С. Есенин - любовная лирика

Из интернета и по книге
    "Песнь о любви"
(русская любовнея лирика)
сопроводительный текст
и комм-ии
Ал-ра Горловского

http://www.ipola.ru/post330008517


"Великий русский лирик XX века, он до двадцати восьми лет не написал ни одного стихотворения, которое можно было бы причислить к любовной лирике. По воспоминаниям Анатолия Мариенгофа, в сентябре 1923 года поэт с грустью сказал ему:
— А у меня стихов про любовь нету. Всё про кобыл да про телят. А про любовь — хоть шаром покати.
— За чем же дело стало? — спросил его Мариенгоф.
— Для этого ж влюбиться надо, — отвечал Есенин. — Да вот не знаю в кого... В городе, черт подери, два миллиона юбок, а влюбиться человеку не в кого! Хоть с фонарем в полдень ищи.
 
Ранняя лирика Есенина и в самом деле не знает любовных стихов — только стихи про любовь, да и то, как правило, включенные в общую картину опоэтизированной сельской жизни. Большая часть этих стихотворений с любовным сюжетом, вроде «Сыплет черемуха снегом», «Под венком лесной ромашки», «Темна ноченька, не спится», представляет собой явную стилизацию в духе кольцовских песен, в которой почти невозможно разглядеть самого поэта, приметы именно его жизни, его сердечного опыта.

Объяснить это странное обстоятельство, так не вяжущееся с образом жизнелюбивого, влюбчивого и имевшего успех у женщин поэта можно лишь тем, что сами эти успехи не стали событиями его духовной жизни. Видимо, те многочисленные увлечения не осознавались им как сильное и глубокое чувство. В знаменитой «Исповеди хулигана», оглядываясь на свою юность, поэт вспоминает родину, мать и отца, своих односельчан; в его памяти находится место для заросшего пруда, звона ольхи, для зеленого клена, коровы и пегого пса; но и беглого упоминания нет ни о первой любви, ни о девушке, хотя впоследствии в «Анне Снегиной» и «Сукином сыне» эти воспоминания вдруг проступят.

В своем первом любовном цикле «Любовь хулигана», написанном в конце 1923 года, он сам отзовется о предыдущих своих увлечениях цинично и резко, а про любовь к Айседоре Дункан скажет в разговоре с близким человеком: «Была страсть, и большая страсть. Целый год это продолжалось. А потом все прошло и ничего не осталось, ничего нет. Когда страсть была, ничего не видел, а теперь... боже мой, какой же я был слепой! Где были мои глаза?»
 
Конечно, дело не в самих увлечениях: любовь в поэзии вовсе не обязательно тождественна любви в жизни. Мы не раз видели, как случайные встречи рождали прекрасную лирику, и напротив: глубокое и сильное чувство могло оставаться никак не отраженным в стихах поэта.
 
Но богемная жизнь, которая липким своим угаром и чадом обволакивала Есенина, наложила печать на его творчество, внеся в него ноты пьяного надлома, трагических переживаний.

И можно лишь удивляться мощи нравственного здоровья Есенина, которое сумело преодолеть обморочность этого липкого угара и вырваться к чувствам сильным, чистым и высоким. Возможно, отсутствие любовной лирики в первое десятилетие его творчества и было одним из проявлений этого нравственного здоровья.
 
Тот перелом, который произошел в 1923—1924 гг., был вызван, очевидно, не тем, что «наконец-то» встретилась поэту женщина, «достойная его любви», а более глубинными причинами, в частности, переломом в самом поэте. Этому в значительной степени способствовала его поездка по Америке и Западной Европе, в которой открылась поэту не только омерзительность буржуазного «железного Миргорода», но по контрасту с ним — человеческая красота родины, красота человеческих отношений. «Душевное возрождение» Есенина отразилось и в самом возникновении в его поэзии любовной лирики.
 
Цикл «Любовь хулигана» был написан в сентябре — декабре 1923 года. Он был связан с артисткой Камерного театра Августой Леонидовной Миклашевской (р. 1891), с которой поэт познакомился у А. Мариенгофа. Ей этот цикл и посвящен. А. Миклашевская вспоминала: «Он был счастлив, что вернулся домой, в Россию. Радовался всему, как ребенок. Трогал руками дома, деревья... Уверял, что всё, даже небо и луна, другие, чем там, у них. Рассказывал, как ему трудно было за границей. И вот, наконец, он все-таки удрал! Он — в Москве». Несомненно, отсвет этого настроения освещает весь цикл, построенный на противопоставлении того, что было, тому, что есть.

А Миклашевская вспоминала: «Как-то сидели в отдельном кабинете ресторана «Медведь» Мариенгоф Никритина (жена Мариенгофа), Есенин и я. Он был весь какой-то притихший, задумчивый...

— Я буду писать вам стихи.
Мариенгоф смеялся:
— Такие же, как Дункан? (По словам Мариенгофа, стихи «Сыпь, гармоника...» и «Пой же, пой...» относились к А. Дункан).
— Нет, ей я буду писать нежные...
Первые стихи, посвященные мне, были напечатаны в «Красной ниве»: «Заметался пожар голубой...».
 
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
Знаешь ты одинокий рассвет,
Знаешь холод осени синий.
 
По-смешному я сердцем влип,
Я по-глупому мысли занял.
Твой иконный и строгий лик
По часовням висел в рязанях.
 
Я на эти иконы плевал,
Чтил я грубость и крик в повесе,
А теперь вдруг растут слова
Самых нежных и кротких песен.
 
Не хочу я лететь в зенит,
Слишком многое телу надо.
Что ж так имя твое звенит,
Словно августовская прохлада?
 
Я не нищий, ни жалок, ни мал
И умею расслышать за пылом:
С детства нравиться я понимал
Кобелям да степным кобылам.



Потому и себя не сберег
Для тебя, для нее и для этой.
Невеселого счастья залог —
Сумасшедшее сердце поэта.
 
Потому и грущу, осев,
Словно в листья, в глаза косые..
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
 
1923

Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
 
Был я весь — как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось петь и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.
 
Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.
 
Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил,
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
 
Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали...
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
 
1923

Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
Знаешь ты одинокий рассвет,
Знаешь холод осени синий.
 
По-смешному я сердцем влип,
Я по-глупому мысли занял.
Твой иконный и строгий лик
По часовням висел в рязанях.
 
Я на эти иконы плевал,
Чтил я грубость и крик в повесе,
А теперь вдруг растут слова
Самых нежных и кротких песен.

Не хочу я лететь в зенит,
Слишком многое телу надо.
Что ж так имя твое звенит,
Словно августовская прохлада?
 
Я не нищий, ни жалок, ни мал
И умею расслышать за пылом:
С детства нравиться я понимал
Кобелям да степным кобылам.
 
Потому и себя не сберег
Для тебя, для нее и для этой.
Невеселого счастья залог —
Сумасшедшее сердце поэта.
 
Потому и грущу, осев,
Словно в листья, в глаза косые..
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
 
1923

Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.
 
О, возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта.
 
Я сердцем никогда не лгу,
И пегому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.
 
Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.



И мне в окошко постучал
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.
 
Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными — кладбища и хаты.
 
Прозрачно я смотрю вокруг
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.
 
Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.
 
1923




Дорогая, сядем рядом.
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
 
Это золото осеннее,
Эта прядь волос белесых —
Всё явилось, как спасенье
Беспокойного повесы.
 
Я давно мой край оставил,
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.



Я хотел, чтоб сердце глуше
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.
 
Там теперь такая ж осень...
Клен и липы в окна комнат,
Ветки лапами забросив,
Ищут тех, которых помнят.
 
Их давно уж нет на свете.
Месяц на простом погосте
На крестах лучами метит,
Что и мы приедем в гости,
 
Что и мы, отжив тревоги,
Перейдем под эти кущи.
Все волнистые дороги
Только радость льют живущим.
 
Дорогая, сядь же рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
 
1923

при отсутствии большей части  текста комментариев, так и частичном совпаденит приведенных стихотворений в книге и из интернета.

Стихотворения, приведенные в книге:

"Вот оно, глупое счастье"- 1918г.

"Сыпь, гармошка.Скука... Скука... 1923

"Пой же, пой.На проклятой гитаре  1923

"Заметался закат голубой"         1923

"Ты такая ж простая, как все"     1923

"Пускай ты аыпита другим"         1923

"Дорогая, сядем рядом"            1923

"Мне грустно на тебя смотреть"    1923

"Ты прохладой меня не мучай"       1923

"Вечер чёрные брови насопил"      1923

"Я помню,любимая, помню"          1925г

16 стихотворений "Из персидских мотивов" с комменьариями А.Г. и лиц, которым посвящены стихи

"Собаке Качалова" 1925

"Видно так заведено навеки"  1925 14.7.

под многими стихотворениями история их создания и комм-рии А.Г.,
Есениным заканчивания книна- стр.571-607
(в интернете книга 1987г отсутствует)