Гекатомба. Для Е. В

Нас забудут уже наутро, когда город накроет взрывом.
Пара книг, силуэты,  грани - в нас осталось преступно мало:
Десять строк,  кофеин и пудра, и приверженность рецидивам,
Паранойя, часы в кармане. Вот и всё,  что спасли от шквала.

Не везёт ни в одном концепте,  и судьба оказалась стервой.
Разлетелись столбы пилонов. Кто-то бился, а кто-то струсил.
Психиатр отдал рецепты,  но аптека сгорела первой.
На метро дефицит талонов,  а дороги связало в узел.

Есть ключи от чужого дома и солидная часть абзаца,
И Париж,  и Берлин, и Таллин, и созвездия на подоле,
Всё так близко, и так знакомо, но наверно, пора признаться:
Нас забудут среди развалин:  тут ничто не играет роли.

Ни вино в дорогом десерте, ни пол корки сухого хлеба,
Серебро родовой печати - а не все ли равно,  для трупа?
Мы хотели дожить до смерти, а на нас повалилось небо:
К торжеству ты надела платье,  а я выбрал сюртук. Как глупо.

Как слепому мушкет и знамя, как могила любимой кукле,
Эпитафия без кавычек,  или оттепель по-февральски.
Нас забудут,  как схлынет пламя,  и огонь превратится в угли:
Во мне было немного спичек, а в тебе догорел бенгальский.

Нас осталось на пару стопок, где на дне проржавевшей фляги
Пляшут тени,  глаза сощуря от победы и до реванша.
Серый пепел и белый хлопок для размазанных по бумаге -
Нас забудут,  как смолкнет буря. На рассвете,  а может,  раньше.

В наши рюмки добавят тоник,  разольют на остов кутафий
Мы останемся на копирке, и в земле, под горелой коркой.
Нас сотрут из последних хроник,  даже выведут с фотографий.
Порошком для машинной стирки,  или,  может, замажут хлоркой.

Заштрихуют и спрячут кадры, истребят от Москвы до Ками.
Остальное под нож,  на выдел. Все сплетается зло и гибко.
На молчание психиатра гробовщик разведет руками:
"Их никто никогда не видел. Может,  в адресе есть ошибка?"

Эти взрывы раскатом вторят,  как гроза в молодом апреле.
Пролетают миры и страны в амарантовом или пегом.
Нас с тобой похоронит город, в догоревшей до дна купели
Посреди незажившей раны, под холодным январским снегом.

И сбывается сон вчерашний,  и не будет ни карт,  ни лоций.
Изливается темно-красный в поднебесной густой ванили.
Где-то взрывы сминают башни,  а за ними восходит солнце.
Нас оставят гореть и гаснуть. Нас забудут.
Уже забыли.