2022

. . .




это пустое лето начинается изнутри
там, еще под снегами
под ледяными рельсами его ты не высмотришь
не постигаешь
живешь как жил; а там, в твоей тишине
кто-то жабрами дышит
припоминая в утробном сне
миры, которым имени нет
их пение слышит
пустынное лето выдумывает стрекоз
и твердость дорог песчаных
и теплого ветра порыв для тонких волос
пыльцу соцветий пряных
закат оранжевый и воркованье гроз
стебли травы на ладонях

видишь: оно уже здесь, всерьез
и мимо несутся сквозь рассвет
его гнедые кони







. . .





кажется, это я тебя создаю
и себя упрямо не узнаю
глядя прямо в кошачьи твои зрачки
наклоняясь к лицу реки
зыблется огненно-голубой поток
и моя душа, золотой цветок,
отражаясь, дрожит
"отпусти" шепчу
так уйти от тебя хочу
не могу уйти. там бежит огонь
там уводит вдаль невозможный сон
не насытить глаз красотой твоей,
мир мой.
между твоих ветвей журчащих
моя любовь затаилась птицей
ее в рыжей шкуре убийцы
ждет расчетливый птицелов.
это наша игра
мы все это
видели где-то
только вот бы не умирать.

я тебе должна прошептать сейчас
в отражение моих глаз
открываю третий и говорю:
люблю.
но не буду твой шепот ловить в ответ
ты - на волнах реки отраженный свет
это я с собой говорю в тишине
это снится мне.

это я - приснившаяся река
и живущие на ее берегах
так просто
золотые люди в тропинках снов
их имен в моих легких
незнакомый воздух.











.    .    .





Если случится беда, сообщите 02.
тут же отправится с базы наряд красоты,
но заплутает в пути, и застрянет в грязи
та красота, так и не спасшая мир.
 
Если захочешь тепла, то камням прошепчи,
камни вокруг соберутся в кочующий дом,
чтобы тебя защитить. но не спрятать и им
теплое тело твое от воющих бомб.
 
Если захочется правды - у самого дна
и без надежды почти обитает она.
горьким осадком выпадет ядерный снег,
бедной земли седина.
 
Может, на этот мир красоте наплевать.
этот уже никакой красоте не спасти.
Федор Михайлович ставит все на зеро,
зная, что бесы его обыграют опять.
 
после всего, когда-нибудь, после всего
снова случайно сюда красота забредет.
не воскрешая, не обещая спасать,
солнечным светом сверкая в зеленой листве.
 








. . .





ты совсем не чужой
хоть и синь и свинцов
хоть и тих и тяжел
хоть и глаз не открыть
и руки не пожмут
холодные руки твои
и вкатали в асфальт
колесами тело твое.

ты такой же как я
осторожно покрыт
одеялом земли
засыпаешь, уткнувшись
в братскую спину лицом.

ты совсем не чужая
на той стороне
на другом берегу
ты безмолвно стоишь
и не смотришь сюда
и ребенок твой на
перебитых руках
не кричит, Божья мать
и я жду, Божья мать, -
ты поднимешь глаза
и посмотришь на нас.

может ты мне чужой?
брата не выбирать
и тебе свой вопрос
зададут облака
если заговорят:
что ты сделал?
где брат твой?
и кто ты теперь
самый мертвый из нас?

ты ответишь:
в грязи увязая
ползу по груди Земли
и когда говорят облака -
значит, фляга свистит
я без сна уже сорок ночей.
голосам в голове
отвечаю рыдающим ртом:
я родился скотом
и трудился за корм
эй, вы там
с перебитым хребтом
не виновен никто
я тебе не чужой
я твой брат
и я не виноват
просто в мире пустом
я родился скотом
и по мне не заплачет никто.










.    .    .






Что я выговорю вывернутым языком?
мир наизнанку будто бы смутно знаком,
но одинок и намертво впаян в твердь
и бездвижнее
и одиноче
чем смерть.
В замкнутый мир, в бездыханную сферу войны
отмахиваясь от слов, жаждущий тишины
звенящей, ты побежишь и я тебя не спасу
на слабых плечах
тебя я не вынесу.
Ты припадаешь к железу губами,
всасывая яд
рот забит тишиной, и голоса говорят
в голове говорят вспять
мне приходится выворачивать
чтобы тебя понять.
и ты ненавидишь меня горячо как железо
холодно как железо
за то, что с любовью своей нелепой
к тебе я лезу
и скаля глаза из век облезлых
не видишь
что бездна
над нами звёздную ночь разверзла.
И мир разомкнут пустошью космодрома
и небо выше
чем ты мог мечтать
но глянь туда: от горизонта
огромно
насколько хватает глаз
идёт волна
которая смоет нас.

На краях миров слово держат атланты
мы как ракеты или как птицы крылаты?
ты выбирай и я теперь выберу:
ждать у трапа тебя
до последней минуты
или бежать за тобой,
уже исчезающим из виду.

Здравствуй, страх,
назову тебя по имени
своему. И ты шепотом
назови меня.
Ты, учитель,
что хочешь вымучить
или вылечить
или вылететь...










.    .    .






и каждый хотел бы выжить
но сможет уже не каждый
мне снится, как нас находят
по смеху, по крови в жилах
спиной - человек проходит
а обернется стражей
он любит когда нам страшно
он любит когда мы лживы

он - сила, сапог, гестапо
мы - теплый шелест иврита
нас ловят по старым книгам
по нотам и музыкантам
и мы сберегаем детство
и мы дожимаем зубы
сегодня досталось супа
сейчас мы смогли согреться

нам выжить. а дальше - знаем
и знаем, зачем: чтоб эти
тонкие пальцы как ветер
летели над фортепиано
чтоб эти глаза восторгом
горели, ища меж формул
победу над болью подлой
свободу народам гордым

нам есть что терять: храним мы
живыми свои остроты
и древние споры, и чье-то
нежно-смешное имя
ты топчешь нас, но истлеешь
под небом, сапог солдатский
а травы растут сквозь каски
все выше и все смелее










.    .    .






осень, зову тебя: наступи, наступи
ступнями босыми на мокрый песок
холодом и простором друг с другом сцепи
нас накрепко, к волоску волосок
к виску висок -
обменяемся мыслями
быстрыми
мыслимо ли?
слышишь ли выстрелы?...
стеклами ясными
алыми листьями
в землю легли
дни этой осени.

дном этой осени
ноги босые в воде ледяной
на повороте
течением сносит нас
топит тяжёлой волной.

Ной, не бери нас,
мы те ещё твари,
пара чешуйчатых рыб лазурных.
а теплокровных и сухопутных
скольких вместит ещё твой Титаник?

чуешь, все ближе твоя ледяная глыба
чувствуешь килем тяжесть ее немую
кто как не рыбы предупредить могли бы
но кто их захочет слушать, пока не поцелует
лёд твои борта
вот
вот мы и встретились, пустота.
между частицами бытия, говорят,
ничего нет.
а если так, то где же тогда обитает страх?
если вглядеться пристальней,
в нем пробивается свет.
и Ной, огибая айсберг, выруливает,
и ковчег
осенним листом приплясывает на волнах.

а в глубине, миллионы лет
тому назад вмерзшее -
не разогнуться -
в ледяную толщу
хищное
чудовищное ничто
пытается оглянуться вслед.









.    .    .





я однажды смешно исчезну,
протанцую пыльцой над бездной,
и, играя светом и тенью,
может быть, я иду к рожденью?

может, всякая смерть - рожденье?
перед главным из всех свиданий
я готовлюсь сдавать экзамен
на свободу от заблуждений.

значит, я патриот Вселенной
и в любом из миров я дома.
а атланты удержат небо -
бесконечную невесомость.








.    .    .





крутится бешено белая карусель
весело весело и все быстрей быстрей
если не вцепишься - выбросит по дуге
в белом беспамятстве, в безымянной мге.

белой метелью на добром облезлом конике
мы проносились на чёрно-белой хронике
мы успевали за временем, таяли искрами
только безмозглыми и безмятежно чистыми

только пустыми, как небо осенью изморозь
мы пролетели мертвые петли, почти не вымерев
радостью детской на самом мира крае
над ледяными лужами паром играя
рая мы отвоюем, сражаясь на деревянных палках
чтобы хватило на день и потерять не жалко.











.    .    .





зачитавшись лентой в смартфонах
мы проехали остановку
и не вышли навстречу жизни

там, где быть должно было двое
нас - две пустоты стояли
друг на друга спокойно не глядя

что-то слишком тихо. я снова
с тишиной не желая смиряться
ухом к этой груди припадаю

но в стеклянном гробу на небесных цепях
летаргически безмятежна
замороженная царевна

не пора ли горючие слезы
проливать на мерзлую землю?

может, только в них и осталась
любви живая вода

бесконечны, как древнее небо
эти сказочные законы
и я буду на страже чуда

чтоб его не принять за будний
день, привычную остановку
трусость, дождь, новостную ленту.












.    .    .






язык мой - враг
я говорю на языке убийц
они морозной пастью лают, хохоча
сбиваясь стайкой
трясущихся трусливых лиц
чтоб заглушить свой страх
кричат
сойдет и так
язык - мой враг
а правда предает
и лезет на рожон
огонь добывший Прометей сражен
и каждый день слетает геральдический орел
и мозг ему клюет.

а за ночь мозг придет в себя
из забытья выныривая
цепляясь за избитые слова
я не исчез едва
в жестоких жерновах Сцилл и Харибд

ты говори со мною, говори
и назови по имени, как есть
и ложь, и правду
и позор, и честь.
















.