Заложные

Раздался стон. Из глубины живое
И нечто странное, тянуло свои руки,
На старой и заброшенной часовне
Застыли стрелки, словно те дигуки (1),
Что жаждут крови, ждут часы расплаты,
В кромешной мгле, где только звуки звёзд,
Пищат, как те голодные цыплята
И разгребают облачный компост.
В часы такие, брошенные тени
Снуют среди заброшенных могил,
В неистовом и яростном зуденьи
От голода, что их закабалил.
И стынет кровь от холода и стона…
Живущим, средь бессмертных, места нет,
Надгробья, словно голые колонны,
Глазницами портретов смотрят вверх.
И вот уже покрученные руки,
Поросшие местами травосмесью,
Расправлены, раскрыты словно флюгер,
И пО ветру разбрасывают плесень.
Серебряным, чуть бархатным отливом
Она ложится рядом на кресты,
Склюют цыплята смесь неторопливо
И распушАт кометные хвосты,
И улетят... А там, внизу, движенье
Не упокОенных и даже не отпетых,
Нетронутых обычным разложеньем,
Не оголённых, лишь душой раздетых.
Не принятых, без имени и рода,
На жертвенных что пали алтарях...
Дарована им вечная свобода
На лунных беспристрастных фонарях?
Чьи души, словно тощие цыплята,
Голодные и ждущие черёд,
Чтоб наклеваться плесени муската
Пустой кометой совершить полёт.
В пустых глазницах чёрною дырою
Блаженность, что сродни иконописной,
Надежда случая — всё соткано судьбою,
А не стеченьем всех инакомыслий.
И испокон веков земля не принимает
Тела самоубийц и колдунов (2),
И нет им места ни в небесном рае,
Ни в глубине могильников-холмов.
Нарушив равновесие природы,
Дожди терзают землю градобитьем,
Морозит старец их седобородый
И засуха морочит челобитьем.
И изрыгает нечестивых иль нечистых
Заложников, застрявших отовсюду,
Язык развязан ярым атеистам,
Кровавой вере жутким багаудам (3).
На полурубеже, границе, полуграни
И тут, и там, предельный менуэт,
Они на вдохе человеческих страданий,
На выдохе существ, которых нет.
Они, как воплощенье первородства,
Спешат распространить приоритеты,
На пальме первенства и над живым господством,
Но только до рождения рассвета…
Как только свет божественной системы
Корявые их руки обожжёт,
Их примет внутрь со всей эмфиземой (4)
Земля, на время взяв самоотвод.
Ей никуда не деться от уставших
И прорастает новыми крестами,
И их могилы, словно бородавки,
Укроются ковровыми цветами.
Непогрешимой истиною тягой
Земля дарует силу от недУг,
Как Богородица (5) сокроет саркофагом
Где холм, как нимб от разных лженаук.
Кто верит, обязательно увидит,
Как ночью заколышутся кресты
И все не упокоенные тени
Вылазят свет искать из пустоты.


1. Дигук — или дигуг, ритуальный топор, нож, символ отсечения привязанностей и победы над собственным я.
2. По широко известным верованиям, земля «не принимает» в себя тела умерших людей, которых прокляли их родители, колдунов, самоубийц и других «нечистых» покойников. Захоронение «заложных» покойников нарушает погодное равновесие (вызывает засуху, градобитие, затяжные дожди, сильные морозы и т. п.). Тела таких мертвецов якобы остаются нетленными или земля «выбрасывает» их на поверхность.
3. Багауды — участники освободительного движения, основную массу участников составляло обнищавшее свободное население, рабы. Отличались особой жестокостью, кровопролитиями, по сути были разбойниками.
4. Эмфизема — трупные явления, изменения, которым подвергаются органы и ткани трупа после наступления биологической смерти.
5. Почитание земли настолько органично вросло в народное православие, что мать сыра земля стала отождествляться с Богородицей, и если почему-либо человек не мог исповедаться священнику, то допускалась исповедь земле: он опускался на землю на колени, целовал её и каялся.