Русалка

Рыбачить в Алуште я подрядился с Андреем Петровичем. Шел вдоль пустого январского побережья и заметил мужика на пирсе санатория «Киев». Одному же скучно, но и сел рядом. Море яркое, как небосвод, пенка белесая и кажется сейчас кто-нибудь клюнет, но ничего не клюет, потому что не сезон, даже на вареную куриную грудку не клюет, ни ставрида, ни барабулька, ни кефаль.
Если долго сидеть и просто смотреть на море, то начинает казаться, что там в глубине кроме рыб, морских ежей, дельфинов, черепах еще кто-то есть. Этот кто-то ведет свою простую и незаметную жизнь и никогда не попадается на глаза человеку, потому что нет ничего более противного природному естеству чем человек.
С Петровичем мы обычно молчим, но это такое многозначительное молчание. Так молчат друг с другом давно прожившие вместе супруги. Они знают каждую мысль, каждое движение друг друга и от этого любой звук становится ненужным.
И тут в тот день коренастый Петрович, одетый в камуфляжные штаны и в камуфляжную же куртку вдруг заговорил со мной.
- Я, - сказал Петрович, - тут в 1979 году русалку поймал, мне было лет 14.
Я сидел и молчал, сосал «Донской табак» и молчал, мало ли у человека в 60 лет придури. В шестьдесят лет можно не только поймать русалку, но в лучах закатного солнца увидеть Деву Марию да так, что твоя встреча с ней войдет в учебники богословия, как откровение.
А Петрович продолжал свой рассказ и лицо его светилось и в глазах горели огонечки, что-то в нем играло и пело:
- Я пришел в шторм купаться, а знаешь какая Алушта обманчивая, здесь какие течения, ну я так прыгнул, вышел, обтерся и сижу пиво пью, и сигарету курю, сижу курю сигарету, шторм бушует.
Мне представился шторм. В шторм волны налетают на пирсы и с грохотом дробят их бетонную плоскость, словно мстя человеку за его странное желание создать что-то рукотворное, хотя и так есть много прекрасного в природе, зачем эта бетонная твердь нужна.
- И вот сидел я пил пиво и тут девка подходит.
- Красивая, - перебил я Петровича.
У Петровича заходил кадык, он перевел взгляд от спининга на меня и сбиваясь с придыханием произнес:
- В тот момент я не понял, красивая она или нет, может она мне вообще показалась, много приезжих в Алуште, я точно ее не знал, не местная она.
- Но внимание-то обратили.
- А как не обратишь внимание, если халат она скинула и бултых голая с пирса.
- Прям голая.
- Да голая. И вот поплыла, поплыла куда-то вроде к горизонту, в шторм, а тут смотрю, смотрю нет ее, волны кругом, я аж привстал, пиво отставил и сигарету выкинул, чего мне сигарета, если человек пропал в шторм, пусть и голый, пусть и красивый.
- Полезли спасать что ли.
- Ну да опять полез в море, в шторм. И вот плыву, плыву, место вроде приметил, где видел ее последний раз, один раз нырнул, второй раз нырнул. Уже и жаль ее и глаза слезятся, и резь в глазах, а все ныряю и ныряю и только на пятый раз нащупал что-то, взял ее и потащил на берег, а волна же бьется и оттаскивает нас, я встаю, а девка тяжелая, нас и сносит, волна штормовая сносит.
- За волосы тащили.
- Это только в кино за волосы таскают, нет обхватил руками и так толкал к берегу.
Я посмотрел на наши спининги. Колокольчики не шевелились. Никто не клевал. Это был пустой и гиблый день.
- И вот вытащил ее и положил на песок, а что делать не знаю. Мне же четырнадцать лет. И вот смотрю, смотрю на нее и вдруг вижу у нее хвост рыбий, вижу, что русалка она. Серебристая лежит на солнце, и чешуя ее искрится и такой приятный рыбий запах и кажется, что никого более прекрасного я не видел на свете. Вот русалка эта и больше никого, и не дышит. И шторм гудит, волны бьются о мол, взлетают стеной и брызги, я склонился над ней, а на нас брызги и чайки курлы-курлы. Стал в лицо ее всматриваться. На всю жизнь запомнил это лицо и хвост рыбий запомнил. Смотрю и думаю, если она умерла, то теперь и поцеловать можно, что ей будет теперь, если я поцелую мертвую русалку. Вот в сказках принцы целуют спящих царевен, а я поцелую мертвую русалку. И музыку такую услышал, будто хор поет.
- Ну и что поцеловали, сколько ей лет то было, вам 14, а ей сколько.
- Ей лет двадцать на вид.
- Вам 14, а ей 20. Так для вас она виделась просто старухой.
- Сам ты старуха. Красивая же говорю. И вот услышал я хор и поцеловал ее.
За разговором с Петровичем я вдруг заметил, как стал усиливаться ветер. Откуда-то из глубины моря сначала пришла легкая прохлада, а потом что-то задуло, как вентилятор, и мне показалось, что появился отдаленный звук: настойчивое подспудное гудение.
- И вот я наклонился и бережно ее поцеловал, а губы у нее потрескавшиеся немного.
- Как точно вы все помните.
- И вот когда я ее поцеловал, она вдруг открыла глаза, вздрогнула, нащупала рукой мою пустую бутылку из-под пива и со всего размаха меня по голове и ударила. Осколки, искры, кровь хлещет из макушки, а она встала надо мной и орет: «Дебил, дурак, дебил, я хотела раз и навсегда, чтобы раз и навсегда, чтобы все закончилось, зачем ты это сделал», — а я сижу мне больно и смотрю на нее в гневе,  а это не девушка, а ангел русалочий вокруг меня скачет и орет что-то. Я подскочил, хотел ее обнять, а она меня отталкивает, будто я чужой ей, будто это не я спас ее от смерти, а она орет, и я думаю: «Вот и нужна ли ей такая жизнь». Потом успокоилась.
- Дай сигарету, - говорит.
Я полез в карман рубашки, нащупал пачку сигарет и достал ей одну, зажигалкой чиркнул. Она прикурила и закашлялась, будто курит в первый раз в жизни. Сидит голая курит, а я все этот хвост русалочий вижу. Покурила, подобрала халат и как была голая пошла в сторону пляжа санатория «Днепр».
Я сижу, ничего не понимаю. Долго сидел на берегу, все смотрел в сторону, в которую она ушла. А потом шторм немного стих, и я вдруг мучительно захотел узнать, кто она, зачем пришла сюда, отчего кричала и грозилась, что с ней случилась. Встал и пошел ее искать. Вот так шел и заходил на каждый пляж и спрашивал, а что спрашивать, имени ее не знаю. Надо мной только смеялись. Девушка голая, русалка, русалка, хвост серебристый.
«Иди проспись», - говорили мне. «Отстань, отстань», - говорили мне, а Танюха продавщица вареной кукурузы вообще хотела психиатричку вызвать или милицию, говорит не пущу тебя такого, ты посмотри на себя, какая русалка, пойдем лучше со мной я тебя накормлю и обогрею, но в тот раз я с Танюхой не пошел. Так и брел по берегу и заходил на каждый пляж. Но нет ее не было. Видимо и правда приезжая, хотя голую русалку должны были видеть. Может она в море ушла, ушла в море и поплыла куда-нибудь в Турцию, тут до Турции рукой подать.
- Так и не нашли?
- Так и не нашел. А потом каждый год ходил на этот пляж, лет семь ходил, думал встречу ее, но не встретил, помню только губы сухие и глаза русалочьи, видимо приезжая, залетная, московская.
- А дальше что?
- Что, что я потом всю жизнь в каждой женщине искал русалку эту. Вот, бывало, лежишь в постели с кем-нибудь, она склонится над тобой, волосы поправит, челку смахнет, а ты смотришь в темноте в ее лицо – не то, не то, не та, не та.
- Вы хоть женились-то потом, дети есть?
- Женился, на Танюхе и женился, сына назвал Руслан, Танюха жаловалась, что за имя нечеловечье, а я Руслан-Русалка хоть какая-то память на всю жизнь, он у меня огромный вырос и две внучки уже одной три года, а второй десять.
- Не клюет сегодня Андрей Петрович.
- Шторм будет, не купайся в Алуште, Славик, в шторм, знаешь сколько утопленников здесь, сматывай удочки.
- Зачем, - удивлённо спрашиваю я, рассматривая свой спиннинг, - можно еще посидеть.
- Море не так шумит, - грустно улыбается Петрович.
Я прислушиваюсь к морю. Море как море.
- Ты здесь сколько? - спрашивает Петрович.
- Три года.
- А я всю жизнь.
Я опять стараюсь слушать море.
Пшпшпш, пшапшапша, шаша.
- Слышишь это еле заметное уиуиуи?
Прислушиваюсь. И точно где-то в отдалении, пока ещё еле заметно, но уже настырно и как-то властно я слышу уиуиуи и даже где-то ррр и даже где-то вывывы и что-то еще ухающее и хрюкающее.
- Шторм идёт, сматывай снасти, - говорит мне Петрович.
Послушно сматываю спиннинг, вздыхаю, я ещё не умею слушать море.