Ода Лорду, хозяину жизни моей

Действующие лица:
Барнеби – Лорд, спасший меня
Эва – служанка моего Лорда
Джошуа – это моё имя, которое дал мне Барнеби.

I. Рождение и спасение

Во мраке зари, дотлевающей в небе,
Рождён, как щенок я, на голой земле,
И брошен я там же, закрыт в том же склепе,
Забившийся в угол, завязший в смоле.

Был сыном скитальца, гуляки и вора,
Был глупым мальчишкой, бездумным юнцом.
Смотрел я на жизнь, и сквозь щели забора,
Я видел тот мир, где рождён был я псом.

Полуночный город, фонарные блески
Слепили мой грустный, замученный взгляд.
И жизнь, разделив на большие отрезки,
Ты смотришь мне в душу, но щепки летят.

Ты шёл и не видел, но вот отступленье,
Наткнулся на мальчика лет десяти,
Увидел тот лик, те лежащие тени,
Дневного бродяги, ребёнка в ночи.

И сердце, не выдержав, начало биться.
Все мысли очистились, разум стал чист.
И понял ты, что в моём сердце таится,
Забрал мою душу ты в свой обелиск.

Я помню ту руку, пришедшую с неба,
Твой добрый и смелый, великий обряд.
Сказал ты: «Не бойся, я дам тебе хлеба».
Не знал я тогда, что слова те таят.

II. Дорога домой

И вот, мои плечи окутаны пледом,
И грязные ноги промокли до пят.
Стоим мы и смотрим на звёздное небо,
На яркие точки, что идти нам велят.

Здесь шёл я и видел все серые краски,
К которым за годы уже я привык,
Но тут разглядел, и, сняв мрачные маски,
Увидел я дом, что в дали вдруг возник.

Его страшная крыша, высокие окна
Мне казались страшнее и выше вдвойне.
Ты заметил мой страх и сказал, что неплохо
Быть смелей и не верить жестокой судьбе.

Наконец, оказавшись у запертой двери,
Ты уверенно вдруг кулаком постучал.
И тогда оставалось лишь малое – верить,
Что хозяин нам лишь доброты бы желал.

Но открыла нам дверь молодая девица,
В платье чёрном, прекрасной служанки твоей.
И не мог я тогда красоте не дивиться,
Девы, что отпирала тяжёлую дверь.

Я запомнил глаза, те лазурные зенки,
Ты смотрел, и всё время лишь мне говорил:
«Этот дом для тебя сменит грусти оттенки».
Но тогда я не знал и ещё не любил.

III. Служанка Эва

Следом утро настало, забрав сновиденья.
Белоснежная ткань всё лежит на плече.
И утихли все страхи, ушли опасенья,
В день, когда я, смирившись, открылся тебе.

Надо мною стояла прекрасная Эва,
Облик, чей пред глазами моими возник.
Но вчерашние тени, ужасные тени
Оказалось, лишь красили бледный тот лик.

И стояла она в том же бархатном платье,
Те же туфли и дивные серьги на ней.
И светилась она тем же светом и статью,
Затмевавшую тьму всех бессонных ночей.

Но лицо её, солнцем дневным озарившись,
Мне казалось теперь не прекрасным таким.
И глаза её, с лордом моим обручившись,
С голубого вернулись в свой пепельный дым.

И смотрела она на меня без желанья,
Что вчера оставалось смятеньем моим.
На вопросы ответом служило молчанье.
Не смывался служанки, забывшийся, грим.

И не знал я тогда, что случилось за вечер,
Кто испортил прекрасный, задумчивый взгляд.
Её лик был всегда утром весь изувечен,
Ну, а ночью глаза обретали свой яд.

IV. Секрет Служанки

Для меня ты стал вскоре подобием брата,
А служанка твоя заменила мне мать.
Пусть на утро она была грома раскатом,
Ты не смел мне секрет её тот рассказать.

Помню утро дождливое, мокрую землю,
На которой я час уже третий лежал.
Помню мрамор и надпись, которой я внемлю,
Помню клён, что тогда на дорогу упал.

И стояла всё также спокойная Эва,
Но слеза пробралась и упала на пол.
И сменилась тогда вся прекрасная дева,
Её разум в момент, как кувшинка расцвёл.

И сказала она в тот же час без оглядки,
Лишь секундную дрожь, ощутив на руках:
«Каждым утром страдаю я от лихорадки.
Господин обещал излечить её в прах.

Я запомню на жизнь эту мокрую землю,
На которой мы вместе с тобою лежим.
Родилась я на ней и на ней же задремлю.
Мы отсюда с тобой никогда не сбежим.

Наши жизни с тобою – одно ответвленье
Древа душ, что покойный Барнеби возвёл.
Нас нашёл он, любил и берёг без сомненья,
Но, забыв о болезни, покорно ушёл».

V. Песня смерти или Твоё завещание

И тогда мне хватило единого взгляда
Мрачной Эвы, прекрасной служанки твоей.
Протянув мне листок, та, заплакав, сказала:
«Прочитай, ведь закрылась из мрамора дверь».

Я откинул листок, не читав завещанья.
Знал и так я, кому ты отдал тот дом.
Мои губы скривились вновь в крике сознанья:
«Как посмел ты меня возвести королём?»

И теперь, не подумав, назвав меня «Лордом»,
Эва также смотрела на красный ковёр,
Но потом поняла, и решила, не поздно,
И добавила цифру, смирив мой позор.

Слёзы сами катились, глушили страданья,
Разум мой неожиданным светом расцвёл.
И схватил я перо, не искав оправданья,
Написал слово «Ода» и громко прочёл.

Лишь закончив творенье, я встал перед Эвой,
Взял ту руку, хранимую в сердце моём.
Сжал я пальцы прекрасной и хрупенькой девы
И в камине разжал над горящим огнём.

И стояли мы вместе и только смотрели,
Как сгорает в безжалостном, ярком огне
Часть души, часть построенной мной цитадели,
Что, сгорев, вновь достанется только тебе.