Воскресным утром лежа на тахте...

*   *   *
Воскресным утром лежа на тахте,
Читал я книгу мастеров верлибра.
Я знаю – не поверят мне друзья,
И я их недоверье понимаю,
Ведь только идиот в воскресный день
Занудными верлибрами тиранить
По доброй воле станет сам себя.
Я вроде бы пока не идиот,
Но в том-то вся и штука, что читал
Верлибры я отнюдь не добровольно –
Такую кару я избрал себе
За то, что накануне на концерте
Я слишком много выпил коньяку
И стал болтлив и суетлив не в меру,
С красавицами сделался назойлив,
А после, кажется, дремал в метро.

«Читай,– себе я повторял, – читай!
Читай, не смей отлынивать, пропойца,
Читай, чтоб осознать: за всякий грех
На этом свете следует расплата,
А пьянство, несомненно, тяжкий грех».

Мой экзекутор внутренний кривлялся:
«Что сморщился? Не нравится верлибрик?
Ах, маленький! Нехорошо ему!
Но мы-то знаем, что ему по нраву:
Коль вставить в пасть ему с винищем соску,
То будет любо-дорого глядеть,
Как он начнет причмокивать, и гукать,
И радостно ножонками сучить,
Как заблестят бессмысленные глазки…
Он был уверен, что земная жизнь
Есть череда сплошная удовольствий,
Но нет, шалишь, – давай читай, подлец!»

И я читал. Я ерзал на тахте,
Пытаясь поудобнее улечься;
Подслеповато щурил я глаза
И поднимал ошеломленно брови;
Чесал затылок, и кривил лицо,
И корчил вдруг ужасные гримасы,
Как бы надеясь книжку напугать,
Но книжка и не думала пугаться,
Перед моим потасканным лицом
По-прежнему вися в пространстве душном.
Извилинами старческого мозга
            
Безвкусные верлибры я жевал.

Вот почему доселе я не спился,
Хоть многое к тому располагало:
Едва предложат мне уйти в запой,
Расписывая прелести запоя,
Задумываюсь поначалу я,
Поскольку труд за нищенские деньги
И прочая житейская рутина
Мне опостылели, и страшно тянет
Хотя бы на три дня про них забыть.
Однако я в опасный этот миг
Себе не вытрезвитель представляю,
Не лица почерневшие бомжей,
Не печень, пораженную циррозом,
А толстый, изданный любовно том –
«Собрание российского верлибра»,
И чтения мучительный процесс.
И сразу же ослабевают ноги,
И диафрагму сдавливает спазм,
И говорю я голосом дрожащим,
Превозмогая приступ тошноты:
«Нет, чуваки, я лучше уж по бабам».
А экзекутор внутренний ворчит:
«Что ж, ладно… Но за то, что колебался,
Ты эту книжку все же почитай».