Маргарита Торгашина. Флюгер

ФЛЮГЕР                Филимон,  Филимон,  Наш  любимый  Филимон,
                Он  давно  копытья  скинул   и  лежит  он  на  помойке
                Наш  бродяга  Филимон.

Эта  рождественская  сказка  пришла  в  самое  темное  время  декабря .  В  два  часа  беспросветной  ночи  страшные  удары  сотрясли  входную  дверь.
- Кто  там? -  спросила  я  и  метнулась  от  дверного  проема  так,  чтобы  пули,  предназначенные  мне,  прошли  мимо.
-  Открывай,  -  приказал  низкий  голос,  и  я  поняла,  что  жизнь  моя  решена  и  кончена,  что,        с  одной  стороны,  конечно,  хорошо,  поднадоела  уже,  а  с  другой  стороны  жалко,   можно  еще  потянуть  резину.
-  Открывай,  давай,  я  шапку  забыл!
-  А,   так  вы  ошиблись,  у  нас  нет  вашей  шапки,  -  спешила  объясниться  я,  но  именно  это  стало  ошибкой,  потому  что  трехэтажный  мат  был  обеспечен.
-  Я  сейчас  полицию  вызову,  -  построжала   я  и  с  ужасом  обнаружила  неработающий  телефон     в  сжатой  руке  -  то  ли  зарядка  кончилась,  то  ли  еще  что.
-  Я  не  уйду  без  шапки!  Этот  Путин,… -    не  повторяю  его  слов  во  избежание  неприятностей,  -  если  у  меня  судимость,  можно  с  меня  деньги  драть  и  шапку  сдирать?
-  Я  понимаю,  - извинялась  я,  и  тут  же  совершила  предательство  Родины,  -  без  шапки  в  мороз  нельзя  и  Путин,  действительно…   какой-то  не  такой.
В  следующий  томительный  час  я  предавала  Родину  не  один  раз.  В   перерывах  между  ударами,  не  будивших  соседей,  я  соглашалась  на  все  противоправные   действия,       перевороты  и  смену  государственного  строя.
А  в  три  часа  ночи  в  спальне  загорелся  свет.  В  три  часа  ночи  мама  вставала,  мерила  давление,  считала  пульс,  пила  лекарства,  смотрела  в  зеркало,  снова  мерила  давление,  стонала ,  вызывала  скорую  и  в  ожидании  врача  пела  народные  и  советские  песни,  не  брезгуя  новомодными  типа  моргенштерновской  «У  меня  проблема» , добавляя  от  себя:             «То  болит  и  это».
Она  считала  пульс,  когда  я  сообщила  ей,  что  нас  пришли  убивать  и  надо  вызвать  полицию.
Не  слушая  меня  и  не  вдаваясь  в  подробности,  мама  тут  же  врубилась  в  ситуацию,  и  в  ее  мученических  глазах  загорелся  огонь  азарта.  Никакой  телефон  вызывать  полицию  она  не  дала  -  «скорая  на  телефоне»  -  выбежала  в  коридор.  Скоренько  так  своими  немощными,  слабеющими  руками  умирающая  придвинула  комод  к  сотрясаемой  периодическими  ударами  двери  и  тут  же  начала  свою  миротворческую  миссию.
-  Ну  что,  -  заговорила  она,    -  ты  как  это  без  шапки  остался?
-  Я  у  вас  ее  забыл!  -  гудел  пьяный.
-  А  ты  когда  был  у  нас,  что  ты,  приезжал  или  заходил?  Ты  кто милок,  ты  из  деревни?
Ты  с  Жухаревки  или  Кудармы?
-  С  какой  еще  Кудармы! 
-Я  даже  через  дверь  вижу,  что  ты  из  Кудармы.  Это  только  наши  деревенские  могут  в  мороз  без  шапки  ходить.
-  Какая  еще  Кударма!
-  Куды  мы  и  куда  Кударма.
-  Чего  ты  там  кудахчешь,  Кудара,  наверное,  а  не  Кударма!  Тоже  мне.  Кударма!
-  Это  сейчас  все  перепуталось ,  жизнь,  знаешь,  такая  пошла… ничего  не  поймешь.
Ко  мне  врачи  приезжают,  столько  диагнозов:  и  бронхит,  и  холецистит, и  конъюктивит,
И  миокардит,  и  нейродермит  на  почве  стресса  и  депрессии.   Это  сейчас  у  всех  депрессия.
-  Какая  депрессия!  Сплошной  депресняк,  а  не  депрессия.
-  Депресняк.
-  Хреново  стало  жить.
-  Как  жить,  как  жить…
-  Всех  перебью,  гадов.
-  И  не  говори.  Скоро  огороды  садить,  а  у  меня  руки  -  крюки,  и  нервы  ни  к  черту.
-  Вот  то-то,  что  все  как  черти  стали  кругом,  сплошной  бардак.
-  Бардак.
-  А  все  Путин,  мать  его..  Путин  виноват.
-  Путин.
-  Чего  Путин?
-  Путин,  чего.  Президент  наш.
-  Чего  президент?  -  затихал  пьяный  голос.
-  России,  президент  наш.
-  Чего  России?
  - Ну,  России  нашей,  чего.
«О,  это  надолго»,  -  успокоилась  я,  сдала  дежурство  по  пьяному  дебоширу:
-  Воркуйте  тут  без  меня  -  и  оставила  их  бредить  вдвоем  в  ночной  тиши,  ушла  спать.


Сквозь  тревожный  сон – туман  дребезжало  «Смело,  мы  в  бой  пойдем»,  вылся  задушевный         старинный  романс: «Так  поверь,  что  любовь  -
                Это  тот  же  камин,      
                Где  сгорают  все  лучшие  грезы,
                Остается  в  душе  только  пепел  один,
                Остаются  страданья  и  слезы….»
И  рождался  новый  Моргенштерн.
« Мы  будем  помирать  с  песнями»  -  вдруг  пронеслось  в  предчувствии  рассвета.
В  семь  часов  утра,  когда  началось  человечье  движение,  я  осторожно  выглянула  в  открытую  дверь  -  комод  был  уже  отодвинут  -  и  увидела,  как  мама  угощает  бомжа,  загнанного  в  угол,     горячим  чаем.  Я  вынесла  бутерброд.  В  дом  мы  его  не  пустили,  но  кроличью  шапку,  старую  и  облезлую,  все – таки  дали.    Даже  мужская  шапка  нашлась  в  доме  неизвестно  откуда!            Значит,  все – таки  пробегал  какой  то  кролик  в  бабьем  царстве.
Пришлось  ставить  чекунчик  домовишке  за  спасение  душ  наших.  А  ставить  его  надо  на  крыше, ближе  к  трубе,  где  домовишка,  где  флюгер,  как  ветер,  как  все  мы  -  туда-сюда,                и  так  и  сяк,  и  да  и   нет    -  зыбкая  наша  жизнь.