Суров удел...

…Тебе тридцать три — ты почти взрослая:
искры в глазах, пламя в груди.
А хочешь любить — так люби Бродского!
И никуда не ходи…
(группа «Немного нервно», из песни Е.Гопенко «Любить (ч)*удаков»)


(почти что сказочка)


Суров удел типической гражданки, – 
не жить мне в фешене́бельном шале́!
Кому-то — кофе с круассаном, крем-брюле…
А мне — мещанке! — крендель да баранки.
Но мой задор фрустра́цией не кли́нит,
коэ́фф самооценки не занижен, –
лишь зазвучит растерянно и тише
глас вопиющего в безмолвии пустыни.
Житьё-бытьё — отнюдь не кабала!
Блатная синеку́ра — не до по́та,
деви́чьи посиделки по субботам, –
мне нравится несу́етность в делах.
Однако пра́вы вездесущие соседки:
не стоило мне шастать по ночам, –
читала б «Камасутру» при свечах,
а не болталась, будто призрак, у беседки.
И не ждала бы с вожделением того,
кого достала гривуа́зность моционов, –
его не трогают ни лирика канцона,
ни эвфеми́змы и ни лексика арго́...
...Сотрудница, одна из сердобольных,
шепнула мне в курилке под тютю́н:
живёт в глухой провинции веду́н,
он мой вопрос решит краеуго́льно.
С самой собою допуская компромисс,
собрав в баул нехитрые пожитки,
я вско́рости  стояла у калитки
в густом ряду подсолнечных кулис.
А у избушки  —  деревенский чудик!
Приметив гостью, и́скоса взглянул, –
он был до крайности субтилен и сутул,
а за спиной — декоративный прудик,
где над водой, заросшей буйной ряской,
сверкая перламутровым крылом,
большая стрекоза жужжит сверлом,
тараща в мир фасеточные глазки…
Под впечатлением уютности картин,
забыв бонто́н на колдовско́м сеансе,
я будто замерла  в глубоком трансе
средь пышных обихоженных курти́н.
Промолвил ста́рче, заспанно зевнув:
«Зачем пришла, прелестная девица?
Дай разгадаю твои тайны, озорница,
и маету  смятенных зыбких чувств».
И без утайки, по-простому рассказал
про легковерные сердечные порывы
и про невинность грёз неприхотливых,
про меланхо́лию  в ореховых глазах, –
о том, что все когда-то ошибались...
Кого из нас не плющил шатких уз,
пору́кой отягчённых, тяжкий груз
и бремя  нестерпимых колебаний:
возможно ли  вторично доверять
тому, кто вас однажды уже пре́дал?
А я туманным рассужденьям деда
внимала, словно текстам букваря:
«Бросай поту́ги сделать офигенной
свою простую незатейливую жизнь,
они съедают твой ледащий организм,
усугубляя  статус её бренный.
С учётом оптимального расклада
не занимай и не наращивай долги,
доверие — тончайший лист фольги, –
измял разок, попробуй-ка разгладить!
А счастье — краткий фееричный миг.
Случайный, неожиданный, летящий…
Оно — твой выбор. Ищешь и обря́щешь.
И не вникай в противоречия интриг».
Отведав пе́чево из простенького теста,
отвесив дедушке почтительный поклон,
с зави́дной лёгкостью  я подала́ся вон
сквозь дебри ивняка... И пела "пе́стню":


Ты говоришь мне: "Не плачь, милая,
будет со временем всё хорошо.
Твой Купидон не стрелял мимо.
Он бросил свой лук и ушёл.

Зато, посмотри, все места проданы
в этот театр, хоть не Большой.
А хочешь любить, так люби Родину,
что тебе нужно ещё?"

Как ни стараешься — не получится.
Видимо, замысел был таков.
Боже, избавь нас от вечной участи:
любить (ч)*удаков.

Ты говоришь мне: "Оксти́сь, милая.
Вытри печаль, выпьем вина.
Желать тебя вечно, какой бы ни́ была,
может один сатана.

Тебе тридцать три — ты почти взрослая:
искры в глазах, пламя в груди.
А хочешь любить, так люби Бродского.
И никуда не ходи".

Как ни стараешься — не получится.
видимо, замысел был таков.
Боже, избавь нас от вечной участи:
любить (ч)*удаков!

Как ни стараешься — не получится.
видимо, замысел был таков.
Господь завещал нам прощать и мучиться.
И любить..

(текст и музыка Екатерины Гопенко "Любить (ч)*удаков")


Post scriptum:
Генрих Гейне "Аутодафе"

Блёклый ро́зан, пыльный локон,
кончик банта голубого,
позабытые записки,
бредни сердца молодого, —

в пламя яркое камина
я бросаю без участья,
и трещат в огне остатки
неудач моих и счастья.

Лживо-ветреные клятвы
улетают струйкой дыма,
и божок любви лукавый
улыбается незримо.

И гляжу, в мечтах о прошлом,
я на пламя. Без следа
догорают в пепле искры, —
доброй ночи! Навсегда!