О геноциде вайнахов

Вот уже и Февраль, на работе опять
Можно видеть загадочных женщин.
Себя странно ведут, как завидят мужчин,
Избегают мужского внимания.

Поведению их есть разумный ответ,
Скоро праздник в России настанет.
И они всем мужчинам готовят сюрприз,
С Февралем 23-им поздравят.

Я и сам этот праздник когда-то любил,
Его помню еще я со школы,
Когда в класс заходил, а под партой – сюрприз,
От твоих одноклассниц  по школе.

Не для всех этот день тогда праздничным был.
С той поры, когда крова лишился
Горский, вольный народ депортирован был,
И объявлен в измене Отчизне.

Тот Указ о лишении вайнахов земли
Болью в сердце у тех отразился.
Загружали в вагоны, почти стоя везли,
Заполняя пустое пространство.

Помирали как мухи, их на смерть обрекли,
Эшелоны вагонов вайнахов.
Две недели, чуть больше, но добрались они,
К тем местам, куда всех их сослали.

Из доклада наркому внутренних дел,
Было выслано полмиллиона,
Неповинных ни в чем, вайнахов семей.
Их лишили отчизны и дома.

Кто зачинщиком был, кто виною сему,
Кто в ответе за это предстанет?
Нет в живых среди тех уже никого,
И теперь никого не накажешь.


Но давайте вернемся к событиям тем,
По вагонам когда загружали.
Автоматчик представлен был на каждый вагон,
Чтобы люди никак не сбежали.

Но никто и в помине не пытался бежать,
Да и как там сбежишь, под прицелом.
Был конец Февраля, снегу выпало тьма.
И никто не хотел быть застрелен.

Тех, кто умер в пути от болезни какой,
Пузыря мочевого разрыва,
(В туалет не привыкли прилюдно сходить),
На прокормку зверям оставляли.

Очевидец событий прожитых дней
Рассказал чудовищный случай,
Как один конвоир застрелил паренька,
Вслух сказав, мол, ты брат невезучий.

Тот парнишка хотел свою мать напоить.
Молока той ужасно хотелось.
Он нашел молоко, но не смог донести.
Не успел он забраться на поезд.
 
На стоянках конвой проверяли живых,
Мертвых – тут же в снегу оставляли,
На съедение зверям. На путях подъездных,
Те желудки свои набивали.

Те, кто выжил в пути, привлечен был к труду,
Чтоб на благо страны мог трудиться.
От нехватки воды умывались золой,
И золою стирать приходилось.

От такого мытья появлялся лишь зуд,
А все тело ужасно чесалось.
И от грязного тела заводились и вши,
По степи быстро тиф расползался.

Умирали, как мухи. Хоронить не могли.
Ни лопат, ни ломов не имели.
Зарывали во снег, было нечем копать.
А тела потом волки съедали.

Покидать эти земли было ссыльным нельзя,
Двадцать лет по Указу грозило.
И на каторге мог ты свой срок отбывать,
Срок, насколько тебя там хватало.

Всем, кто вздумал бы ссыльных у себя укрывать,
На их землю помог бы вернуться,
Тем лишение свободы грозило лет пять,
Если слух по степи расползался.

В той степи не сломился, не сдался народ.
Он обрел в изгнании братьев.
Казахстан и Киргизия -  их второй дом.
Будет помнить вайнах о казахах.

Лишь с приходом Хрущева смог вернуться народ,
Осудив тот поступок постыдный.
Тот, что Сталин при жизни смог тогда воплотить,
За какие-то к горцам обиды.

С той поры, когда мне ближе стала Чечня,
Где живут мои братья и сестры,
Вместе с ними теперь страдаю и я,
Нет и повода мне до веселья.

Пусть прочтут мои строки, тот, кто мало знаком,
О судьбе, геноциде народа.
Пусть подумают люди, что может один,
Человек сотворить над народом.