Новогодняя чехарда

Букреев Максим 17 лет. МБОУ«СОШ №55 им. А.Невского г. Курск»
Диплом 2-ой степени в номинации "Малая проза"

  Достоевский… ‚Гоголь… ‚Салтыков-Щедрин… ‚Гончаров… ‚ все-таки нельзя читать классику накануне новогодних праздников: современные бытовые хлопоты (купить елку, нарядить ее, выбрать шампанское и ароматные
мандарины) смешались с проблемой «маленького человека», героями-врунами и
лентяями ( башмачкины подружились с девушкиными, «бесы» в «шинели»
пошли гулять по «белым ночам», а хлестаковы и обломовы поселились в имении «господ Головлевых»). То ли наяву, то ли во сне, то ли из произведения, то ли из моего воспаленного подсознания вынырнул молодой человек со странным именем... Ганя. И родилась классическая новогодняя чехарда.
А вот с чего все началось... Внезапно для себя самого Ганя почувствовал настоящую неприязнь ко всему происходящему вокруг. В этот предпраздничный день он бы хотел выпорхнуть из нанимаемой квартиры и засмеяться над тем, как легко удалось избежать встречи с чудаковатой хозяйкой. Сбежать вниз по сияющей от украшений лестнице, выскочить на заснеженную улицу и закашляться от долгожданного декабрьского мороза. Хотелось на полученные в конторе рублики пройтись по лавкам, которые как грибы после дождя появились в одну ночь и теперь украшают своим чудаковатым видом каждую площадь.
Увы, сейчас он спускался не за этим. Часу этак в седьмом утра за ним
прислали мальчишку, который сообщил, что его требуют на службу спешно,
почти что сейчас же. Ганя спросонья еле разобрал, чего от него хотят, но
посыльный выполнил всё, как ему велели: растолкал спящего господина,
трижды объяснил, когда ему нужно явиться, на все вопросы скоро отвечал, что
на месте ему всё объяснят. Ганю не покидало теперь чувство своей
никчёмности. Что за человек, которого буквально перед праздником поднимают
с постели, ведь даже солнце ещё не встало. Обращаются так по-панибратски,
что даже какому-нибудь регистратору стало бы обидно. Да и, при чём тут
регистратор, простому неграмотному человеку это вынести было бы сложно. Но
пришлось подняться. Наверное, и впрямь случилось что-то, требующее его
присутствия. Чехарда, право, предпраздничная чехарда...
       В парадной, справа, от которой находилась его каморка‚ была полнейшая
темнота. Ламп в доме почти не жгли, а солнечного света в это время в
Петербурге мог бы ожидать лишь умалишённый, но Ганя мысленно предъявил
претензию " компетентным органам". Могли бы, мол, и подготовиться к празднику, ведь Новый год на носу. Наконец спустившись, Ганя со злостью толкнул дверь и оказался на улице, в одно мгновенье чуть было не завалившись от резкого порыва ветра. С трудом удержавшись, он сделал первый шаг и тут же одной ногой в недавно купленном белоснежном валенке оказался в глубоком сугробе. Это ещё что такое? Дожили. Снег не чистят, парадные совсем уже забросили, а дом-то хороший, приличный, от места службы моего в двух минутах ходьбы, а…». Закончить свою мысль Гане не позволила тройка, неожиданно, неистовым ржанием, остановившаяся перед ним. Она была запряжена красивыми резными санями, да такими, что Ганя диву дался, как за своими размышлениями забылся настолько, что их не заметил. Наконец,
мужчина, что сидел поодаль от извозчика, придвинулся ближе к Гане, протянул
руки к нему и завалил в сани, да с такою силою схватил, что Ганя, до глубины
души поражённый, даже не подумал сопротивляться. Тройка тронулась, а
бедный герой наш лежал в санях и думал, как же ему в министерстве
извиняться придётся, и чем он оправдываться будет, и тут он услышал прямо
над ухом бас своего столоначальника: “Ну не трясись, приехали уже”. Вот она
чехарда: приснилось что ли?
        Дело, за которым вызвали Ганю в министерство, действительно не терпело отлагательств. Некая дама должна была прибыть в этот день за бумагами на имение её отца. Бумаги по чьему-то недосмотру подготовить не успели. Это выяснилось лишь тогда, когда ответственный уже просматривал списки посетителей на предстоящий день. Ночью буквально за несколько часов
служащие собрали всё недостающее, и от столоначальника требовалась лишь
подпись, да и он совсем не по этому делу был тут, но для Гани происшествие
это представлялось настоящей катастрофой из-за того в частности, что ближе к
утру выяснилось: всё ещё недостаёт для этой барышни одной бумаги, зато
самой ценной, без которой всё предприятие было бы совсем невозможным.
Конечно, все архивы были уже обысканы и сонные архивариусы нервно
поглядывали на странных людей, что заявлялись к ним в 6, а то и в 5 утра.
Наконец под утро, когда уже всякая надежда была потеряна, решились звать
непосредственного начальника, то есть Ганю, для выяснения. И вот по его
прибытии, небольшим совещанием было установлено, что ему следует просить
эту бумагу лично у прошлого хозяина поместья (имени которого тоже никто не
знал), а иначе дело совсем плохо. Ганя, то ли по душевной доброте, то ли из-за
того, что от не выспавшихся служащих всё равно не было толку, согласился и
теперь уверенно шёл к архиву за справкой о бывшем владельце, всё ещё лелея
надежду освободиться как можно скорее. Ведь скоро праздник, а бумажной
чехарде не было конца: надо было ехать к незнакомому человеку за нужной
бумагой.
       ...Молодой человек выскочил из департамента. Площадь сияла. Сияла
праздником во всех смыслах этого слова. С одной её стороны, в небо, бил
невообразимый фонтан искр. Механизм, который был предназначен для
развлечения высших особ, видимо сработал раньше времени и теперь на потеху толпе тысячи огоньков разлетелись в разные стороны, складываясь  при этом  в причудливые узоры. Толпа ликовала, без какой-либо возможности понять, откуда взялось это чудо, некоторые списывали его на бога, кто-то на волшебство, а самые начитанные, на механизмы; но, несмотря на разногласия, каждый наблюдал за диковинкой с широко открытым от удивления ртом. И когда последние снопы искр потухли на снегу, гул толпы вновь вознёсся над площадью и заглушил все остальные звуки города. На противоположном конце площади стояли те самые новогодние лавки, увешанные восхитительными гирляндами, горящими золотом. Невероятная прорва людей толпилась вокруг. Ганя работал в министерстве уже давно и часто бывал на этой площади, случалось и на праздники, но такое столпотворение здесь он видел впервые.
Кто-то покупал, кто -то продавал, им было совершенно неважно, находится ли кто из двух вышеперечисленных за прилавком или нет. Торговали всем: коровами, домами, векселями, новогодним товаром – ёлками. Всё летело под одну гребёнку, и без разбора покупалось и продавалось, сопровождаемое
обязательным атрибутом – громкими выкриками. Вот она, новогодняя
бесиловка-чехарда.
       Обогнув высокую ель, что располагалась в самом центре площади, Ганя всё же смог вырваться на свободу проспекта, хотя и обнаружил у себя в руке
непонятно откуда взявшуюся ёлочную игрушку. Он осмотрел её с большим
недоверием. Она была круглая, ярко-синего цвета, с нарисованными сугробами,
снежинками и белой лошадкой, с развивающейся на ветру гривой. Игрушка была хороша, но Ганя задумался: ведь у него дома и ёлки- то не стояло. Хозяйка уходила отмечать праздник к подругам или соседкам, а ему самому обычно больше хотелось выспаться, чем тратить своё время непонятно на что. Всё же он положил игрушку в карман: пригодится.
        Небо совсем прояснилось, когда Ганя на нанятых санках подъехал к зимней резиденции графа, того человека, от которого ему нужна была бумага. По правде говоря, это был лишь богатый дом, украшенный по последнему слову
столичной моды: в небольшом садике возвышалась ель, которая была увешана
всяческими игрушками, шариками и конфетами, фасад здания был украшен
гирляндами, а апофеозом была огромная надпись: С Новым годом, состоящая из
больших букв, подвешенных над парадным входом. У входа этого, кстати
говоря, происходило некое движение. Там стояло несколько возков, и из них то
и дело вынимались кое-какие вещи, их с поспешностью заносили внутрь.
        Ганя заглядывал через плечо и всё не мог надивиться происходящему. Он стал помогать. Игрушки, гирлянды, шары, мишура, тут было всё, на любой вкус и цвет. Красное, жёлтое, фиолетовое, голубое, Чёрное или белое-всего было предостаточно и даже много. Вскоре и сам Ганя покрылся слоем блёсток и, видимо, переняв это от графа и его слуг, стал бегать и смеяться, совсем как
делают это дети или пьяницы. Посмотрев друг на друга, все заулыбались, и день
стал ещё светлее, и ель, огромная ель, которую они насилу втащили внутрь,
стала приобретать форму и очертания роскошного и богато украшенного дерева. Взрывались хлопушки, конечно, раньше времени, благо их было так много, что хватило бы ещё на долгие годы вперёд, ревела невесть откуда взявшаяся музыка. Это было похоже на праздник, это и был праздник, да, пускай не для всех, но кто сказал, что так нельзя проводить время.
        Ганя опомнился. Он празднует, а бумагу так и не раздобыл. Уже, наверняка, в министерстве рвут и мечут. Теперь, скорее всего, отдувается столоначальник, краснея своим большим престарелым лицом и заглядывая в глаза баряшне-просительнице своими вечно грустными глазами. Что же, если вовремя не успеть, то и сильно торопиться уже не стоит, все и так получат по заслугам. Он пошел в поисках кабинета графа.
      С самого порога он хотел было сказать, что ему необходимо уходить, но тут услышал голоса, понял, что хозяин не один, но уже не сумел остановиться и с разгона влетел в кабинет. Граф обернулся, но не подал виду, лишь одарил Ганю любезной улыбкой. В это же время спутница графа, что стояла подле него, выразила своё удивление восклицанием:
      – Да как вы смеете? – вскрикнула она, и брови её сами собой чуть приподнялись.
      – Извините, я случайно-с, – только и успел вымолвить Ганя.
Повисло молчание, и теперь, когда граф осознал, что без знакомства не
обойтись, представил их друг другу.
      – Ольга Кирилловна, дочь моего уважаемого друга Кирилла Александровича Грушина. А это Гавриил ... – тут граф умолк, и Ганя воспользовался этим, поборов смущение.
      – Титулярный Советник, Гаврила Фёдорович Куликов.
      – То есть Ганя‘? – оборвала девушка с усмешкой.
Ганя действительно был Ганей и противиться этому не мог.
      – Да-с, – он уставился в пол, девушка хихикнула.
      – Ну ладно, прервал её граф, – так с чем же ты ко мне, моя милая?
      – Представляешь, какое со мной случилось приключение. Я забирала документы на твоё бывшее поместье, когда мне внезапно сообщили, что
      – Одной бумаги не хватает, – докончил за неё Граф.
      – Именно, а откуда ты ... – граф сделал ей знак рукой, подозвал Ганю.
      – Вот вам бумага, которой вам, так не достаёт, надеюсь, у вас не возникнет
трудности отнести её в министерство?
      – Не возникнет‚– заверил Ганя. – Я лишь распишусь и… – он взял перо из рук графа, размашисто расписался, – и передам её по требованию, – он протянул бумагу Ольге Кирилловне.
      – Так вот какой он, тот самый провинившийся сотрудник, – она снова
усмехнулась и взяла бумагу из Ганиных рук.
      – Ничего подобного, самый усердный труженик на свете, именно с ним мы нарядили зал, уверенно возразил граф.
      – То есть он тот самый почтенный господин, которого ты так расхваливал? – с явно наигранным удивлением Ольга окинула Ганю взглядом.
      – Именно, но теперь ему пора, – всё же не выдержал Граф.
      – Была рада с вами увидеться и, наконец, закончить своё дело, – она иронично улыбнулась.
      – До свидания, Ганя.
      – До свидания.
Граф довёл его до парадного входа, чуть ли не толкая в спину, там вновь пожал руку.
      – Она чуть-чуть капризная, но не почитайте это за дерзость.
      – Даже не собирался. Простите, если это окажется лишним, но ведь она само очарование.
Ганя долго собирался произнести эту фразу и теперь жалел, что произнёс её не при Ольге. Тем не менее, граф улыбнулся.
      – Полностью с вами согласен и рад, что вы так считаете, ну а сейчас прощайте. И не забудьте, в девять я жду вас на праздник, если вас не задержит служба
      – Ни в коем случае не задержит. Премного благодарен за приглашение и
постараюсь быть. До свидания.
      Когда Ганя вышел за ограду дома, от него валил пар. Казалось, что он сейчас сгорит, и ровно невозможно было понять, не вторгаясь в его голову, отчего (от ревности, горя, разочарования, радости или ещё каких-нибудь чувств), но на самом деле Ганя сгорал от любви и от того, как эта самая любовь с ним обошлась. Заметила его Ольга или просто посмеялась над ним?
      А она и впрямь была красавица-чаровница. Черноброва и черноглаза. Её
каштановые волосы, мягкие даже на взгляд, волнами падали на узенькие
плечики. Ростом она была невелика, и стройная фигура её вызывала восхищение непомерное, конечно же, не только у одного Гани. А самой очаровательной казалась её улыбка. Она и не открывала рта, а уголки её губ так поднимались, что по ним точно можно предсказать и судьбу того, кому эта улыбка предназначалась, и, наверняка, судьбу целого мира. Но кто в такие моменты обращает внимание на губы? Ох, вот и началась любовная чехарда. ..
       Любовь накануне праздника превращается в наваждение, в пытку. Хочется забросить дела и думать о вечерней прогулке по Невскому проспекту, о шепоте нежных губ, о влюбленных взглядах друг на друга. Ганя в первый раз в жизни полюбил. Новогодний калейдоскоп желаний опьянил, закружил, заморочил голову. И холодный порывистый ветер превратился в звуки джаза, белоснежный снег под ногами – в теплое зимнее одеяло, серые равнодушные лица прохожих – в маски из старых фильмов...
       «Как хорошо жить в этом мире, где есть праздник любви! – подумал Ганя.
       ...Я очнулся от чехарды мыслей. Ольга Ильинская, Анна Сергеевна Одинцова, Неточка Незванова, Дуня Раскольникова остались в моих воспоминаниях. Рядом со мной – Соня, современная, яркая, стильная… Она не похожа на классических героинь, а я совсем не Ганя. Здорово, что мы живем в век компьютеров и цифровых технологий! Прекрасно, что наступили счастливые минуты отдыха! Замечательно, что выветрилась из головы эта предновогодняя чехарда и уступила место праздничному калейдоскопу подарков и сюрпризов!