась пара недель, собака и я изнемогали от нетерпения.

Маленький город, упомянутый ранее, располагал несколькими центральными улицами, пригодными для вечерних прогулок, остальные могли попросту не освещаться. Поэтому всё немногочисленное общество: родители с детьми, парочки, собаководы и просто прохожие, выходившие на прогулку в тёмное время суток, – собиралось так или иначе именно там. Особенно притягательным казался центральный квартал. Почти правильный квадрат длинной в два километра был очерчен автомобильными дорогами, которые с обоих сторон в свою очередь были обрамлены широкими тротуарами, украшенными, как уже упоминалось, деревьями. Впрочем, гениальность жителей позволяла им всем нарезать круги по данному квадрату.

Мы с Датчем тоже не чурались популярного маршрута, впрочем, редко целенаправленно описывали круги, чаще мы усложняли маршрут и проходили вездесущий квадрат по касательной.

Третью Лизу я заприметил сразу, как впервые увидел. Ещё незнакомая мне Лиза шла с подругой, первая горделиво катила перед собой детскую коляску. Когда гуляешь в маленьком городке, волей–неволей интересуешься прохожими людьми. Отчасти это происходит оттого, что они редкость, сопоставимая с событием, а отчасти оттого, что стараешься не пропустить знакомое лицо, чтобы не оставить его без приветствия.  Я по привычке улыбнулся незнакомым девушкам, идущим мне навстречу, с интересом заглянув в их свежие лица. Блондинка, вечная подружка Лизы, как я потом узнал, живо ответила дерзким блеском живых глаз в ответ на мою дерзость.

Пройдя незнакомок, я сдержанно рассмеялся. Датч повернул ко мне любопытный чёрный нос, пытаясь уточнить, в чём дело.

– Гулять, – весело скомандовал я.

Невидимый поводок был сорван, примерный пёс с радостью забыл режим "рядом" и превратился в игривую бестию. Он начал вилять и рыскать вокруг деревьев, охраняющих дорогу. Периодически Датч становился на задние лапы, упираясь передними на ствол какой-нибудь берёзы, – может быть, по привычке высматривая своих любимых белок. И, пожалуй, Ромео менее внимательно следил под балконом Джульетты за её движениями, чем Датч, наблюдающий за завораживающим переливом бурой листвы наверху.

Я несильно был тронут первым впечатлением от незнакомой брюнетки, катившей коляску. Хотя выразительные черты её лица, задранный носик, напущенная холодность безразличия слегка зацепили моё внимание. И по дороге домой я отчего-то задумался на тему того какие цветы она может любить.

В течение весны и лета излазив маленький город и его округу вдоль и поперёк, в моей голове давно нарисовалась карта, и составился календарь всех цветов и периодов цветений (за вычетом разве что жителей клумб). Весна располагала хрупкими подснежниками, нежными ландышами, неброской мать-и-мачехой, торжественной купальницей, гладколистной сиренью, мимолётной черёмухой, разноцветными тюльпанами, праздничными яблоней и вишней. В дополнение ко всему я открыл ложный белокопытник – пахнущий свежим мёдом цветок на толстой сочной ножке внешне похожий на бессмертник, последний, впрочем, более худой и долговечный. Лето было щедрым на полевые цветы: ромашку, васильки, колокольчики, одуванчики, тысячелистник, зверобой, иван-чай, пижму, подсолнечник. С осенью расцветали астры, хризантемы и мимоза. А сколько было восхитительных растений, названий которых я попросту не знал!

Признаю, не всем девушкам нравятся цветы, но в то же время признаюсь, встречаются и такие, которых буквально хочется купать в цветах. С какой задушевной благодарностью глядят на тебя порой влюблённые глаза, нежа лицо в очередном букете; с какой детской радостью принимают, выдворенный из рюкзака под шумок и умело спрятанный за спиной цветущий подарок, вдруг появляющийся из ниоткуда словно по волшебству. С каким восхищением блестящие глаза любуются букетом, орошённым тёплым весенним дождём, под который их завела долгая прогулка. И наконец, как забавно смеются некоторые то детской миловидности хрупких кустовых роз, то крупным яблокам пышных, рвущихся раскрыться, пионов.

Впрочем, о незнакомке я вскоре забыл. Всё ближе подходил первый день охоты. Все нужные путевки были получены, снаряжённые патроны шеренгой выстроились в патронаже. (Я решил по-дедовски использовать надежные как само ружье латунные гильзы. К тому же бывший хозяин нехотя отдал мне аптечные весы, семейную реликвию, довод о том, что вещи должны приносить пользу, а не просто валяться в шкафу убедил его.)

Впрочем, о незнакомке я вскоре забыл. Приближался первый день охоты. Все нужные путевки были получены, снаряжённые патроны шеренгой выстроились в патронаже. Я решил по-дедовски использовать латунные гильзы. 

Мы с Датчем встали с рассветом, и, пока он ходил на прогулку, я приготовил завтрак. Торопиться было некуда – чем лучше выспишься, тем лучше метишься. Часов в восемь мы запрыгнули в машину и помчались навстречу приключениям. Глушь, окружавшая наш город, почти сразу была доступна для интересующего нас занятия, сама дорога должна была занять не более сорока минут.

Вдруг, видимо, замечтавшись на тему охотничьих трофеев, я проворонил момент выхода пешеходов на проезжую часть нерегулируемого перехода. Педаль тормоза резко впилась в пол, настолько резко, что машина заглохла, а не пристёгнутый Датч, чуть не свалившийся с переднего сиденья, недовольно гавкнул. Незнакомка – на сей раз без коляски – переходила дорогу в сопровождении закадычной подруги. Блондинка не преминула погрозить мне кулаком, на что я извинительно пожал плечами.

Ох уж этот горделиво вздёрнутый носик! Я чуть не задавил их, а брюнетка даже бровью не повела. Чем-то она напомнила мне Датча. Когда я приказывал ему "Рядом!", казалось – снаряд в метре разорвётся, а он и глазом не моргнёт.

Первый день охоты выдался ни к чёрту. Дичи было полно, да и Датч умело выводил на меня зайцев без малейших напутствий с моей стороны, но я то и дело мазал.

– Какая она холодная, – ворчал я себе под нос, перезаряжая ружьё, – ледяная прямо!

Впрочем, за первую неделю сезона я кое чему научился, и Датч всё чаще вилял хвостом после удачной погони. Он утолял свой инстинкт тем, что аккуратно покусывал горячую тушку добытого зверя, что на мгновение дозволялось в качестве поощрения.

На вечерних прогулках я ещё несколько раз видел незнакомку на известном маршруте. Иногда она катила перед собой коляску и почти всегда была с подругой. Я перестал им улыбаться, да и вообще старался не глядеть в их сторону, однако, порой вскользь пробегая глазами по лицам юности, встречался взглядом с блондинкой. Казалось, она насмешливо журила меня.

Как-то вечером я задумчиво брел по знакомым улицам маленького города. Датч неутомимо носился где-то неподалёку. Часто, когда мы не переходили дорогу, и я не видел впереди детей, которых он мог испугать, собаке дозволялось забыть про команду "Рядом!". Вести, пришедшие в тот день, предвещали возможную дорогу, волей-неволей их приходилось обдумывать так, что я забыл про питомца. Какого же было моё удивление, когда Датч вдруг подбежал к моей незнакомке, невежливо обнюхал её и даже поздоровался лаем, хвост его заметался как бешеный.

– Датч! – окликнул я, очнувшись. – А ну…

– Какая милая собака! – молвило юное создание. – Так ты у нас датчанин? – наклонилась девушка к собаке, смело протягивая ему тонкую ручку.

Я стоял как вкопанный, не зная, что и подумать. Блондинка и глазом не повела в сторону Датча, словно внимательный сторож, она не отрывала от меня взор. Впрочем, мне было не до неё, собака выбрала её подругу.

– Рядом! – скомандовал я.

Жалобно сложа уши, Датч попятился ко мне боком. Он выполнил команду, хотя по-прежнему глазел на девушку. Мы тотчас отправились дальше. Мысли вихрями кружились в моей голове:

– "Надо же, он её выбрал!", – не переставал удивляться я. – "Нужно было давно отпускать его. Всё эта дурацкая коляска".

С коляской незнакомка выглядела такой серьёзной, такой гордой и взрослой, в то же время без неё казалась сама совсем ребёнком. Но дело было совсем не в этом, я вовсе не думал о возрасте или положении незнакомки, ведь теперь её выбрала моя собака. А это лучший лакмус из лаборатории Амура. До Датча со мной долгое время жил другой пёс, и несколько раз, когда ко мне в гости приезжала какая-нибудь пассия, ещё незнакомая питомцу, он безошибочно определял её. Одна выходила с толпой из переполненного автобуса, другая приезжала на трамвае. Я намеренно становился поодаль, так, чтобы меня нельзя было приметить сразу. Я не хотел, чтобы меня окликнули, преждевременно скинув плащ-невидимку марки "Инкогнито", и приказывал собаке "Ищи!". Тогда мой длинноухий друг по очереди обнюхивал всех людей, стоящих на остановке, и, никого не найдя, садился в ожидании транспорта. Когда приходил трамвай или автобус, он подбегал к дверям и иногда начинал стремительно маневрировать в потоке людских ног, иногда замирал в середине выходящей толпы и жадно вертел красивым блестящим чёрным носом. Редко кого радовали такие забавы, и порою тяжелая брань молнией летела в адрес собаки, но пёс при необходимости уворачивался от обозлённых сапог и продолжал нести службу. Наконец, моя пассия появлялась. Собака начинала радостно прыгать на девушку, словно они, действительно, были знакомы тысячу лет. Не знаю, по воле каких феромонов это происходило, но это очень забавляло меня.

Теперь же меня смущало то, что Датч, обычно обращающий на людей не больше внимая, чем на муравьёв, так себя повёл. Я решил, что при следующей же возможности познакомлюсь с объектом его выбора.

На следующий день мы с моим четвероногим другом намеренно вышли на знакомый круговой маршрут. Снова нам встретились знакомые подружки, но на сей раз мы обогнали их. Датч вышагивал рядом и не проявил особого интереса, разве что немного покосился на нарядную парочку. Я забежал в цветочный магазин, решив начать знакомство с букета нежно-розовых кустовых роз: на мой взгляд, они должны были вполне внятно поведать о хрупкости зарождающихся чувств.

Пришлось пройти почти ещё один целый круг, перед тем как мы снова увидели двух неразлучных подруг, отдыхающих на скамейке. Не дойдя до них метров двадцать, я приказал Датчу сесть и ждать – не хотелось, чтобы он мешался под ногами и отвлекал. Без церемоний я попытался вручить букет, попутно что-то пробормотав.

– Зачем? – только и спросила незнакомка.

– Так, – пожал я плечами, ухмыльнувшись столь "тёплой" аудиенции. – Просто так.

– Я не люблю сорванные цветы.

– Ладно, – ответил я с улыбкой.

Рука с букетом опустилась. Милый, благоухающий торжеством подарок в одно мгновение так сильно упал в котировках, что стал едва ли пригоден для подметания улиц.

– Как хотя бы зовут тебя? – уточнил я, собираясь откланяться.

Красавица молча и не моргая глядела на меня, словно пыталась гадать по мне так, как гадают на кофейной гуще. Я точно так же, правда с ухмылкой, глядел на неё.

– Лиза! Её Лиза зовут, – попыталась разбавить ситуацию и прекратить нашу игру в гляделки блондинка.

– "Лиза!", – пронеслось у меня в голове, – "надо же".

– Позови лучше собаку, – вдруг приказала Лиза, наконец отведя взгляд.

Лихой свист, неприемлемый для тёмного времени суток, заставил Датча стремительно сорваться с места. Гадкий пёс принялся играть с руками Лизы так, словно его хозяина не было рядом.

– До чего ж он милый! – повторяла хозяйка положения.

Я положил букет на лавку рядом с девушками, радуясь тому, что наконец-то избавился от него.

– Если хотите можете как-нибудь погулять с ним, – предложил я.

– Правда?

– Да… я дам вам поводок, пачку его любимых угощений… ну и хозяина в довесок.

– Ничего себе какой у тебя наглый довесок, датчанин, – улюлюкивающе разговаривала Лиза с собакой. – Мы подумаем.

Пришли выходные, но ни я, ни Датч не поехали на охоту, нам обоим хотелось гулять с Лизой, чем мы и занимались, казалось, дни на пролёт. Её подруга сопровождать нас не решалась.

Так пролетело несколько недель.

Лиза была совсем юная, но разговоры с нею завораживали. Ко всему прочему, ещё с первой прогулки она пыталась научить меня задавать правильные вопросы. Например, когда я ещё едва знал её и пробовал шаблонно интересоваться о её родителях и братьях-сёстрах, об увлечениях и домашних животных, она уточняла:

– Почему это для тебя важно? Будь у меня брат и три сестры или пять братьев и одна сестра, какое это значение имело бы для тебя?

– Никакого, – признавался я, теряясь.

– А что оттого если я увлекаюсь кройкой и шитьём или без ума от музыки?

– Хм, подарю тебе пяльцы и приглашу на концерт!

– Глупо, – качала головой Лиза, – подарки мне не нужны, пяльцы больше подойдут для вышивки, а если захочу на концерт, так первая прямо об этом скажу. – Она помолчала. – Ты совсем не задумываешься о мимолётности нашей жизни?

– Задумываюсь конечно.

– Так разве не стоит те крохи времени, отведённые нам, тратить на что-то стоящее? Задавать живые правильные вопросы. Нет, если тебе отчего-то действительно интересно сколько там у меня братьев (вдруг ты собираешь футбольную команду), то могу рассказать, но вопросов ради вопросов лучше избегать.

И как мог, я старался спрашивать лишь о том, что было для меня важно. Казалось, что диалог переходил на другой уровень, и я стремительно познавал натуру собеседницы. Впрочем, как мне позже подумалось, вся эта философия на тему вопросов была лишь ширмой, за которой ей попросту хотелось скрыть часть ответов. Ведь в дальнейшем мы часто болтали на самые беззаботные и обычные темы.

Часто, вдоволь нагулявшись по городским улицам, по тропинкам соснового бора или по бесконечному берегу песчаных пляжей, местами переходящих то в пожухлые поляны, то в поредевшие рощи, мы возвращались на одно из излюбленных мест Лизы. Таковым являлась простая много раз крашенная, чуть покосившаяся от времени деревянная лавочка, уютно устроенная на полянке перед блёстками реки. Это было лучшее место для любования закатами. Далеко не сразу Лиза отвела меня в это место, совсем не скоро растаял лёд её напущенной строгости, но постепенно она прониклась доверием и засветилась нежностью. Датч ложился у её ног, мы с ней сидели рядом. Всегда расположившись на лавке так, чтобы быть со стороны моего сердца, она, вдоволь наговорившись, приземляла голову на моё плечо или грудь, или поворачивалась полубоком, брала меня в плен объятий и перекидывала свои длинные ноги мостом через мои. И гениальному совершенству такого моста позавидовал бы любой архитектор.

Как раз в такие моменты она требовала рассказать ей какую-нибудь занимательную историю, и я повествовал об очередной глупости. Одна из них запомнилась мне более других из-за реакции Лизы. Я поведал ей о своих подношениях однокласснице, с которой мы сидели за одной партой в первый год обучения. Дома, тайком от родителей, я забирался на табуретку, чтобы достать банку молотого кофе с верхней полки кухонного шкафа. Чайную ложку ароматных коричневых гранул я высыпал в пустой спичечный коробок, добавлял туда такую же ложку сахара. Обычно подготавливалось два таких набора. Прямо во время урока, несмотря на то, что учительница отовсюду хорошо видела нашу парту я локтем толкал соседку и взглядом показывал на угощение, которое клал на лавке между нами. По очереди мы облизывали пальцы и ныряли ими в открытый коробок.

– Да я смотрю, ты у меня с детства ловелас, – рассмеялась она, зачесывая мои волосы расческой тонких пальцев так, как ей нравилось, которые то и дело вновь разметало на ветру.

– Нет, – улыбнулся я, – отнюдь нет, уже во втором-третьем классе мы стали с ней врагами, – парировала ухмылка. – Какая разница, отчего? – ответил я на вопросительный взгляд. – Не все ли равно? И вообще нам "не следует задавать вопросы ради вопроса".

Обиженные губки надулись, склоняя меня к незамедлительному ответу.

– На одном из школьных вечеров она позволила себе танец с моим заклятым врагом, – признался я.

Нежные руки отпустили меня на минуту, веером расправив пальцы Лиза принялась обмахивать свои вымышленные слёзы, драматично закатывая выразительные глаза.

– Подумаешь драма, – протянул я, – на следующий же день я пересел к более красивой девочке.

Мы подолгу сидели на старой, забытой всем городом скамейке, дурачились и болтали. Порой Лиза приносила с собой походный термос, наполненный горячим какао, и доверяла мне носить его в течение всей нашей прогулки. На берегу она любила организовать что-то вроде небольшого пикника. Теплые осенние дни чередовались с морозными, и, когда выпадал черёд последних, я снова задавался вопросом:

– Всё же отказываюсь понимать, почему ты манкируешь всеми моими приглашениями в кафе и кофейни.

– Во-первых, такого какао, извини меня, ты ни в одном столичном заведении не найдёшь – прямые поставки из Африки, между прочим!  – смеялась она.  – А, во-вторых, – вдруг отбрасывала она шуточный тон, глубже заглядывая мне в глаза и переходя на более задушевный, – здесь на берегу ты только мой.

– Твой? – допытывался я, – и ничей-ничей больше?

– Ничей-ничей, только мой!

Отчего-то Лиза не хотела, чтобы я знал где именно она живёт, и мы с Дачтем всегда провожали её только до арки, высверленной под третьим этажом пятиэтажного дома замыслом архитектора. Лиза исчезала в глубине тоннеля, умолкал звук её походки за поворотом. А мы с Датчем несколько минут ждали в боевой готовности на случай тревоги. Мысленно я представлял, как она заходила к себе домой, быть может, свет зажжённого окна создавал ещё одну прореху на тёмном силуэте жилого дома. Можно было лишь позавидовать охотничьему носу моего товарища, способного при необходимости без ошибки прочитать все невидимые следы, оставленные лёгкостью девичьих ног.

Вскоре ко мне пришла очередная порция вестей, уже более настойчиво призывающих собираться в дорогу. Всего через несколько дней нужно было уезжать, билеты пришли с почтой. Я давно предчувствовал этот момент, таковы были отложенные на время планы. Один из друзей уже пару месяцев ждал обещанный ему подарок – ружьё. Другой был готов забрать Датча. Легко было вытащить и собрать дорожные чемоданы, но я и представить не мог, как можно рассказать о моём отъезде Лизе.

В продолжение своей конспирации она уже несколько раз отказывалась назвать мне свой номер телефона.

– Я не доверяю искусственному голосу, – отшучивалась она.

Быть может, слыша подобное, какие-нибудь Амиши аплодировали бы и одобрительно кивали, но меня это отнюдь не утешало. Хотя, с другой стороны, мы с Лизой обычно загодя планировали очередную встречу и это вносило определённость в график. Если же у кого-то из нас не получалось подойти к определённому времени, то мы встречались позже на известном круге.

Так как следующая встреча была запланирована на завтра, я решил пока не отводить Датча другу, чтобы Лиза успела с ним попрощаться. Однако Лиза не пришла, мы долго ждали её, накрутили с десяток кругов, ходили прислушиваться к знакомой арке в попытке различить знакомые шаги, но та молчала. Ещё через день печальная история повторилась и поздно вечером я отвёл Датча другу-охотнику.

Грустно было расставаться с верной собакой – столько прекрасных минут мы провели вместе. Но мне предстояло переехать не только в другой город, но в другую страну. Причём в ней напрочь отсутствовали леса, а пойди объясни охотничьей собаке, что значит – отсутствие богатых на ароматную дичь лесов. Таких весёлых, таких манящих.

Совсем один, уже без Датча, я искал Лизу по всем дорогам маленького города, ставшего за полгода совсем родным. Я навестил и нашу скамейку, и прошёл квадратный круг вдоль и поперёк, но всё было тщетно. Моя уверенность все повторяла мне о том, что Лиза ни за что бы не поехала со мной, не покинула бы свой городок с любимыми местами, верной подругой и родными. Но в то же время досада терзала меня. Если пару дней назад было непросто рассказать Лизе о моих планах, я не хотел огорчать её, разрушать идиллию, то теперь это стало попросту невозможным. Напоследок, уже собираясь домой, чтобы забрать багаж, я постоял несколько минут у дырявой арки, чувствуя себя внутри не менее пустым. Сожаление похлопало меня по плечу. Вот бы сейчас сказать Датчу всего одно слово – "ищи", и, может быть, он помог бы отыскать заветную дверь, чтобы постучать в неё или, на худой конец, оставить записку.

– Лизу ждёшь? – вдруг окликнули меня. – Ну и вид у тебя, – покачала головой знакомая блондинка. – Я только от неё, да успокойся ты! – остановила мой порыв собеседница. – Мне сказали, что она уехала на пару дней.

– Я тоже уезжаю… надолго.

– Скатертью дорога, – уколола ухмылка.

– Скажи Лизе, что Датч в городе. Может она с ним ещё встретиться.

– Совсем обнищал, – напоследок бросили мне в спину.

Через месяц я позвонил другу узнать, как поживает собака.

– Сбежал, – вздыхая, отрапортовал тот, – через неделю, как ты уехал. Такой был покладистый, я всё его на поводке выгуливал. А потом вспомнил, что ты говорил, мол, по утрам он сам гуляет, ну я, дурак, и отпустил его, а Датч только этого и ждал, сразу улизнул. Кстати, недавно мне показалось, что я видел его в городе. Похожий как две капли воды кобель шёл с какими-то девчонками, я окликнул его: "Датч, Датч, ко мне", а он и усом не повёл.

– Дядя, вы что горланите на ночь глядя? – дерзко спросила блондинка, – собака наша понравилась что ли?

– "Наконец-то Датч сам выбрал себе хозяина", – с грустью подумал я.

***

Редко я вспоминаю своих Лиз, ведь глупо ворошить прошлое, а уж тем более жить им. Давно забыв их черты, я сохранил собирательный образ, а именно образ Лизи, стоящей у катка на страницах известного писателя. Щеки её разрумянились, в одной руке она покачивает коньки, держа их за шнурки. Девушка переливисто смеётся и дразнит своего воздыхателя так, как это делает всякая уважающая себя дама. Юность коронует её дерзостью, пальчики, свободные от свадебных колец, крепко держат скипетр завораживающей неизвестности. Прекрасный образ, объединяющий всех моих таких разных Лиз. Лиз осени.

Сколько их ещё ворвётся в мою жизнь? Скольких из них я потеряю по безрассудной глупости? Быть может, с десяток, а может быть, ни одной. Никто не знает, а потому мечты, эти верные сёстры воспоминаний, иже с ними лишены рассудка. А потому, может быть, единственное стоящее, разумное в нашей мимолётной жизни, это искренний ответ на вопрос: "Достаточно ли я ценю вот этот, этот самый момент, который называется "настоящее"?"


19.11.20, 27.2–3.3.22