Соня и манная каша

 
«Несправедливо выходит – думала маленькая светловолосая девочка, еле поспевая за широкими шагами папы, постоянно разговаривающего по телефону и куда-то спешащего – взять, например, папу: он сам выбрал свою работу, сам ее любит и сам хочет туда ходить. То же и у мамы: сидит себе на приемах, приходят пациенты больными– уходят здоровыми, подарки дарят, спасибо говорят – мама тоже небось сама работу выбирала. Почему у всех есть выбор, а у меня нет?»

«Пап -  пропищала она, крепко сжимая его руку и дергая ее, чтобы тот обратил внимание – пап, а ты в детстве тоже в детский садик ходил?» Сережа только закончил какой-то нелегкий разговор, с досадой бросил трубку и погрузился в свои мысли. «Ну пап! Скажи, если вдруг да, ты любил туда ходить?» - она надавила на слово «любил». «Не помню, Сонь, что ты пристала, давно это было», - отмахнулся Сережа, но девочка не сдавалась. «Помнишь, ты говорил, что мама еще до моего рождения подрабатывала воспитательницей? Почему вы не родили меня раньше и я не попала к ней в группу? она же такая хорошая, и готовит вкусно! Вот нам на завтрак  постоянно дают манную кашу, густую и противную, аж в горло не лезет! А если бы была запеканка или хотя бы бутерброды сыром… Пап, ты меня слышишь?»

«Мы пришли, Сонь, иди переодевайся быстрее, опоздаешь» - Сережа, вновь что-то искавший в телефоне, посмотрел на дочь и кивнул на автомате: «Давай, давай, поторапливайся». Девочка хотела что-то сказать, но запнулась, потупилась и почему-то покраснела.

«Что вы стоите, все уже в сборе!» - послышася голос воспитательницы. Она вышла в корридор, больно сжала Соню за руку и быстро повела переодеваться.
На завтрак была манная каша с грецкими орехами. Пока девочка копошилась в раздевалке, каша успела остыть и покрыться густой белой пенкой. «Еще противнее, чем обычно» - уныло подумала Соня, размешивая ее ложкой и оглядываясь по сторонам. «Все уже закончили, быстро ешь, а то из-за стола не выйдешь» - рявкнула откуда ни возьмись взявшаяся воспитательница, хлопнув девочку по спине. Она вздрогнула, на глаза навернулись слезы. Соня набрала ложку каши и, зажмурившись, стала есть, с трудом глотая и всхлипывая от обиды и несправедливости.

На прогулке девочка не играла с детьми. Она отошла в сторонку, села и принялась водить ручкой по холодному снегу. Вскоре пальцы покраснели и разболелись, пришлось засунуть руки в карманы. Она грустно сидела и глядела на деревья. Одно, самое большое и древнее, раскинулось прямо над головой девочки, словно укрывая малышку своими могучими косматыми ветвями. Вдруг Соня заметила большое дупло, вход в которое был завален снегом. От него шел какой-то еле заметный аромат. «Не может быть… наверное, мне просто уже кажется!», - девочка удивленно потянула носом воздух. Аромат чувствовался все сильнее и сильнее. «Что там внутри?»  - она нетерпеливо заерзала, потом поднялась и, задрав голову, поглядела наверх. Мама всегда запрещала ей даже близко подходить к уличным мальчишкам, когда те, хохоча и перекрикиваясь, забирались и лазали по деревьям прямо у их дома; но теперь девочке стало стало так любопытно, что она недолго думая, одной ногой упершись в выступающий из-под снега корень, а другой уцепившись за ветку дерева, начала карабкаться наверх. Добравшись до дупла, девочка опасливо заглянула в темноту, и, глубоко и решительно вздохнув, пробралась внутрь.

Сперва Соня подумала, что крепко спит или видит мираж (настолько необычным и неожиданным было то, что она увидела). Дупло внутри оказалось большой просторной комнатой, по центру которой ярко светила лампа («такая же у стоит у нас дома!» - подумала девочка) и круглый стол, покрытый белой скатертью. На столе стоял большой пирог с вишней, лежали бутерброды с сыром, ветчиной, стояло дымящийся чайник, но, самое главное, всю эту картину дополнян торжественный вид огромного куска запеканки с клубничным вареньем и ягодами.

«Наверное, я в раю, за все мои мучения и особенно за эту кашу», - подумала Соня, но потом решила, что девочкам много думать вредно и пошла есть.

P.S. Продолжение, быть может, следует)