Волжанка

Вновь с почтальоном батальона
К нам сумка с письмами пришла.
Мы окружили почтальона,
Как чрезвычайного посла.
И раздалось:
- Кадыров, Спичкин,
Багдасарян, Дончак, Рубцов...
Как на вечерней перекличке,
Звучат фамилии бойцов.
Все пятьдесят четыре глаза
На почтальона брызжут свет.
Кому письмо,
Кому два сразу,
А мне по-прежнему всё нет.
Шуршат листы - и стало тише,
Как будто нет вокруг войны...
- Евге-ний! -
Вдруг я чётко слышу
Знакомый голос старшины.
Спешу на зов.
- Где пропадаешь?
Забыл, что в баню взвод идёт?
Ты что бельё не получаешь? -
И хмуро свёрток подаёт.
И виновато, и сутуло
Я замер перед старшиной.
Рубашка тёплая пахнула
Домашней свежей белизной.
И не успел я удалиться,
Как вдруг на крае рукава -
"Привет, боец!
Бей крепче фрицев!" -
Заметил чёткие слова.
Гляжу на эти строки в оба,
И прояснился хмурый день
От слов: "Ульяновская область,
Р-н Карсунский, Б-Урень".
А ниже: "Ева Ильичёва".
И тут же в скобках: "Напиши"...
И всё. И более ни слова.
И всё так просто, от души.
Я без конца друзьям-солдатам
Твердил, волнуясь, допоздна:
- Мне - не бельё -
Письмо, ребята,
Сегодня выдал старшина.
И жарко сделалось в землянке,
И озарял мне душу свет.
Ведь мне, волжанину,
В о л ж а н к а
Прислала с родины привет!
Ну а друзья острили долго,
Такой им повод дал я сам:
- Да-а, плохо.
Ева-то на Волге,
А ты - в Прибалтике, Адам...
Привыкший к шуточкам армейским
Ничуть я не был уязвлён,
Но женским именем библейским
Буквально был заворожён.
Пойду направо иль налево,
И в потайной своей тиши
Мне сердце шепчет: "Ева, Ева"
И соблазняет: "Напиши!".
И вот в землянке нашей роты,
Где отдыхала вся братва,
Я стал набрасывать в блокноте
Свои ответные слова.
И в тусклом сумраке землянки
Плыла за строчкою строка:
"Спасибо, милая волжанка,
Прими привет от земляка.
Благодарю за пожеланье,
За человеческий порыв"...
И вдруг отвлёк моё вниманье
Необычайно сильный взрыв...
В землянке всё пришло в движенье,
Никто ещё не разберёт:
То ль немец начал наступленье,
То ль свой обычный артналёт?
Опять расплачиваться роте
За этот вражеский разбой.
Стояли мы почти в болоте,
В траншейке - в метр глубиной.
И та была почти зарытой,
Когда пронёсся ураган...
Вот возле бруствера - убитый,
С письмом в руке, Багдасарян.
А рядом - юный и красивый,
К щеке прижавши автомат,
Лежал, как спал, Рубцов Василий,
И кровь стекала на приклад...

С тех пор прошли десятилетья.
Немало пройдено дорог.
Но Еве я за годы эти
Так написать-то и не смог.
Черкнуть бы ей хоть два-три слова,
В душе вопроса не тая:
"Жива ль ты, Ева Ильичёва,
И какова судьба твоя?
На фронте мы благодарили
Вас, не знакомых нам подруг,
За всё, что воинам творили
Ладони ваших добрых рук".