О жизни при жизни

       ***
Жизнь при жизни.

Исполнял я на тромбоне.
На эстрадном скромном троне.
Под звучание оркестра.
Песни творчества Бернеса.

Мой тромбон там пел о жизни.
Кто любил её при жизни.
И кто её благословлял.
Тот веру в людях поднимал.

А мелодию о жизни.
Понимали все при жизни.
Всем она близка любима.
И для всех была значима.

С журавлями улетая.
Землю нашу покидая.
Жизнь при этом не кончалась.
Жизнь при жизни продолжалась.

    Припев.
И поэтому сейчас.
Жизнь кипит ключом у нас.
Как и прежде будем жить.
Потому что любим жизнь.

Так уж получилось в моей жизни, куда бы не попал,где
 бы не работал, всегда полностью отдавал себя любому
занятию. Будь в детской Абаканской Колонии, или в
другом, каком месте. В той же колонии, я отдавал
утреннюю пайку ребятам, которые находились в карцере
 - кандее. Дело в том, что кто туда попадал, тому
урезали часть пайки хлеба и уменьшался рацион питания
 на весь день. Мне было их жалко и я  уделял им часть
 своего хлеба. Также собирал окурки, потрошил из них
 табак и тоже, через окошко с решёткой переправлял туда
 же. Попки (так у колонистов назывались конвоиры) меня
 подкараулили, схватили и тоже в карцер, но прежде меня
 избили в кровь. Били сильно и я от боли и испуга
сильно кричал. Когда втолкнули к ребятам, то я
 размазывая слёзы с кровью во всеуслышаньё сказал, что
 у меня есть дядя Паша, который, который работает
миллиционером, и что он им - попкам отомстит. Ребята,
как услышали это и с возгласом - А, у тебя дядя Паша
 милиционер и бросились на меня с кулаками. Их
 остановил самый старший, паренёк, лет четырнадцать
от роду, который остановил их словами - Он же ведь не
 виноват, что у него дядя Паша милиционер. Вот такая
 мне была наука. Все дети в колонии были, как правило
 беспризорники, у которых во время Войны погиб отец, а
 то и мать.Ещё было много эвакуированных детей возраста
12 и 15 лет, которые во время эвакуации потеряли родных
 взрослых. И все они, в том числе и я, перенесли и
голод, и холод, а тут им ещё пайки были урезаны. Этого
 я понять не мог, и поэтому и делился с ними.
Так уж получилось, что ни где ни когда, я не видел
такого славного коллектива, как среди этих колонистов.
Не было там ни какой дедовщины. На протяжении всей
своей жизни, иногда приходилось видеть колонию во сне,
и утром всегда это вспоминал с большим удовлетворением.
 Продолжении следует о тромбоне, музыке, слушателей.
Продолжение. Да, действительно я считаю, что, если я
так играл на тромбоне, что зрители овацию так
 устраивали, что зал трещал от их аплодисментов.
Зрители, так себя вели, что не знаю, как и описать.
Они, просто ревели от восторга. Они так, восторгались,
 что сильными рукоплесканиями, они не ограничивались.
Они кричали что – то. Они яростно стучали ногами о пол.
 Всё это сопровождалось стоя. Тем более, в концертных
залах своя акустика подбиралась так, чтобы звук до всех
доносился не только правильным и приятным, но,
 подозреваю, ещё и по можщности, тоже подбирался.
И, всё это было, подобно какафонии, которая нас
– музыкантов, радостно оглушала.
Оркестр наш был самодеятельный. Мы служили на эсминца
срочную, как все моряки службу на боевых постах.
Выполняли все возложеныые задачи и авралы.
Но, а свободные времена собирались вместе с разных
корблей, и эстрадный оркестр, и в духовой,если это было
нужно. И нам разностороння жизь и всем составам
кораблей было интересно.
Всё это я пишу, ни сколько не прибавляя и не уменьшая.
Поди, до сих пор может найтись не мало свидетелей
среди зрителей города Петропавловска  - Качатского.
 Где бы не выступал наш самодеятельный эстрадный
оркестр бригады эсминцев, нас всегда ждала такая
счастливая участь таких громоподобных оваций. Будь это
 на танц - площадках города, будь это во внутренних
 помещениях. Везде выступали на бис - бис - бис.
 Помнится, особенно на танц – площадках. Там такое
 творилось, что, казалось настил, вот, вот под ногами
танцующих -  провалиться. Открытие начиналось со звуков
 моего тромбона, завыванием с ноты фа второй октавы до
 нот ниже соль и далее. Слова были, примерно такие.
«Взять, позволь заноза, ласковые руки, не вини матроса,
 в длительной разлуке….     Слова этой песни, мне
 принёс старший матрос Кричмар и попросил написать
 мелодию. Сколько я над этим не бился, ни чего не
получалось. Всё, что –то протяжное и старинное.  Но,
 всё таки, кто – то написал мелодию, которая
соответствовала ритму того времени и получился
настоящий шедевр.  Где бы эту мелодию не исполняли
 первым,  в программе, везде такой приятный успех.
Не редко выступали и в доме культуры в посёлке
 «Завойко»  там мы были своими, и принимали нас, как
своих. Почему мне захотелось  вспомнить и это селение?
 Эта часть города была названа в честь прославленного
замечательного адмирала Завойко.  В 1854 году в
Авачинскую бухту – губу, зашёл военный флот: Англии,
 Франции Турции. Не помню по истории, какой численности
десант стал высаживаться в район Сопки любви, близ
 города Петропавловска – Камчатского, но он в несколько
 раз превышал гарнизон города, во главе адмирала
 Завойко.  У него под рукой было всего 170 матросов
 (сто семьдесят) штыков. И эта горстка моряков  с 
адмиралом, на голову разбила соединённую армаду этих
 трёх стран. Я, почему написал об этом. У меня, сразу
в глазах, влага от гордости появляется, как только
вспоминаю об этом. Да и читатели, возможно, не каждый
 об этом знает. Вот написал, и легче стало. Нужно
продолжить о том, каков был зритель, который смотрел
 и слушал нас. Это был настоящий зритель, как правило
 моряки военных кораблей, а также те, кто уже закончил
 службу и работал на морских судах, как, но уже на
гражданском флоте: буксирах, пассажирских, грузовых и
рыболовецких. На рыволовецких -  промысловых: больших,
 средних и малых. Особенно малых: сейнерах и ботов. Эти
суда, почти одинаковые в  размерах, только у сейнера
сейнерная площадка поворотная, а у бота не поворотная.
 Его, ещё называют, просто РБ №  1161. Именно, работая
 на таком номере бота, и был этот РБ 2 1161 занесён в
 летопись трудовой Ленинской вахты в усть – Камчатском
рыбокомбинате. Газеты под рукой сейчас нет. Именно
эти суда – РБ, считаю самыми лучшими. О их гибели, мне
 не приходилось слышать, только лишь при перегрузах.
У обоих стояли дизельные немецкие двигатели БУКАУ ВОЛЬФ
 с силой 80 л\с. А, вот сейнера малые, гибли везде, и
не только от перегруза. Лично, мне они не нравились
 своей конструкцией. Работать приходилось на них много.
 Вот именно, на всех таких работающих гражданских
судах, флотилиях и слушал нас зритель, слушал нашу
самозабвенную игру, песни. Бывало, и в рестораны
приглашали. Там иногда сидели профессиональные
оркестры. Все люди сидели за своими столиками:
 выпивали, ели, разговаривали, но ни кто не танцевал.
 И, как только мы выходим из – своих столиков, ещё ни
 чего не играем, а народ, как по команде, уже  стоит
 парами и жлёт наше творчество. При первых же звуках,
 как с ума сходит.  И, понеслась круговерть. Это
отрывались люди, которые были на работе в таком же
 сумасшедшем экстриме. Они знали, что в любое время
 на работе, могли погибнуть, получить инвалидность.
 Вот такой народ, был нашим зрителем. Мне тоже, не
только, как песне поётся: - Раз пятнадцать, он тонул,
даже глазом не моргнул. Нет, такие люди не пятнадцать
 раз тонули а куда больше., Смамое главное, тонуть,
 тонуть, но и спасаться не мало спасались, за счёт
своих качеств, как хорошо морскую практику. Так и за
 счёт смелости и братской взаимопомощи. Ко слову
сказать, я ведь в оркестре играл, в самодеятельном на
 службе. Свои обязанности выполнял на все сто
 процентов. После любого увольнения и игр в населённых
 пунктах, возвращался на корабль и одевал на руку букву
 -  рцы, что обозначало, нужно стоять вахту.

Девятков владимир Прокопьевич 77 лет 7 месяцев 27\7\16  тг.


© Copyright: Владимир Девятков 2, 2016
Свидетельство о публикации №116072602004