Он

Он носит пальто и перчатки шеврета,
Пиджак на постои болотного цвета,
рубашку под горло. Ремень вкруговую,
застегнут на сверла,  и сшит на живую.
Он держит перила, и хваткой бульдожьей,
Цветами акрила грохочет в прихожей
Где кажется выше, и тоньше,  чем сучья,
Сгибаясь под крышей легко,  по-паучьи.

Он лапает книги, и ляпает краской
Сплетает интриги с широкой оглаской.
В безумии скрытом Он стонет гобоем,
Поточет по плитам свинцовым подбоем,
И тянется в двери,  как чёрная кобра,
Бетховен? Сальери? Но выдали ребра:
И кожа ладоней бледна и облезла.
Он входит в поклоне и падает в кресло.

"Приветик! - хрипит он - А вечер,  что надо!
Опять на репите тайфун и торнадо!
Висим на Голгофе? Стреляем картечью?
Предложите кофе? А что-то покрепче?
А может быть,  ужин? А может быть,  пулю?
Осенние лужи? Мечты по июлю?
Есть мысли о гамме? А что там, в Париже?"
Он ходит кругами все ближе и ближе.

"Есть сказки из Цана,  и сказок немало..."
Я выше лица натяну одеяло.
Мне нужно укрыться и спрятаться в слякоть,
В розетку две спицы - и больше не плакать.
Зарыться в подушку, укутаться пледом. Мне жалко лягушку,  что станет обедом.
Мне жалко ягненка у старого парка.
Бессмысленно. Звонко. Пронзительно. Ярко.

Он дышит мне в спину,  сжимает запястья:
"Я вас не покину! Что надо для счастья?
Свой домик во мраке и зернышко веры?
Пурпурные маки,  тюльпаны,  герберы?
Волшебное слово? Отправиться в Вими?
Что нужно,  что б снова казаться живыми?
Он тянется крагой - Любви и покоя?
Чернила с бумагой? Я знаю такое! "

Я спрячусь в кошмаре за дверью палаты,
Под сводами хмари,  где звуки кантаты,
Где в белом тумане сплетают волокна,
Где Он не достанет сквозь двери и окна.
Я - белый кораблик из старой газеты.
Плыву,  через капли к Москве от Визеты,
По морю огня возле правого борта
Он ловит меня в полушаге от порта.

"Считаетесь Жувом, а смысла на грошик!
А я расскажу вам историю кошек,
Где на тротуаре играют котята.
Их давит феррари за час до заката!
А вы не забыли,  составили бриф мы?
В классическом стиле на строки и рифмы?
Вы знали Иуду? А он был почище..."
Он ищет повсюду. Пылают глазищи.

Я спрячусь в кармане отчётом и сводкой. В наполненой ванне упавшей проводкой,
Где мама отмыла картечью и дробью
Руками,  без мыла, моё же надгробье.
Я просто рисую картинки в тетради,
В линейку косую,  и в красной помаде.
Вот домик, плетень по чужому эскизу
И чёрная тень,  где-то слева и снизу.

"Вы гений? Тогда почему не творите?
По паре мгновений в боре и иврите?
Зачем создаёте себя по сюжету?
Любовь в переплёте? Жанетту? Жоржетту?
И иглы под кожу? Уж вы мне поверьте -
Ничто не поможет: пишите о смерти!
Вы все ещё трезвый? Финальную правку?
А что на счёт лезвий? А,  может, удавку?"

Искручены вицы неровным зигзагом,
Скрипят половицы под траурным шагом,
Когда через рощу Он гасит огниво
И ищет на ощупь,  неспешно, пытливо.
"Там что-то засело на кровле у крыши?
Ещё не стемнело? А можно повыше?
В другом пересчете намного осклизлей?
Куда вы идёте от собственных мыслей?"

Он держит за шею, сжимает аорту,
Пропасть бы в траншею,  под землю и к черту.
Остаться на гибкой планиде уступа.
Он шепчет с улыбкой веселого трупа:
"Давайте обсудим, и вытянем жилы?
Куда это люди идут у могилы?
Дорогой без пауз в бессмысленный катет?"
Я вновь просыпаюсь.

Пожалуйста. Хватит.