Школьные блокадные годы

(редактирование воспоминаний)
Воспоминания о войне и блокаде
Чесноковой Тамары Георгиевны

Война застала меня в лагере, который находился между Толмачёво и Лугой – Красные Сельцы. У нас в этот день была игра в лесу, а потом всех собрали на линейке и объявили о войне. Прилетели самолёты, бомбили. Оставаться в лагере становилось опасным. Собрали всех на собрание и ознакомили с решением: эвакуировать всех на Волгу. Нужно было срочно собрать тёплые вещи. Пока готовились к поездке, пришёл приказ об отмене решения и о необходимости вернуться в Ленинград.

Мама, Мария Александровна, работала на заводе. Завод эвакуировали в Уфу. Несколько дней она была без работы, а потом устроилась в госпиталь (сейчас это школа № 514) и возила воду из колодца, который был рядом (ныне пр. Непокорённых, д.6).

14 ноября 1941 г. был большой налёт на район, где находился госпиталь. Налёт на госпиталь был настолько сильным, что больные сползли вниз, чтобы как-то уберечься. После налёта заколотили окна фанерой.

Когда объявили тревогу, я была дома одна. Дом был деревянным, а мы жили на втором этаже. Стала собираться. Оделась и услышала свист. Нас предупредили, что если слышен свист бомбы, то нужно ложиться на землю. Вдруг грохот. Когда я встала, то вся кровать была в осколках от стекла. Бомба упала рядом с домом и не разорвалась. Уже когда я собрала все документы и стала выходить, то увидела, что оконная рама на кухне лежит на плите.  В комнате висел портрет бабушки, написанный отцом, который был иконописцем. Этот портрет осколками разорвало, и полотно оказалось порванным. Вечером в нашем доме , как и в госпитале, тоже заколотили окна.

Мне было уже 12 лет. Мама, как взрослой, давала свои карточки, чтобы получать хлеб.В городе хлеба почти не было. Нужно было идти получать хлеб мимо 1-го Профессорского корпуса ЛПИ и через пустырь. Один раз я собрала карточки (свои и мамины) и отправилась за хлебом. Получила буханку круглого хлеба и засунула за пазуху под пальто. Нас предупредили, что хлеб надо прятать, а то могут отобрать. Захотелось есть. Засунула руку за пазуху и отщипнула кусочек. Иду и жую. А на поле много дорожек.  Вдруг догоняет меня женщина – высокая, молодая, здоровая, в ватнике, и начинает говорить: « Ой, ты знаешь, идут ремесленники, могут хлеб отнять. Я тебе помогу. Иди за мной.» И вдруг толкает в сугроб и пытается отнять хлеб. Я бегом, она за мной. По другой дорожке шли мужчина и женщина. Они услышали крики и пришли на помощь. Женщина в ватнике всё-таки вырвала хлеб и побежала, а я стою и плачу. Женщину в ватнике поймали, а она давай отбиваться: «Эта девочка ненормальная, я не знаю, чего она кричит!» Но те поняли, в чём дело. Забрали у неё хлеб и отдали мне.
 
Осенью 1942-го дом наш по адресу Б. Спасская, 19, где мы жили в начале войны, разобрали на дрова, а нам дали комнату на ул. Боровой в центре города. Мама устроилась на завод и получила карточку. Керосина не было, готовили в печке. Потом завод закрыли и нужно было "отоварить" карточку. Продукты теперь пришлось экономить. Хлеб поделили на маленькие кусочки. Каждый день можно было съесть только один кусочек. В основном, пили чай. Ставили самовар, пили и грелись. Когда заканчивалась вода в самоваре, ставили заново.

Осенью ходили прикапывать картошку. В поле были траншеи.  Вот идём по траншее с троюродным братом, а он говорит: «Тома, дай кусочек!» Отвечаю: «Нет, не положено». Над полем часто летали самолёты. От них приходилось прятаться в траншеи и долго в них лежать, пока не улетят. Ребята постарше пугали, что нельзя в это время разговаривать, так как с самолёта всё слышно.
Весной было уже лучше: готовили суп из крапивы и лебеды.

Школа стала работать уже в сентябре 42-го.

Летом школьники работали на прополке. Запомнился неприятный случай на прополке капусты: у ста кочанов была съедена сердцевина. Приезжала комиссия, разбиралась, грозили отправить в тюрьму, но после разбирательства (ребята действительно были голодными) стали каждый день давать булку, 50 г конфет «Бим-Бим». А я съем конфету, а остальное в чемоданчик маме. В каше масло – и я сливала в бутылочку для дома.
Когда нужно было возвращаться с прополки, то поезд на нашей станции стоял всего 1 минуту. Мы всем классом кричали: «Подождите, по-жа-луй-ста!»
Потом работали в Щеглово. Там давали сухие пайки. Нескольким ребятам однажды не хватило сгущёнки, и потом они специально ездили её получать. Тому, кто перевыполнил норму, давали кисель. Это было большое лакомство.

Уже в 43-ем году на Боровой улице дали две комнаты. Однажды очень сильно стали грохотать зенитки. Я стала звать в бомбоубежище. Сильный грохот. Мама выбежала в коридор, думала, что провалился пол. Но всё оказалось в порядке, и мы вышли из дома, направляясь в бомбоубежище. С противоположного корпуса выбежал мужчина и закричал, что в трубу попала бомба, но не разорвалась.
Когда вернулись обратно, на моей кровати лежал кирпич, все окна были разбиты.
Так как стоял сильный мороз, все окна пришлось срочно заделывать. Бомбу вывезли.

В день прорыва блокады стоял грохот от залпов орудий. День победы был очень солнечным, ясным. Муж маминой сестры служил на подводной лодке, которая в этот день стояла напротив Военно-морского музея. Мы ходили на лодку. Был салют, но не такой, как сейчас, а очень долгий. Все поздравляли друг друга.

Чеснокова Т.Г. пришла работать в ЛПИ им. Калинина в 1947 году и училась на вечернем Металлургическом факультете. Чесноковы Мария Александровна и Тамара Георгиевна жили 900 дней в городе Ленинграде. Тамара Георгиевна закончила 4-ый класс на Б. Спасской. В память о блокаде получила знак «Житель блокадного Ленинграда».