Серебряная карета. гл. 16

16

Все эти торже;ства: и свадьба, венчанье,
И свита вся польская в виде гостей,
Внесли беспокойство и непониманье,
И даже тревогу в сознанье людей.

Гостей разместили в приличных покоях,
Точнее, в богатых московских домах,
Но гонор и хамство в крови польской бродят
И эти черты их развились в размах.

Панове платить в кабаках не хотели,
И дело катилось до ссор и до драк,
Московские жители быстро прозрели,
Ведь с этим мириться нельзя же никак.

Всё чаще оружием наглость скреплялась,
В ответ перестали им всё продавать,
Насилье над женщиной всё продолжалось,
Терпенье народа готово взорвать.

Насилье над женщиной – это бесчестье
Каралось законом на смертную казнь,
Лишь кровью могло смыто быть, как отмщенье,
Народом одобрено, как отвращенье,
И тем так держалась такая боязнь.

Привлечь эту польскую шляхту к ответу,
Бездействие отклика жило в Кремле,
Не приняты меры бесчинств для запрета,
Они наслаждались, живя в пелене.

Считая народ за рабов безропо;тных,
Мол, пусть привыкают к господству шляхты,
Неграмотных варваров, черни безродной,
С Мариной царю всё видней с высоты.

Но нет, не рабы они, вольные люди,
И гордый, и честный, и храбрый народ,
Чужого им ига в России не будет,
Не пустит он править страной этот сброд.

Они, ища правды, огромной толпою
Пытались взять штурмом кремлёвский редут,
Стрельцы разогнали, готовые к бою,
Но это уже всенародный был суд.

Бесчинства поляков унять было трудно,
Поддержка их в этом вопросе царём,
Насилье, бесчестье велись беспробудно,
Не понял никто, что играют с огнём.

Вся польская свита с охраной – огромны,
Красавцев полно в ней, мужчины одни,
На родине, в Польше, там нравы столь вольны,
К тому же без женщин прибыли они.

Россию колонией все посчитали,
Бесправным жить должен её весь народ,
Они ей царицу чтоб властвовать дали,
Держать в усмирении дикий весь сброд.

Они здесь хозяева с их же царицей,
Позволено всё им, свобода во всём,
Напиться и драться, потехи с девицей,
Порядок, как Польше, мы здесь наведём.

Вот группа из нескольких пьяных поляков
Коляску боярскую остановив,
Боярыню вызволив, пленницей якобы,
Себе на потеху её осудив.

Её обесчестили и издевались,
Последняя капля в терпенье Москвы,
И звуки набата в Москве раздавались,
Доколе мешать будут жить эти псы:

«Долой и царя с его польской царицей,
Он не; защищает наш русский народ,
Проблемы долой, лишь бы им веселиться,
Не царь он России, какой-то – урод».

В Марине все видели первопричину
Всех бед, безобразий, он – веры другой,
Она – католичка и в этом личина,
Он – тоже не наш, а какой-то иной:

-- Поганый наш царь и он сам некрещёный,
Он – сам иноземец, он Польшей рождён,
С языческой девкой у нас обручённый,
Долой его, царь нам такой не нужён.

Восстала Москва от правленья поляков,
Их царство-то длилось всего девять дней,
Попытка  в России взрастить вредных злаков
Была похоронена волей людей.