Мельтешение

             Памяти Сергея Бугровского

Мир возникал и исчезал,
а я всё время продолжался,
я вечным сам себе казался,
в котором дышит интеграл.
Мелькали лица, облака...
Особенно мелькали лица.
И с ними было не ужиться
ни днём, ни ночью. Гопака
отплясывали облака,
и от того они мелькали.
А мы плясали хали-гали
с Бугром; он на своей картине
запечатлел движенья тел --
и осуждающе глядел
круг лиц, мелькавших. Тарантино,
что Квентином себя назначил,
а после гордо хохотал,
мелькнул, но несколько иначе:
взлетел - упал; взлетел - упал;
и снова гордо хохотал.
Бежал бессмысленно в долину
с вершин абсурда смысл речей,
Бугровский взял топор закинул
на небо, где полно лучей;
и на лучах смешного солнца
повис топор, висит себе,
как причиндалы у японца,
смущая девушек в борьбе
за право девушкой остаться.
И тут уж Квентин стал смеяться
совсем гламурно, как посмел
американский наш пострел
политгламурность нарушать?
Но угрожающе мелькать
тупые лица продолжали.
И в этом вечном мельтешенье
пришло последнее мгновенье,
и всё закончилось. Не ждали?