ангелы на карачках

        кино "не уходи"

такое кино –
глупей только жизнь, поди –
и название соответствующее: «не уходи».

ты откуда взяла эту силу вымаливать жизнь?
ты же кукла тряпичная, нет тебя, овца отпущения,
папина падалица,  спермы его и слизи,
чувства вины его нелепое превращение,
нет в твоей голове измерения выше пупка человеческого,
мрут такие от вич, абортов, от выжженной печени,
смотрят глазами прозрачными в муть собачью
и при этом не плачут – пляшут, чертовы куклы незрячие!
умирая, руки папины умывают ангелами на карачках,
синдрома стокгольмского прачки - 
любят у нас, любят так, не иначе.

такое кино.
не уходи.
после смерти - тем паче -
видишь: заело пластинку бродячую...

                * * *

живет себе Вася. глаза-запятые лучатся от счастья, потому что у Васи – синдром.
и с этим добром маме выпало от всего отказаться, что прежде было добром.
оставить дом, и Васино счастье  против течения всех-всех-всех нести выше крыши
шариком смеха, утехой Тому, Кто поедает грех, поедает его и не давится, как и Вася,
которому нравится всем улыбаться от избытка своих хромосом: Вася знает, что мама -
большая и справится, и летать ей попозже тоже понравится на Васином шарике том,
и всегда, когда она падает, обессилев, и плачет, чтобы ее не родили, под мышку их
забирает Василий, и носит их там под крылом.

       

                * * *

…а сначала – конструктор.
собираю его  7300-е утро.
не срастается. Форрест Гамп –  не мой вариант.
мой – Франц Кафка, медленная поправка.
интеллект не повреждён, просто его герой
ветвится в членах, обрастает корой
хитиновой, двинет одним суставом –
движется всем насекомым составом,
оставаясь на месте в воздухе-тесте
дураком с машинистом вместе…
а интеллект сохранен, заметьте:
учится, замирая в наледи смертной,
освобождать внимание от конвертов
ради внутренней вести,
обнесённой частоколом конструктора.
...начинаю 7301-е утро


       * * *

буду нам кактусом,  буду нам камнем.
червь, извивающийся под руками,
буду вам какаться, папе и маме,
папа отвалится, сами с усами
станем опять вспоминать нашу память,
станем печатью на мышце молчания –
кротким даются печали познания:
смертию – смерть
день за днем
до скончания


        укачивание

не приманить-прикормить-приручить
ангела, плачущего в ночи,
если его услышишь
под шевелящейся крышей,
под неподвижной тоже -
ангелы  непригожи…

так уж устроено в нашем краю:
над колыбелькою сплю и пою
предупреждая про волка
серенького…  без толка,
лишь бы она качалась,
только бы не кончалось

это качание взад-и-вперёд,
ну а слова, кто же их разберёт,
если уснувшая мама поёт
будто бы спящему в люльке:
булькают  гули-гульки,

что-то отчётливо бродит вокруг…
серый волчок испугается вдруг
и унесет свой бочок под кусток,
где плачет ангел лицом на восток,
что не помог тебе, милый дружок,
будто бы спящий в люльке –
мама не может и ангел не смог…

сам в колыбельке качается  бог:
мама, не плачь, гули-гули,
люльку качают пули,
я собираю их в кулачок,
видишь – они уснули…