Несовременный современник

Пустынный берег, вечер, я и море…
Глухое рокотанье темных волн…
Как будто бы меня о чем-то молят,
А я к ним не с подачкою пришел.
Во все года, в любые дни и ночи,
Уж так устроен, видно, человек -
Его от злоб, тоски и бедствий прочих
Влечет к морям как бабочек на свет!

I
Одиночество - музыка-слово -
Над веками, над жизнью моей.
Для меня оно нынче не ново -
Я ищу что-нибудь поновей
В синем море, ласкающем берег,
Отразившем небесную высь.
И однажды, надеюсь и верю,
Я обрящу сверхновую мысль.
Одиночество (слабость иль сила?),
Мысль мою до конца пронизав,
На мучение благословило,
Вдохновением наказав.
Опускаюсь на корточки, хмурю
Беспокойную легкость бровей.
Бурю, дайте мне только бурю!
Это будет, наверно, новей.
А над морем, вздыхавшим глубоко,
Полыхает огнем горизонт,
Солнце падает – красное око,
И гудит над землею «дин-дон».
Дон-н-н! Пылает и небо, и море!
Мозг мой плавится, мысли в огне!
Я ведь с жизнью самою спорю!
Бурю, бурю отдайте мне!
Вот и гаснет… А мне не спокойно.
Я опять начинаю мечтать.
Возникает бессвязно, нестройно
Дум и мыслей мятежная рать.
Это с каждым случается, знаю -
Неожиданно, как звездопад,
Нас прозрение посещает,
Заставляет взглянуть назад.
И у моря иль просто в квартире
Начинаешь вдруг понимать,
Что тебе беспокойному миру
Надоело кривляться и лгать.
Одиночество… Я отрекаюсь
От мирских кратковременных благ.
Но во имя чего? Не знаю…
Как ты думаешь жить? Никак…
Странность странного человека –
Ждать от жизни, не зная чего.
Где души моей тихая Мекка,
Где приют для ума моего?
Словно прелесть весеннего сада,
Словно пропасть у козьей тропы
Открывается мне, как услада,
Миротворства горячечный пыл.
Что, да что это за виденья?
Какофония звуков и вдруг –
Неожиданное избавление
От ненужных сомнений и мук.
Раздвигаются в сумраке стены,
Все плывет, исчезает, звенит.
Вот и вновь я свободен от плена
Мелких злоб и ничтожных обид.
Боже мой, я такой непутевый,
Лишь вопрос, как больной «де жа вю»,
Повторяю я снова и снова:
«Для-чего-я-на-свете-живу?»
Хорошо, попытаюсь собраться.
Вот он мир, этот шар голубой…
Человечество… цивилизация…
Смерть… рождение… жизнь и любовь.
Ну, а я кто? Кто я? Горемыка!
Я такой же как все человек,
Корчу рожу от дикого крика,
Проклиная двадцатый век.
Век мой, боль моя, я - твой философ.
Каждый день открываю тебя –
То дожди, пролетевшие косо,
То весенние прелести дня,
То закаты над дремлющим морем,
То ромашку в любимых глазах,
То воробушка на заборе,
То багряную осень в горах.
Мир мой, радость моя и тревога,
Ты ведь создан для счастья людей.
На планете не так уж их много.
Для чего ж не спокойно на ней?
Для чего же на этой планете
Бесконечные войны в дыму?
Для чего умирают дети?
Мир, зачем ты придумал войну?
Мир заблудший и мир пропащий,
Переделать тебя пора.
Я из будущего в настоящее
Для того и пришел вчера.
Но пришел не ко времени, видно,
И поэтому так одинок.
Нет, не горько, нет, не обидно.
Будет все, дайте только срок.
А пока что шепчу безумно,
А пока что кричу во тьму.
Южной ночи спокойной и лунной
Рву пронзительную тишину.
Как же хочется синего неба,
Верить в сказку, мечту любить
И таким одиноким нЕ быть,
И полтысячи лет прожить,
И любить лишь одну Россию,
Всю до капельки, не скупясь,
И стихи написать красивые,
А потом в летаргию впасть!
Неподвижно лежать на ложе,
Улыбаясь, закрыв глаза.
Только чтобы никто не тревожил
Моего беспробудного сна.
Буду я ни живой и ни мертвый,
Буду слышать и знать обо всем,
Очень старый и крепко тертый
С молодым красивым лицом…

II

Трагедия… Пощечина как выстрел!
Как улей поднебесие гудит.
Пять слов в лицо отрывисто, неистово:
«Все кончено, ты слышишь, уходи!»
Ну, что ж уйду. Не первый, не последний
Трагедию любви переживу,
Все чувства посчитав свои за бредни,
Все страсти посчитав за ерунду…
О, Боже мой, какое было чудо,
Когда ее как золушку открыл!
Теперь одних воспоминаний груда,
Которых я покуда не забыл…
Как началась любовь моя, не знаю.
Обычно одноклассниц не считал
Предметами любви, но уверяю,
Ее среди девчонок выделял.
Она была из тех, о ком судачат -
«Не девка – парень в юбке, бес в чулках»,
Из тех, кто любит общество дурачить,
Порою оставаясь в дураках.
Ее за это в классе не любили.
А зло, известно, порождает зло.
И вы за зло ведь злом всегда платили
И лаской отвечали на тепло.
Не знаю чем, какою ворожбою
Околдовала золушка меня.
Наверное, случается такое,
Как молния средь солнечного дня.
Десятый класс – пора реальных планов:
Тут физику и химию зубрить -
А я влюбился «по уши» нежданно
И мучился стихами до зари.
Когда смотрел я в омут глаз огромных,
Мне все казалось, я – стеклянный шар.
Я падал, разбивался с тихим звоном
И словно дымка таял не спеша.
Любовь… повремени, постой в сторонке,
Ведь жизнь была совсем не мед в раю,
Не песенный мотив, не хохот звонкий,
Позволь, я о другом поговорю.
О том, как начинал я мыслить строго,
Как в жизни я искал героев книг,
Как я искал впотьмах свою дорогу,
Как душу мне терзал тревожный крик.
Порою я мечтал об идеале,
И тайны долголетья снились мне,
И звезды мне загадочно мерцали
В какой-то первозданной тишине.
Я думал, что рожден для дел великих,
Что буду самым мудрым на Земле,
Что в тайны мироздания проникну,
Пред Истины величьем обомлев.
Еще совсем мальчишкой представлял я,
Что в мире все волшебно, все светло.
Душа моя нехитрая впитала,
Одно добро, отринув грязь и зло.
Но мир был не такой, в жестокой правде
Он был сложней и горше во стократ.
Поэты, вы его хоть трижды славьте,
Я трижды проклинал его подряд!
Но я взрослел, мужал и прятал в детство
Веселую ребячью суету,
И было от хандры одно лишь средство –
Поэзии освоить высоту.
А дух мятежный в сердце бил тревогу.
Я мог бы и остаться в стороне
От дел больших, но только, слава Богу,
Такое прозябанье не по мне.
Так стал я комсомольским активистом.
Кипучей жизни праздничный накал
Завьюжил, закружился в темпе быстром.
Я жизнью этой мыслил и дышал!
Не глупое тщеславие, не гордость,
А жажда дела мучила меня.
Случалось, получал за это «в морду»,
Случалось, клеветой пугали, зля.
Случалось, за свою принципиальность
Среди глупцов осмеян был не раз.
Я становился с каждым днем печальней,
Упрямей становился каждый час.
А в голове хаос, неразбериха,
Фантазия с реальностью в вражде,
И чей-то голос постоянно тихо-тихо
Шептал мне осторожно: «Быть беде».
И вот беда…. И я стою за дверью.
Что может быть страдания сильней,
Когда тебе любимая не верит,
Когда не веришь сам душе своей.

III

Я повторяю: «Жизнь прекрасна»,
Когда смежает веки сон.
Как хорошо, что не напрасно
Я был когда-то так влюблен.
Острее чувствовал и видел,
Полней дышал и счастья ждал.
Нет, я, пожалуй, не в обиде,
Что так и не услышал «да».
Пройдут года, и я припомню
Прикосновение руки,
Глаза пугающе огромные
И в них как пропасти зрачки.
Сейчас весна, я жду открытий
И от себя, и от друзей.
Где тот философ, где тот нытик,
Мучитель злой души своей?
Да, я не тот. Но в чем же дело?
Каким ветрам обязан в шторм?
А может это просто зрелость,
Уж года три прошло с тех пор.
Всему на свете есть начало.
Начало зрелости моей
С концом истории печальной
Совпало и с тех самых дней -
Ночами горькие раздумья
И злость с тоскою пополам;
В стихах, похожих на безумье,
Апатии тяжелый хлам…
И до сих пор среди веселья,
Среди друзей находит вдруг,
Особенно порой осенней,
Тупая боль забытых мук,
И одиночества кошмары
Смерчами в праздники мои
Ворвутся, зашипят о старом
Далеком бреде той любви.
И я иду просить у моря
От грусти защитить меня.
Оно как время – доктор горя,
Ласкает душу, вдаль маня.

XII. 1969 – IX. 1972.