Борис Пильник

БОРИС ПИЛЬНИК
(1903-1984)

Могильный холмик. Ни имен, ни дат.
Но люди помнят, что на этом месте
Погиб и похоронен неизвестный
И никому здесь не родной солдат.

Он был отмечен где-то в штабе части
Как без вести пропавший рядовой,
Он был оплакан горькою вдовой –
Обычное военное несчастье.

А здесь ромашки кто-то положил.
Могильный холмик охраняют свято.
И может быть, дороже всех могил
Могила неизвестного солдата.

***

Чай, примечай, куда чайки летят.
(Так, бывало, дразнили нижегородцев)

Много я бродил по свету,
И бывало иногда -
Друга нету, денег нету,
Словом - сущая беда.

И тоска, и сердце ноет,
Но услышишь невзначай
Наше волжское, родное,
Наше горьковское «чай».

- Ты откуда? - Чай, соседи,
Чай шабры. Чай, земляки.
- Чай, и мы оттуда едем -
с Волги-матушки реки.

И спокойней с этим «чаем» -
Хоть весь мир бы кверху дном!
Мы нигде не подкачаем,
Мы нигде не пропадём.

Где мы только ни бывали -
Индигирка и Алтай,
Ленинград и Крым слыхали
Наше горьковское «чай».

И нечаянное слово
Средь случайных этих встреч
Поднимали на смех снова:
- Что за говор? Что за речь!

- Ладно. Смейся. Сами знаем.
С тем родились, с тем живём.
Мы нигде не подкачаем,
Мы нигде не пропадём.

Волгари! Нижегородцы!
Горьковчане! Земляки!
Нам пришлось с врагом бороться
У другой большой реки.

Ни единой лодки нету,
Переправы под огнём.
При луне да под ракетой
Всех нас видно, словно днём.

Свищут пули и осколки,
Но смеются позади:
- Чай, недолго - тут не Волга,
Чай, товарищ командир,

Прикажите. Начинаем.
Все поставим кверху дном.
Мы нигде не подкачаем,
Мы нигде не пропадём.

Мы фашиста победили,
Пол-Европы обошли,
Но все так же сохранили
Говорок родной земли.

И далёко, и далёко
Пронесли из края в край
И свою привычку окать,
И своё родное «чай».

Мы друг другу этим «чаем»
Словно руку подаём.
Мы нигде не подкачаем,
Мы нигде не пропадём.

ОСВЕНЦИМ

Только выдержали бы нервы
Эти трудные три часа!..
Мы вступаем в Освенцим-первый.
Двухэтажные корпуса.

Двухэтажные. Одинаковые.
Вот уж скоро семнадцать лет
Как пусты они – и, однако,
Пустоты в этих камерах нет.

Двухэтажные. Равнодушные.
Их проветрили тысячи раз –
И, однако, глухое удушье
Горло стискивает у вас.

Словно смерть источают стены,
Обмурованные кирпичом,
Словно жертв безмолвные тени
Прикасаются к вам плечом.

Нет, в пустых корпусах не пусто.
Что в них кроется? Кто живет?
Я – не мистик, но это чувство
Неподвластно уму. И вот –

Не осилив его, не развеяв,
Подошли мы в конце концов
К тем остаткам фашистских трофеев,
Что отобраны у мертвецов.

Представляете – обувь. Горы
Сбитых, стертых штиблет и сапог,
Пересыпанных серой, как горе,
Пылью многих дорого и эпох.

Представляете – волосы. Россыпь
Темных, светлых и рыжих волос.
То, что прежде сплеталось в косы,
То, что прежде кудрями вилось…

Представляете?.. И сгущалось
В сердце что-то неясное мне, –
Если жалость – то не просто жалость,
Если гнев – то не просто гнев.

Я не мистик. Но проведенные
В этих камерах три часа
Довели. Встают привидения,
Реют смутные голоса.

Слышен толп бесчисленных топот.
Это снова сожженные тут
Изо всех уголков Европы
К тем же самым печам бредут.

– Аппель! – гонят на перекличку.
Свищут плети черных эсэс.
И за всем наблюдает лично
Повешенный Рудольф Гесс.

Я не мистик, с меня довольно.
Мы выходим на свет дневной.
Синий воздух, и солнышко. Но
Переполнены наши души,
И с собою уносим мы
Павший тенью на день грядущий
Облик гитлеровской тюрьмы.

Навсегда!
…Мы идем по свету,
Видим новые города,
Перелистываем газеты
И встречаем друзей,
Но это –
Навсегда!

***

Не ради холодной славы,
Не ради горячей страсти,
Не ради звонкой валюты,
Дающей тепло и покой,
И даже не ради искусства
Ты учишься падать в небо,
Сверлить пропеллером воздух,
Крылом разрезать облака.

Любая слава угаснет,
Любая любовь угаснет,
Любая – тончайшая – ловкость
Становится ремеслом.
Но ты – до конца упрямый,
Но ты – до конца веселый,
Но ты – до конца уверенный –
Не хочешь сойти с пути.

Готовый играть со смертью,
Летишь в ледяные пустыни,
Взметаешься мертвой петлей,
Развертываешь парашют.
И плеском рукоплесканий
Тебя заливает слава.
И самой нежной улыбкой
К тебе приходит любовь.

Но все это как-то сбоку…
…Выстукивая депеши,
Быстрей пулеметной дроби
Стучат телеграммы столиц,
Грозней облаков иприта*
Летят облака газеты,
Несут облака газеты
Известия о войне.

В твоих голубых петлицах
Запутались чьи-то слезы,
В твоем боковом кармане –
Еще не забытый портрет.
Но ты поднимаешь брови,
Смотришь спокойным взглядом,
Но ты отвечаешь приказу
Привычным и верным: «Есть!»

И ты вздымаешься кверху
В последнем воздушном полете,
И твой пулемет взбесился,
И твой фюзеляж горит,
И ты последней пулей
Торопишься навстречу птицам,
Украшенным черной свастикой
На светлом фоне крыла.

Ты падаешь вместе с ними.
Огонь пожирает остатки…
…Ни мрамор тяжелой славы,
Ни слезы былой любви,
Ни строки газет…
Но память
Встает большим государством,
Вторым Государством Солнца,
Охватывающим мир.

* Иприт (горчичный газ) – химическое отравляющее вещество, использовавшееся
в военных целях.