Одиночество вдвоём

                VERBA VOLANT, SCRIPTA MANENT.*

                Quaerite quos agitat mundi labor.
                Mensque pati durum sustinet aegra nihil. **

                Sicut enim aliquando misericordia puniens,
                ita est crudelitas parcens. ***


Давай-ка, дружок, начнем жизнь сначала,
Закроем глаза - и померкнет наш свет.
О, если б неволя свободою стала,
Мы счастье познали бы, которого нет.

Ты ждешь, что настанет прекрасное время,
Когда ты и я с ветром будем гулять.
Жаль, давит еще тяжелое бремя,
Что нам говорит: «Еще долго ждать!»

Пройдемся с тобой по волнам океана,
Он тоже так долго в разлуке нас ждал.
Мы встретим его с веселеем пьяным,
Увидим свободу – начало начал.

Ты веришь в меня, мой дружок одинокий?
Спасибо, мой друг, в тебя верю я.
Весь мир навсегда для меня стал далеким,
А ты мне – весь мир, и мой брат и семья.

Прости, что чудесные наши мгновенья
Я часто печалю кричащей слезой.
Лишь ты понимаешь мои побужденья,
Мы очень похожи душевно с тобой.

Ты рос в горделивом селении предков
И жизни повторность ты тоже познал.
Понять своих братьев, как я, мог так редко
И так же как все ты свой дом потерял.

Напрасно терзал себя, ветром гонимый,
Без толку пытался приют отыскать.
Судьбою мы стали с тобой побратимы,
Ты сам согласился другом мне стать.

Мы вместе смотрели на темные ночи,
И, громко смеясь, дразнили луну.
Я помню тот миг, когда наши очи
Грустить заставляли саму тишину.

Все, глядя нам вслед, потом свои слезы
Скрывали от нас, солгав тем себе.
Для каждого мы, как в сердце занозы,
Ведь всякий сочувствовал нашей судьбе.

И то пониманье в душе отражалось,
Порой, злая правда сильнее гнетет.
Ты помнишь, как сердце болезненно сжалось
От мысли, что кто-то быстрее умрет.

Мой друг, это страшно. Уж лучше нам вместе
Покинуть сей мир в назначенный миг.
И смерть встретим мы с положенной честью,
Смутив ее хладный и высохший лик.

Я слышу твой слабый и жалобный шепот,
Я знаю, что звезды не греют тебя.
Ты вспомни всесильных морей вольный рокот,
Ладонью к груди прижму я любя

Твой хрупкий и трепетный стан, что холодный,
Что ласки не знал, любви и тепла,
Но сердца наш стук, как ветер свободный,
И души нам греет подруга луна.

О, были бы крылья на спинах усталых,
Молчащего неба раздался бы глас.
Забыли бы мы о страшных ударах,
Которыми жизнь осыпает нас.

Да, мы сорвались бы в прекрасную бездну,
Свободой зовется прекрас океан.
Но, бедный мой друг, скажу тебе честно:
Того океана не видеть нам.

Прошу, не терзайся. Друг, горем убитый,
Поверь, что наши сердца воспарят.
Найдем чудный мир, что богом забытый,
Где каждый нам будет приветлив и рад.

Тебе не страшна уже рыжая осень,
Моей голове не бояться зимы.
Ты осенью умер, свой старый дом бросив,
А я скоро буду в пыли седины.

Времен тяжкий нрав подавит познанье
И людям его не понять, как себя.
Есть в жизни одна вершина сознанья,
Ее достигаешь, кого-то любя.

Все кроме – не истина, метание мысли,
А бег наш за смыслом – пустая ходьба.
Оставить нас в мире иль вскоре отчислить
Решаем не мы, а наша судьба.

За что же судить тогда человека,
Раз это свершить ему суждено?
В том вечный вопрос, загадка для века,
Ответа здесь нет. Но знаю одно:

Рождаемся мы не простыми листами,
А сложной скрижалью, - на ней письмена, 
Которые нашими правят умами,
На каменных плитах лежит вся вина.

Но вечный судья не смотрит на это,
Хоть сам предрешил в назначенный час
Умом помутиться простому поэту
И сам сотворил эту дружбу для нас.

Меня он решил оставить в больнице,
Мой дом – приют для душевно больных.
Ты в клетке задушишь вольную птицу,
Судья, в чем смысл решений твоих?

Тебя оторвал он от милого дома,
По воле его ты скитался, грустил…
Я помню лишь ночь в сиянии грома,
Когда тебя ветер к решетке прибил.

Вдвоем суждено нам гулять на том свете,
Таков предначертанный каверзный рок.
Сдружились с тобой мы - и смерть вместе встретим:
Безумный поэт и увядший листок.

   
                <2007>

*Слова улетают, написанное остается (лат.).
**Ищите на это ответ, вы, кого занимает устройство мира. Больная душа не может вынести ничего тягостного (лат.).
***Ведь подобно тому, как бывает иногда милосердие, которое наказывает, так бывает жестокость, которая щадит (лат.).