верлибр Танатоса

I
я вспоминаю смерть своей бабули
в антураже совковой девятиэтажки,
более похожей на четырёхугольник домино
с трещинами на фасаде
и аляповатой декоративной сеткой,
разбитой как будто бы обухом
того же совкого молота.
как я сидел на продавленном стуле
и сквозь пустоту наблюдал за её агониями.
каждый тик комнатных часов
разбухал в сознании,
словно опухоль,
едким хохотом ядерного оружия,
да и у неё самой была опухоль.
может, это изнутри крылья росли
и просто не могли вырваться наружу?

я любил наши душевные беседы,
её доброе и понимающее лицо,
которое теперь корчилось от боли,
было иссиня-бледным.
признаться, мне хотелось
задушить её подушкой что ли,
чтобы попросту прекратить
эти бессмысленные мучения,
извлечь разум из бренного тела.
но я не стал этого делать
из гуманных, конечно же, соображений.

эвтаназия строго запрещена:
общество гуманизма не предполагает
избавления от страданий.
сраные гуманно-гуманитарные гуманоиды,
выбираться из демографической ямы —
это очень демократично.
что говорите? дети в Африке голодают?
закормим их до омертвения
червями.
идите вы на *** со своим человеколюбием,
когда единственный человек, по вашему мнению, —
это вы сами.

II
я мыслю смерть, что мысли еще вменять?
в поросшей спорами каморке
(не в смысле спорами человеческими
или диалогами платоническими,
а насущной плесенью материи)
метафизика с физикой снимают порно,
но ебут тут опять меня.

"просто очередной душный поэт,
сорящий своими опусами,
он так боялся жить, что не вышел
из комнаты, едва дыша,
чтобы его не видели и не слышали" —
подметит проницательный кто-то.
в целом похуй, какой я там ранимый
и какая у меня душа.
я не стану угождать вам и ждать одобрения,
ведь все мы мешки
с ****ым дерьмом, удобрением
и только в этом равны мы.

знаете, недавно умер другой поэт
когда-то он был талантлив,
к концу жизни, наверное, нет.
симпатичный такой, лысенький парень
с пронырливыми щелями глаз,
утомлёнными, как и у всех поэтов.
любил дурь и давать ****ям в рот,
но так и не смог полюбить себя,
что бы там ни значило это,
и других людей тоже, наверное.
такая вот обыденная ***ня,
такой, по иронии, прозаический поворот.

и всё труднее становится осознавать,
как можно говорить о любви куску мяса,
с которым ты совокупляешься,
будто грязное, блять, животное,
какие могут быть дискуссии
о высоком, о стихах и прочей ***не?
со столь переменным успехом
можно разговаривать о вкусах
с безмозглым булыжником, как нехуй,
ведь осмысляет он даже больше.

любое ваше чувство —
лишь суррогат бездушной формы,
когда, кроме формы, ничего нет,
и все мысли родятся от формы,
и сама мысль, и само содержание —
это та же ****ская форма.
но мне похую.
Эроса я оставлю на вас поэтому,
однажды вам станет скучно
и в порыве морального созревания
вперемешку со звериной похотью
вы наконец-то размножитесь —
тем лучше, чем ранее, —
будете играть в потерянных детей,
воспитывающих таких же
потерянных взрослых.
а я, как философ самый настоящий
и ***
с крепким волевым стержнем,
просто
возьму на себя Танатоса,
пока вскоре и сам не сыграю в ящик.

2021