Знакомый незнакомец. Любовь, длинною в жизнь...

   Ещё  в  свои  студенческие  годы  я  имела   редкую возможность  познакомиться   не только  с  большой    грудой  богатейших исторических материалов  об   И.С.  Тургеневе,  но  и с целым  рядом  его писем  к одной даме.

   Эти письма - не просто автографы   писателя,  не официальные документы, не сухие деловые извещения или ничего не говорящие мимолетные записи...

Наш великий писатель  выступает  в них как литературный критик, как политик, просто -как занимательный собеседник и даже... как влюбленный.

С этой великолепной прозой, отражающей сложную и богатую душу Тургенева и рисующей интересный момент его душевной жизни, мы  и  познакомимся  в данном  очерке.

Любовь не может быть вечной. Так обычно говорят   скептики. Впрочем, жизнь не устает убеждать их в обратном. Испепеляющая история любви Ивана Тургенева и Полины Виардо – супруги директора Итальянской оперы в Париже Луи Виардо – длилась более сорока лет. Эта маленькая некрасивая женщина сводила с ума всех мужчин своего времени. Ho только русский писатель И. Тургенев решился на самую страшную из возможных пыток души. Он стал другом семьи, а она – его главным счастьем и великой болью.  Очерк,  который  вы , дорогой читатель,  прочитаете, – есть  доказательство существования подлинной любви длинною в жизнь.

 «Я подчинен воле этой женщины. Она заслонила от меня все остальное, так мне и надо…» (И. Тургенев)

 «Мы слишком хорошо понимали друг друга, чтобы заботиться о том, что о нас говорят, ибо обоюдное наше положение было признано законным теми, кто нас знал и ценил…» (П. Виардо)

Любовь всей своей жизни Иван Сергеевич Тургенев встретил в 1843 году, ей было 22,   ему  25. Это случилось в Санкт-Петербурге на представлении итальянской оперы «Севильский цирюльник». Ему удалось пройти за кулисы, чтобы выразить свое восхищение певице — Полине Виардо-Гарсия и передать ей цветы. С этого дня он окончательно потерял голову от любви, ходил на все ее спектакли, чтобы только ее видеть и слышать ее чарующий голос. О своей страсти он писал так:

«С той самой минуты, как я увидел ее в первый раз — с той роковой минуты я принадлежал ей весь, вот как собака принадлежит своему хозяину. Я уже не мог жить нигде, где она не жила; я оторвался разом от всего мне дорогого, от самой родины, пустился вслед за этой женщиной. Я не мог отвести взора от черт ее лица, не мог наслушаться ее речей, налюбоваться каждым ее движением; я, право, и дышал-то вслед за нею».

   Письма Тургенева  к  Полине  Виардо  относятся ко времени  с  декабря 1873 г. до мая 1877 г.; всего  их   48.  В них отразился весь Тургенев : и для его биографии, для истории его личной внутренней жизни, для характеристики его политических и литературных взглядов эти письма имеют важное значение.
 
 Таинственная  корреспондентка Тургенева, фамилии которой мы в "Щукинском Сборнике" не находим, -дама высшего петербургского общества, умная, образованная женщина, любившая литературу и   которая  была близка к литературной сфере.
Тургеневу она нравилась не шутя, и, видно, он сам старался ей понравиться, и оттого его письма полны своеобразной прелести, лукавого мужского кокетства. Великий писатель в этих письмах явно ухаживает за своей корреспонденткой и не сразу, лишь после ряда намеков, "подходов",   делает настоящее   признание, грустное, безнадежное, чуть насмешливое признание  влюбленного старика:

   "Я почувствовал живую симпатию к вам, как только в первый раз вас увидел, и она с тех пор не умалялась, - пишет Тургенев 13-го июня 1873 г. из своей деревни: - если бы вас вздумалось вместо письма проехаться собственной особой, мы бы успели наговориться"...

   Юлия Петровна (так звали  загадочную  корреспондентку Тургенева) приняла приглашение и приехала в гости к писателю  в Спасское-Лутовиново . О впечатлении, произведенном на Тургенева свиданием с ней, говорит его письмо (26-го июня), написанное через несколько часов после отъезда гостьи:

 "Когда вы сегодня утром прощались со мною, я - так, по крайней мере, мне кажется ,- не довольно поблагодарил вас за ваше посещение. Оно оставило глубокий след в моей душе, и я чувствую, что в моей жизни с нынешнего дня одним существом больше, к кому я искренне привязался, дружбой которого я всегда буду дорожить, судьбами которого я всегда буду интересоваться".

 Через несколько месяцев Тургенев вспоминает об этом свидании. Получив в Париж от Юлии Петровны ее фотографии, он пишет:

"Я принимаю ее, как подарок ко дню моего рождения, - он наступает послезавтра, 28-го октября, - мне 56 лет!" ... И снова: "Я всегда чувствовал большое влечение к вам, но со времени вашего посещения в деревню полюбил вас искренно. Надеюсь, что мы еще столкнемся где-нибудь и не слишком поздно!"

 В следующем письме, 15-го ноября, Тургенев  пишет  более решительнее:
"Мне бы хотелось встретиться с вами до окончательного устройства вашей судьбы и до окончательного моего превращения в старика (о моей молодости речи быть не может). Пять дней, проведенных нами вместе в деревне, показали мне, что между нами много симпатии; хотелось бы возобновить это сближение... Вы говорите о снежных степях и метелях -  помните у Пушкина: "как дева русская свежа в пыли снегов!" (Предыдущий стих отыщите сами)".
 
Вот отрывок  предыдущего стиха:

  <... > Тоска! Так день за днем идет в уединеньи!
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданая семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы),-
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шопот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!

   Так кокетничает Тургенев...В конце 1874 года любовная струна слышится звучнее:
 
"Вы пишете, что очень ко мне привязались, но и я вас очень люблю, -и много ли, мало ли между нами общего, это у сущности неважно. Ну a un attrait mutnel -- вот что важно. Мне очень бы хотелось свидеться с вами, - и я надеюсь, что мое желание исполнится весной - im wunderschonen Monat Mai. Правда, мы оба будем тогда пить богемские воды, что менее поэтично, - что же делать?   Если вам 33 года, мне целых 55 - вот что не следует упускать из вида"

 (нужно заметить, что Тургеневу было тогда не 55 лет, а 56).

 "Так как ваша хандра и приходит и уходит вместе с оттепелью, то желаю вам снега, холода, и тех вьюг, что, по словам Полонского, "растят по стеклам окон" белые розы. Но и замораживать себя не следует. На свете действительно есть нечто получше "предсмертной икоты", и хотя уже нельзя ожидать, что радость польется полной чашей, но она может еще окропить последние жизненный цветы. Смысл всех этих аллегорий очень хорошо выражен в известной русской поговорке: "Живи, пока живется"".

   1-го февраля 1875 года Тургенев пишет:

"Очень бы мне хотелось провести несколько часов с вами, в вашей комнате, попивая чай и поглядывая на морозные узоры стекол... нет, что за вздор! - глядя вам в глаза, которые у вас очень красивы, и изредка целуя ваши руки, которые тоже очень красивы, хотя велики... но я такие люблю".

   Через два года Тургенев договаривается до полной исповеди (письмо 26-го января 1877 г.):

   "С тех пор, как я вас встретил, я полюбил вас дружеский в то же время имел неотступное желание обладать вами, оно было, однако, не настолько необузданно (да уж и не молод я был), чтобы попросить вашей руки, к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал очень хорошо, что вы не согласитесь на то, что французы называют une passade... Вот вам и объяснение моего поведения. Вы хотите уверить меня, что вы не питали никаких задних мыслей; - увы, я к сожалению, слишком был в том уверен. Вы пишете, что ваш женский век прошел; когда мой мужской пройдет -и ждать мне весьма недолго -тогда, я не сомневаюсь, мы будем больше друзья, потому что ничего нас тревожить не будет. А теперь мне все еще становится тепло и несколько жутко при мысли: "ну, что если бы она меня прижала к своему сердцу не по-братски? И мне хочется <...> {Утрата части текста в оригинале}   Ну вот вам исповедь моя. Кажется - достаточно откровенно"?

   В следующем письме, отказываясь "осуждать" тех, кто самовольно рвет опостылевшие семейные узы, Тургенев говорит:

 "Ах, если бы у нас было побольше мужества... несколько лет тому назад!"

 На этом последнем вздохе замирает любовная струна в письмах Тургенева к женщине, которая так взволновала его немолодое, но все еще неусталое, горячее сердце. Любовь Тургенева к   Виардо, очевидно, давно превратилась в привязанность, прочную, крепкую, но все-таки не больше чем привязанность, а одинокая душа жаждала любви, которую не далось ему узнать в юные годы.