Баллада о поисках деда

Герою Советского Союза Георгию Захарову...


I
Давно мне хочется про деда
Свой обнародовать рассказ...
К большому празднику Победы
Вовсю готовился наш класс.
Несли мы в школу к этой дате
За экспонатом экспонат,
Всё дорогое о солдате -
От "похоронок" до наград.
Ну, а у нас в багетной раме,
Храня девичью красоту,
Висел портрет студентки мамы
В овальном сером паспарту.
И в той же раме -
Жёлтый снимок
Был грустной памятью войны:
Навеки вечные в обнимку
Два пехотинца-старшины.
Я знал, что дед мой
Был отважный,
Что всю войну прошёл мой дед.
Про этот факт немаловажный
Я знал ещё с дошкольных лет.
В Берлине, за день до Победы
Смертельно ранили его.
И, кроме этого, про деда
Не знал я больше ничего.
- Ты написал бы дяде Саше, -
Мне посоветовала мать, -
Ведь он меня намного старше
И может больше рассказать.
В селе, где мы с тобой бывали
В года дошкольные твои,
Когда-то тоже бушевали
Очень жестокие бои.
Листочек вырвав из тетради,
Я написал письмо тотчас
И под Смоленск отправил дяде
В село, где я гостил не раз...
И дядя, словно на анкету,
Давал в письме своём ответ:
"А. Документов деда нету.
Б. Фото нет.
В. Писем нет.
Что было - сплыло.
Память - смыло...
На председательском посту
Не только помнить то, что было,
А то, что есть, невмоготу.
Да и зачем тебе, Серёга,
Тревожить сон богатырей?
Трудна у них была дорога.
А юбилей... Что - юбилей?
Ну, пошумят, статьи напишут,
У обелисков постоят.
Но ведь отцы-то не услышат,
Их всё равно не воскресят...".
Письмо, конечно, странным было,
Не знал я дядюшку таким.
Оно мне душу леденило
Своим бездушьем ледяным.
Да как же это - "память смыло"?
Да как же так - "ну, пошумят"?
Да позабыть ли нам могилы
Не возвратившихся солдат?
Ты, видно, был не в духе, дядя,
И мне писал не в добрый час.
Солдат, выходит, шума ради
Спасал Отечество для нас?
Выходит, ради шума пишут
О нём романы и стихи?..
Да, верно: мёртвый не услышит,
Когда живые так глухи.
И размышляя о Победе,
Ну разве я подумать мог,
Что сколько их ещё на свете,
Кто память сердца не сберёг.
Они не только за границей,
Они повсюду и у нас,
Кто очень любит поглумиться
Над ветеранами подчас.
Как мне хотелось в те минуты
Дать резкий дядюшке ответ.
Я мог бы так ответить круто,
Что похвалил меня бы дед.
Но постепенно возмущенье
Во мне утихло, улеглось.
И так случилось, к сожаленью,
Что школу бросить мне пришлось.
Меня покинула девчонка -
Мадонна милая моя...
И на смоленскую сторонку
Решил уехать к дяде я.


II
Под звон ручьёв и птичьи трели
Я ехал к дядюшке в село.
Ещё дыхание апреля
По-настоящему не жгло.
Ещё под лёгким покрывалом
По-женски нежилась земля.
Ещё потягивались вяло
Не отогретые поля.

Ух, как мой дядя кипятился,
Узнав, зачем на этот раз
К нему я в гости заявился,
Оставив свой десятый класс!
И на меня сердито глядя,
Он примирительно сказал:
- Устрою в тракторной бригаде.
Ты ж вроде трактор изучал?..
Ну, а когда земля поспела,
Пропахнув солнцем и весной,
Впервые борозду я сделал,
Прорезав плугом шар земной...

Моим наставником и другом
Стал ветеран Багров Семён.
На всю колхозную округу
Известен был делами он.
Нередко в трудную минуту
Он добрый мне давал совет,
И мне казалось почему-то,
Что знал его я много лет.
Он относился к делу строго,
Был справедливый и простой,
А правду мог сказать хоть Богу,
Тут хочешь падай, хочешь стой.
И ради правды даже малость
Не уступал он никому,
Хотя за правду доставалось
Ему нередко самому.

- А ты, Серёжа, молодчина, -
Вздохнул он как-то тяжело, -
Вот у меня четыре сына,
А все покинули село.
Теперь мне этой боли хватит
До грани дней...
Вот так-то, брат.
А председатель виноватит,
Как будто сам не виноват.
Не длинный рубль, между прочим,
Их поманил издалека.
Рубли и в сёлах не короче -
О нас забота коротка.
Ну, например, в деревне нашей
Ты нужен только как батрак.
Здесь человек, покуда пашет,
То его помнят как-никак.
У сельской власти есть обычай,
Как и ведётся на Руси:
Живи и вкалывай по-бычьи,
Но ничего, брат, не проси.
Вот как-то сын, комбайнер, кстати,
Корове корму попросил,
Так наш колхозный председатель
Его за это отстыдил:
"А попрошайничать не стыдно?
Колхоз не кормит личный скот"...
Ну разве сыну не обидно?
Он связан с полем круглый год.
А вскоре, выйдя из терпенья,
Сын взял с собою детвору,
И к председателю в правленье
Опять явился поутру.
"Прости, - сказал, - что мы без спроса,
Не подросли ещё пока.
Но мы и впрямь молокососы,
Хоть ты лишил нас молока"...
А председатель, как не слышал,
Сидел молчком, нахмуря взгляд,
И молча встал, и молча вышел...
Вот так здесь нами дорожат...

Раз к председателю явился
Багров Семён под вечерок
И с личной просьбой обратился,
Едва ступивши на порог.
- Дай мне, Кузьмич, отгул на сутки,
Пора пахать свой огород.
- Ты брось, Багров, такие шутки,
В колхозе дел невпроворот!
- Но я даю две нормы за день,
Неплохо, чай, для старика?
Прошу уважить, председатель,
Хотя бы как фронтовика.
- А чем, скажи, Багров, ты краше
Того, кто вкалывал в тылу?
Кому и в цехе, и на пашне
Пришлось не легче, чем волу?
А где твои четыре сына,
Верней, четыре беглеца?
Пусть уделят денёк единый,
Приедут, выручат отца.
- Ты говори мне всё, что хочешь,
Но сыновей не тронь моих.
Зря, председатель, их порочишь -
Ты равнодушьем выжил их.
А тыл - я тылу знаю цену.
Да, его ноша велика.
Хоть он и вкалывал две смены,
Зато  н е  в к а л ы в а л  штыка!
Я после первой рукопашной
Не мог заснуть на волосок.
Не смерти страшно -
Крови страшно,
Что даже в рот не лез кусок.
Зачем же хочешь ты
Сраженье
С рабочей сменой уравнять?
Зачем рискованным сравненьем
Солдатский подвиг принижать?
Едины тыл и фронт, однако
У них различие одно:
Идти к станку
Или в атаку
Ох, далеко не всё равно!..


III
Ушёл мой дядя, хлопнув дверью,
Когда уже горел закат,
А я на "тайную вечерю"
Собрал тогда своих ребят.
Мы обо всём договорились,
И поздно ночью, впятером,
Мы к ветеранам заявились
На их "загонки" за двором.
Пока луна по небосводу
Ходила в гости к облакам,
Мы распахали огороды
Всем десяти фронтовикам.
Нам радость душу распирала
И в сердце таяли лучи...
А поутру село узнало
О происшествии в ночи.
Когда я утром бак заправил
И в поле выехать хотел,
"Мой дядя самых честных правил",
Как коршун, вихрем налетел.
- Вы бросьте эти штучки-дрючки! -
И заходили желваки. -
За всё удержим из получки,
Ишь, на чужое добряки!..
А мне плевать на деньги эти,
Как будто дело всё в рублях.
Но в скором времени в газете
Нас раздолбали в пух и прах,
Что зашибаем мы "шабашки"
На огородах по ночам...
И было тяжко, очень тяжко
От обвинений этих нам.
Нас оскорбила ересь эта,
Нас возмутила клевета.
И вот в редакцию газеты
Писать решили мы тогда.
Не знали мы, что с нами вместе
Писал в газету и Багров
В защиту нашей доброй чести
По просьбе всех фронтовиков.
Нет, мы не жалобу писали
Про наши личные дела.
Мы с болью в сердце размышляли
О болях нашего села,
О том, что жить в селе мешает,
О стариках и молодых,
И почему земля теряет
Цветущих пахарей своих,
И почему таким магнитом
Стал ныне город для селян.
И почему над сельским бытом
Всё не рассеялся туман.
Да, быт села теперь не древний,
Но надо делать новый шаг,
Чтобы не город,
А  д е р е в н я
К себе притягивала так.
Уж сколько было перестроек
В деревне в наши времена,
Но так крестьянина нисколько
И не коснулась ни одна.
Да и навряд когда коснётся
Его мечте наперекор,
Коль безземельным остаётся
Наш земледелец до сих пор.


IV
Однажды дядя, взяв газету,
Вскочил и гневно произнёс:
- И ты варакал гадость эту?
Ведь это ж хуже, чем донос!
А ты спокойно подпись ставил?
Вот это сродник! Ну и ну!
На всю страну меня ославил,
Оклеветал на всю страну!
- Не надо, дядюшка, лукавить,
Неправоты в газете нет.
"Тут ни убавить, ни прибавить",
Как говорил большой поэт.
Да, ты себя узнал отчасти,
Не разглядев иную суть,
А речь о том, что надо Власти
Лицо к деревне повернуть.
Ведь сколько лет деревню грабят,
Неужто, дядя, не дошло?
От нестерпимой доли рабьей
Уже село изнемогло.
Зачем мужик, земли лишённый,
Всё ещё пашет, сеет, жнёт,
Коль даже хлеб,
Самим взращённый,
Из городской пекарни ждёт?
Да провались земля и небо,
Но видит сам Всевышний Бог:
Кто сеет хлеб - сидит без хлеба,
Он, как сапожник, - без сапог...
Вот мы о чём писали, дядя,
И в этом нету клеветы.
Москва селян забыла, кстати,
Как стариков не помнишь ты...
- Благодарю за откровенье. -
И дядя встал ко мне спиной. -
Пока не лопнуло терпенье,
Давай-ка дуй, Ниф-Ниф, домой.
Не наноси удара в спину.
- А если вдруг я не уйду?
- Тогда уволю!
- Нет причины.
- Причину я всегда найду.
Ты правдой слишком озабочен,
Но одного не знаешь ты,
Что если правды много очень,
Она страшнее клеветы.
Законы жизненные строги,
Круты у жизни берега.
Ты не по той пошёл дороге, -
Сломаешь зубы и рога...
"Ах, чёрт возьми, опять упрёки.
В чём моя совесть не чиста?
Опять твердят: не та дорога.
Да где ж она, дорога  т а?
Как до неё препятствий много!
Пройду я их иль не пройду?
Найду ли я тебя, дорога?
А коль найду,
То ту ль найду?..".
Ох, до чего я был растерян,
Прослушав дядюшкин урок.
- Что ж, дядя, ауфвидерзеен! -
Я взял свой плащ - и за порог.
Дышал прохладой майский воздух,
Бросали окна ровный свет,
А небо, вытараща звёзды,
Тревожно мне смотрело вслед.
С полузакрытыми глазами
Шагал я мимо всех дворов,
А ноги будто меня сами
Вели туда, где жил Багров.
Меня он встретил у порога
И, не спросив, вздохнул:
- Ну что ж,
Ушёл совсем - и слава Богу,
У нас покуда поживёшь...

А утром...
Это утро сроду
Не позабыть, наверно, мне.
Я вздрогнул, как увидел фото
В картонной рамке на стене.
Ну до чего знакомы лица!
И снова в душу со стены
В упор глядят два пехотинца,
Два ещё бравых старшины...
- Кто с вами снят?
Не Павел Югов?..
В глазах Багрова вспыхнул свет:
- Ты как узнал?
Вот это штука!
- Да это... мой погибший дед...
- Серёжа, милый, дай мне руку!
Вот это случай, брат, у нас!
Ты как живой привет от друга,
А друг спасал меня не раз.
Когда вступили мы в Европу
И шли Германией самой,
Я взрывом был зарыт в окопе
Немецкой рыжею землёй.
И если б дед твой на подмогу
Хоть на секунду опоздал,
То у какой-нибудь дороги
Я б на неметчине лежал.
Домой прислали б "похоронку",
Мол, пал геройски на войне.
А Паша-друг в дивизионку
Послал заметку обо мне,
Что бью врага я третье лето,
Что трижды ранен тяжело,
Потом заметку из газеты
Моим родным услал в село...
Он был сражён, когда берлинцам
Наш хлеб российский раздавал...
Фашизм, родившийся убийцей,
И, издыхая, убивал.
А хоронил я в День Победы
Большого друга своего...
Серёжа, милый, помни деда,
Как помню я всегда его.

Принёс он сумку полевую,
Бумаги разные достал,
И мне реликвию святую
В конверте деда показал.
Пестрят слова мастикой бурой,
Я замер, глядя, сам не свой
На штампик "ПРОС. ВОЕН. ЦЕНЗУРОЙ",
На номер почты полевой...
- Дарю тебе, хоть память эта
Мне драгоценнее всего.
Прими её, как эстафету,
Сергей, от деда твоего. -
Он рамку снял и вынул фото.
- Дарю и  э т о, голова...

И я прочёл на обороте
Великолепные слова:
"Будь зорок сердцем постоянно
И на земле твори Добро.
Борись за Правду неустанно,
Бей равнодушье под ребро!".
И расписались оба друга
Чуть-чуть пониже этих слов:
"Ульяновск. Бряндино. П. ЮГОВ.
Смоленск. Сычёвка. С. БАГРОВ"...
А через месяц из Сычёвки
Я с тайной грустью уезжал.
Меня до автоостановки
Багров, как сына, провожал.
Мне ощущать было приятно
Его горячее тепло.
И было на сердце отрадно
И на душе светлым-светло.
Светло от дедовского слова,
Что всё же я сумел найти.
Да будет мне оно основой
Всегда на жизненном пути.