Одним махом

    Серёга был простым деревенским парнем. До своего совершеннолетия не шатался по стрёмным местам, не бухал и не залипал к компе, а постоянно совершенствовал своё тело, изнуряя его всевозможными тренировками, пробежками, брусьями и турником. И к призывному своему возрасту был абсолютно готов быть брошенным в любой водоворот судеб с самыми минимальными шансами на выживание и способен был выжить в этих условиях… И так сложилась судьба, что попал он в разведроту куда то очень далеко от родины и милых берёз. Повидал он много и всякого. Часто, да почти что всегда, приходилось идти в ножевые атаки, рукопашные схватки и, как то так получилось, что очень он поднаторел резать глотки противника одним, едва уловимым взгляду, движением и так, что больше тому ничего и не требовалось—тело безвольно обмякало и падало к ногам убийцы, не представляя тому никакой уже угрозы. Много прошёл он по кровавым тропам той, чужой и страшной войны. Терял командиров и близких друзей. Огрубело Срёгино сердце. А после того, как побывал пару месяцев во вражеском плену, совсем сделался как биоробот—эдакий идеальный солдат. Пленных он больше тогда не брал и частенько, просто бросал автомат среди боя, брал в руки боевые свои ножи и шёл кромсать чужеродцев. Боялись враги Серёгу и очень уважали за его смелость и отвагу. Большие деньги были обещаны за его голову, но как то не повезло врагу…. Пришло время—и наш Серёга уволился со службы и попал в свой прежний, давний мир, на свою Родину.
     Встретила Родина Сергея, как встречает чужая, злая мачеха сильно провинившегося пасынка—ледяным холодом. Выйдя из гремящего и смердящего выхлопом, старого, ещё советского автобуса, возле своей деревни, он увидел лежащего на майском солнцепёке, среди плевков и окурков бомжеватого вида деда. Пройти мимо—было первым его желанием, но вспомнив, что он дома, что вокруг совсем не враги, а все свои—друзья, соседи, родичи, подошёл и, склонившись, тронул за плечо, мерно храпящее тело. При ближайшем рассмотрении он увидел, что смердящее туловище имеет грязную, засаленную бороду и нечёсаную копну полуседых, слипшихся, спутавшихся длинных  волос. Попытки его разбудить ни к чему не привели и Серёга, так и не распознав в нём никого из своих знакомых, просто взяв того за одежду в районе лопаток и поясницы, как мог, аккуратно перенёс его в тень остановки и возложил на деревянную, с частично выломанными брусками, лавку. Буквально спустя пять минут, ему на встречу из-за  края леса, что огибает дорога, делая плавный поворот, вышла траурная процессия. Сердце привычно защемило и замерло в ожидании новых ударов судьбы, ведь сколько не было бы на веку Серёги смертей, сколь близкими бы не были ушедшие его друзья-сослуживцы, но смерть, она всегда и везде смерть и каждый раз она, отнюдь, не веселит и радует душу…. Она её рвёт.
    Односельчане, конечно же узнали Серёгу. Не смотря на его насыщенный, шоколадный загар дальних стран, лицо его осталось прежним, только в глазах появилась какая то отрешённость, холодная и безпросветная. Хоронили Васяку—его одноклассника. «Васяка просто вовремя не смог похмелиться и кончился в страшных муках» - бормотал пьяным, осипшим голосом ещё один Серёгин одноклассник, к стати, растормошённый мужиками на остановке, так не давно, заботливо уложенный Сергеем—Вадим. От Вадика, всегда педантично одетого, с прилизанными, тщательно вымытыми, по плечи, волосами, смердило какой-то кислятиной, каким -то бензином вперемешку с сивухой и Серёга, используя разницу в росте, старался  выхватывать свежего воздуха поверх головы этого непонятного и абсолютно не похожего на Вадима, существа.

    Похороны прошли обыденно и, как то буднично просто… Так раньше отец зарывал за огородом притопленных бабушкой котят, да и то, имея мягкий характер и  светлую душу, он каждый раз просил прощения у загубленных живых душ и в этот день жёстко травил себя алкоголем, замыкаясь в свежесрубленной бане и никому не отпирая дверь. На этой процессии не чувствовалось даже этого сострадания, не ощущалось той Боли, какую видел за годы службы и от какой очертя голову бежал, Серёга – просто ловко и шустро закинули не такой, уж, тяжёлый ящик гроба в свежевырытую яму, кое как пошвыряли(и то не все) подсушенные солнцем комья рыжей глины и, не дождавшись когда копачи воткнут в холм могилы, сколоченный отцом Васяки, покрытый морилкой и лаком, деревянный крест, вразнобой начали двигаться в направлении деревни, видимо в предвкушении поминальной трапезы.
     Серёгу тискали, похлопывали по плечу, искренне улыбаясь, казалось бы, совсем не знакомые ему люди. Он совсем потерялся. Ему порой казалось, что он, по какой то дьявольской ошибке, забрёл совсем не в свою деревню, что вокруг абсолютно чужие люди и не знакомые лица…. Правда лица были не знакомы, почему то лишь у его сверстников и тех, кто помоложе… Старики и сверстники родителей почти все были вполне нормально узнаваемы… Что же тут произошло за эти пять лет?!! – думал Сергей и никак не мог получить вразумительный ответ.  Какая  здесь случилась напасть? Как так смогло выйти, что я не могу узнать лица своих сверстников? Может и тут прогремела страшная война и они, видя то (а может ещё и больше чем я), что довелось увидать мне, так изменились, износились душами и телом? Так постарели..
    Поминки прошли, как в тумане и огрубелому сердцу Серёги не раз пришлось ломиться в клеть груди, при виде того, как рыдает и убивается, иссушенная горем мать одноклассника, как не пряча скупых, мужских слёз, сжав до побелевших пальцев кулаки, сидит и смотрит в одну точку отец Василия – дядька Митрофан. Митрофан Сергеевич – лучший комбайнёр Волгоградской области в годы СССР, любящий отец семерых детей, всегда говоривший Серёге:  Обалдуй ты, Серёжа! Вон бери с моего Васяки пример! Он лучший механизатор в деревне.., да и в районе уже поди… А ты? Что ты всё никак не забросишь детство своё? Всё бегаешь, да прыгаешь… А вот женишься – Светку кто кормить будет?
     Светка! Как молнией ударило в захмелевший мозг Серёги! СВЕТКА!!! Где же она? Почему я её тут не вижу? Что в этом мире, в этом таком не понятном теперь мне, мире произошло и ГДЕ ОНА? Где моя Светка?
     Уходил Серёга в Армию, как и многие его друзья, шумно, под гармошки и пляски. Провожали всей деревней. Только она одна не пришла. Не потому, что у неё не было сердца, не потому, что она его не любила. Нет. Она его любила так, что остротой её чувства можно было запросто разрезать пополам весь земной шар, так, что чистоты её чувства хватило бы на изгнание всей заразы с планеты и выздоровление всех тяжело больных… Таких чувств в Природе не бывает, а если и бывают, то это на столько случаи единичные, на столько невообразимые, что никто и понять не может этого и адекватно оценить. Но Сергей это знал. Он сам точно так же горел и выгорал изнутри от этого жгучего и безжалостного огня их Любви и разлука для него была немыслимым испытанием и невообразимым будущим… И вот оно наступило. Пришло время прощаться. Светлана уже целую неделю ходила серая и убитая горем. Отец её Дмитрий Савелич, подтрунивал над ней по доброму «Был приказ ему на запад…ей в другую сторону…», от чего Светка срывалась в надрывные и тяжкие истерики и не могла долго прийти в себя, утешаема матерью и бабушкой, о чём Серёге рассказывал в письмах младший братишка Светки – Виталька. На забитом до верху сеновале Серёгиного подворья – излюбленном месте встреч двух, пылающих невиданным до селе чувством, сердец и произошёл тот давний их разговор. Светлана упрекала его, рыдая на мускулистой, крепкой груди любимого в его безсердечности, в не желании остаться с ней, ведь его брали без всяких конкурсов в институт, где есть военная кафедра, а значит и службы толком никакой не будет, что Серёга сглупил и наоборот написал рапорт, в котором однозначно и конкретно просил послать его куда-нибудь туда, где погорячее, где он сможет стать настоящим мужчиной, а не просидеть писаришкой при штабе, крыся и похохатывая над сослуживцами. Разве же это любовь?, рыдая причитала она, Разве можно так убивать, любящее тебя сердце?!?!,  - разве ты не понимаешь, что я просто вымру без тебя? Уже не смахивая, льющиеся, как река, слёзы, она всем телом прижималась к милому и дрожала, как в ознобе, не смотря на жаркую августовскую ночь. Губы её постоянно между сотнями поцелуев, шептали его имя и молили  не покидать её, не оставлять одну… Под утро, ошалев от этой тяжёлой и одновременно сладкой ночи, Сергей, подумав, что, скорее всего будет правильным порвать с ней и оставить Светлану, не беря с неё никаких обещаний, не лилея никаких надежд на то, что она сможет его дождаться, он, достаточно грубо, спокойным и ровным голосом, объявил ей о том, что бросает её и не желает, что бы Светка его ждала. – Ты совершенно свободна – сказал подсиповатым голосом Серёга. Не жди меня. Ты свободна.
       Поломанной, растрёпанной куклой скатилась с сеновала Светка. В серой дымке утреннего тумана Серёга не долго видел её стройную, высокую, ладную, точёную фигуру. Она шла, не глядя под ноги, простоволосая, волоча за собою нарядную, цветастую косынку, что он ей не давно подарил. Она растаяла в утреннем тумане и именно этот образ все эти годы стоял в глазах Серёги. Именно он давал ему силы и высушивал слёзы безсилия в самых нечеловеческих испытаниях, в самых страшных переплётах и безвыходных ситуациях. Однажды, когда к его горлу уже был приставлен острый, арабский нож и нога между лопаток придавила его к земле ещё сильнее (а он знал, ЧТО за этим последует), а руки были так стянуты сзади верёвкой, что даже шевельнуть ими не представлялось возможным, ИМЕННО этот образ Светки, уходящей в туман, именно он включил какую то кнопку в его организме, открыл какие-то абсолютно не мыслемые возможности и неизведанные Пути, что одновременно с разлетающейся с рук, крепкой верёвкой, летел с его спины, неуклюже махая руками его не состоявшийся палач  и одновременно в руках его появился, стоявший рядом, калаш… Так было…
     И теперь он с жадностью впивался взором в пьяные, обрюзгшие и какие то совсем не знакомые лица женщин за трапезным столом, ища, пусть изменившуюся, пусть постаревшую, как тут они все, но его…ЕГО Светку. Рядом с ним мирно спал на столе, придавив локтем тарелку, так, что она встала к столу под углом, Вадим. В наступавшей время от времени, тишине послышалось журчание… Серёга глянул – с лавочки Вадика на пол текла струйка мочи. Хмель Серёгу не взял и он, брезгливо выйдя из-за стола, подошёл к родителям Василия, как мог выразил своё сожаление и под каким-то не понятным и совершенно не знакомым ему чувством покинул дом покойника.
        Неделю Серёга не выходил никуда из дома. Старый, ещё дедовский рубленный дом встретил его не особо радостными вестями. Бабушка Маша – мама отца, умершего от сердечного приступа, когда Серёге было ещё шестнадцать, распознав в явившемся «басурманине» родного внука, причитая навзрыд, рассказала, что мать его Людмила не дождалась сына из армии и месяц с лишним как, лежит на том же деревенском погосте, что Серёга сего дня посетил. Пил Серёга всю эту неделю. Пил и не хмелел. В тяжёлых, судорожных снах, безконечной вереницей, а то и кружа хороводы, мелькали в отблесках кострищ знакомые и родные лица отца, матери, сослуживцев…Васяки… А позади них в величественном свете рамп, под всполохи салютов и барабанный бой махал ему рукой с трибуны-мавзолея плюгавенький карлик и тыкал на лозунги и транспаранты своим крючковатым пальцем , где написано было, что он де, наше всё!.... Проснувшись ото сна, по инерции тело само делало мелкую, не значительную работу по дому, что бабе Маше, после пяти лет без мужика в хозяйстве, было за великую подмогу… То коромысло починит, то калитку выровняет, то, опять же, навес над крыльцом подлатает. Сядет обедать, да и спать затем… Снова в хороводы мёртвых лиц.. Но, как то, под утро в его очередном таком сне случилось нечто новое… Вдруг вереница лиц, смотрящих глубоко в самую душу Серёги, стала подёргиваться лёгкой пеленой тумана. Туман становился всё гуще и гуще и вот уже не видно даже никакого движения, не слыхать ни единого звука – просто белое покрывало тумана висит перед глазами. Прямо перед его взором туман вдруг заклубился, завращался и увидел Серёга, как из молочной мглы выплывает к нему очертаниями до боли знакомый силуэт. Девушка с распущенными каштановыми волосами, в которых то тут, то там видны травинки, былинки . Очертания лица никак не разобрать  -  мешает клубящийся туман. Но вот она взмахнула обеими руками, туман ещё сильнее заклубился от её рук и стал отступать за её спину. Она посмотрела в его глаза своими изумрудно-зелёными огнями глаз и сердце запрыгало в неудержимом галопе, погнало по венам с бешеной скоростью кровь и он, рывком, подскочив на кровати, проснулся с криком : Светка!
    - Чаво кричишь-то, как ошпаренный? – баба Маша ловко доставала из печи свежеиспечённый хлеб. – Жива здорова твоя  Светка. Что с ней сбудется? В городе живёт и приезжает порою, когда в отпуск, когда родителей поздравить …, да на пасху вот была…
      Светка! Как же вся эта чернота смогла её вытеснить из его мозга? Моя Светка…. Я так долго к тебе шёл, так ждал нашей встречи… Сколько раз я её представлял, сколько раз каялся пред тобою за свою неимоверную тогдашнюю, непростительную глупость! – думал Серёга, обливаясь ледяной родниковой водой.
        Светлана Васильевна! Зайдите к директору! – услышала Светка голос секретарши, проходя мимо приёмной.   А, Светочка! Здравствуй. Проходи, проходи – произнёс карлсонообразный, с большой, почти на всю голову лысиной, Дмитрий Аронович. Присаживайся. Разговор у нас, видимо, будет долгим. Светлана вопросительно посмотрела на него. – Что то не так с планом, Дмитрий Аронович? По дополнительным нагрузкам вопросы? Или вы, может быть, на счёт отказа родителей моих учеников от обработки их персональных данных – так это их законное Право и я тут ничего не могу поделать…  - Да нет же, Светлана Васильевна! Тут, как раз-то и нет больших проблем. Да, персональные данные – это юридически совсем не наша работа, но это, как пригруз, как рыбалка такая…Понимаете? Кто попадётся на крючок, того мы и вытянем. Не вытянем мы – так во все инстанции дано указание любыми способами выкручивать из людей эти-самые персональные данные. Как они смогут отказаться от медицинских услуг, когда им так же станут «предлагать»? Нет никак не смогут. К вам в этом вопросе нет никаких нарицаний…Хотя Бэлла Юрьевна, знаете ли, с двух классов в стопроцентном объёме смогла их собрать. Ну да бог с этими данными! Светочка, душечка! Я вас позвал вот по какому вопросу. В вашем классе есть один ученик – Барас Осланом. Понимаете о чём я говорю?
  - Нет, не понимаю… - густо покраснела Светлана.
 – Ну что же вы, Светочка! Я же вижу, что вы всё прекрасно понимаете и ,более того, судя по вашей реакции, вы осознаёте, что допустили, скажем, некоторые ошибки в воспитательном процессе в отношении конкретно этого ученика. 
-  Дмитрий Аронович! Я всё довольно подробно описала в своей объяснительной по поводу произошедшего и добавить мне не чего…впрочем нет, конечно мне есть что добавить к написанному, ведь уважать Учителя мы никогда не сможем заставить, если его не уважает родитель, который отдаёт этому-самому учителю своего ребёнка на обучение…
- Это всё полемика Светочка… Слова и разговоры, а вот пощёчина ребёнку – это уже, знаете ли, дела… И дела серьёзные. Ну слава богу, родители Бараса – люди адекватные и отец его желает одного. Просто вы попросите прощения перед его сыном, в присутствии его отца и всего класса. На чём сей досадный инцидент и будет полностью исчерпан.
  -   Я? Я должна просить прощения у зверёныша, который до крови избил девочку во время моего урока? Я должна просить прощения после того, как он мне ножом вспорол юбку и она упала на пол, оставив меня в одном нижнем белье перед всем классом? Это я, Я должна просить прощения? Быть может за то, что он тогда же обозвал меня грязной русской шлюхой? При всём классе… Да и даже один на один обозвал бы… Это уважение к Учителю? За что я должна попросить прощения, Дмитрий Аронович?
   - Ну что вы так горячитесь Светочка! Да, мальчик тяжёлый, но это же не повод хлестать всех налево и направо по щекам! Так, знаете ли и до тюрьмы не долго…
  - Вы меня для этого позвали Дмитрий Аронович? Что бы добить моё человеческое самолюбие? Вы хотите меня унизить и оставить в этом приниженном положении впредь? Или вы думаете, что никто и ничего не видит вокруг? Что этот самый папаша Бараса подарил вам вот этот огромный телевизор и вот этот ноутбук, вы думаете этого никто не заметил?..
 - Да как ты смеешь выскочка!...
- Смею и знаю! Вижу и понимаю, что детей тут учить больше не будут. А раз тут не будут учить детей, то и мне в этом смердящем заведении больше делать нечего! Вот моё заявление! Число сами напишите – мне всё равно. Мерзкий вы и глупый типчик! – одним дыханием выпалила Светлана и, прилично хлопнув дверью, выбежала вон из кабинета.
     Несколько дней Светлана приходила в себя. Она не выходила из своей крохотной однокомнатки, пробовала читать – мысли, роясь, не давали тексту пробраться к восприятию мозгом. Перед глазами стоял самоуверенный и наглый, поросший, уже не детской щетиной, ухмыляющийся четырнадцатилетний подонок, который внимательно разглядывал интимные подробности учителя, пока та судорожно пыталась прикрыться изрезанной острым ножом юбкой… В голове постоянно звучал голос его звероподобного отца: « Ти, шлюха…как посмэла поднат сваю гразнюю рюку на малчыка,сука? Я тэбэ отдам грузчыкам,сука.. Ти будэш мэна прасыт, штабы Барасык тэбэ поымэл!...»   Светлана подошла к окну. С третьего этажа окна, выходящего во двор старого, сталинского дома, где она жила, было видно, как во дворе сочно начинает зеленеть трава, густо и пряно цветёт сирень. Гомон птиц весело перекликался с криками детворы, веселящейся на детской площадке. Было около полудня и ей захотелось чего-нибудь вкусненького к чаю. Быстро одевшись, глянув мимоходом на себя в зеркало, она прогрохотала каблуками по старой, деревянной лестнице,собираясь сбегать к мини пекарне, что неподалёку. Быстро очутившись на первом этаже, она уже было собралась ворваться в яркий, звучащий звонким гомоном птиц и радостными криками детворы, жаркий майский день из тёмной утробы сталинского подъезда, как внезапно сзади была схвачена сильными руками за плечи и буквально повалилась назад, забавно подняв вверх обе ноги. Больно ударившись о деревянный пол подъезда, в полумраке толком ничего не видя, она попыталась одновременно освободиться от железной хватки неизвестного и вскочить на ноги, однако, в ярком проёме подъездной двери внезапно появился расплывчатый силуэт мужчины, который быстро закрыл входную дверь за собой и без малейшего промедления схватил, лежащую на полу Светлану за обе ноги. Гортанно глухо что то произнеся, он поднял её ноги, а тот, кто находился сзади, ловко перехватив девушку под руки оторвав её от пола, быстро и умело понёс, ещё не пришедшую от шока и внезапности в себя Светлану, вслед за пятившимся задом напарником в открытую дверь подвала. Только лишь, когда похитители сошли вниз и направились в глубь подвального помещения, где повсюду были изготовлены кладовки жителей дома, к Светлане вернулась способность издавать хоть какие то звуки и она громко закричала: «Помог…..» - несший её под руки похититель, вдруг резко бросив её не бетонный пол, одним хлёстким и точным ударом в голову выключил Свету из действительности. Её голова мотнулась от удара и упала на пол. Очнулась Светлана с заклеенным скотчем ртом, привязанной по рукам и ногам к какой то кушетке, привязанной таким образом, что ноги её были неприлично расставлены и абсолютно голой. Она осмотрелась по сторонам – рядом никого не было. Находилась она в чьей то, по всей видимости, заброшенной кладовой, что было заметно по довольно-таки ржавым крышкам на банках с компотами, вареньями и разными соленьями, которые стояли по обе стороны от топчана, к ножкам которого внизу были чем-то примотаны её ноги. В верху, над хлипкой, сбитой из старых дощечек, дверью, тускло светила старая лампочка. Светлана прислушалась – тишина. Ни звука шагов по бетонному полу, ни голосов. В щели двери и, сколоченной, так же грубо, как и сама дверь, не большой стенки кладовки пробивался яркий свет светодиодных лампочек и всё – ни звука, ни движения. Она попробовала пошевелить руками – руки были привязаны грубой верёвкой к стоящим по обе стороны стеллажам с соленьями и прочим хламом, таким образом, что она была распята.
       Выйдя из дома Голубковых, в сопровождении, дымящего трубкой Дмитрия Савельича, Серёга остановился обернувшись и сказал : «Значит всё же ждала… Значит ждала!...» и резко порывисто обняв ошалевшего отца Светки, развернувшись понёсся к своему дому, разгоняя, не желающих уступать дорогу, гусей. Быстро собравшись под причитания бабы Маши, взяв приличную сумму денег, что добыл за годы службы, он добежал до, отправляющегося, уже было, гремящего и дымящего автобуса и успел запрыгнуть в заднюю его дверь. Дорогу до рай центра Серёга не заметил – в голове  роились мысли одна ярче и красивее другой, душа летела и не могла познать преград – ОНА ЕГО ЖДАЛА! Он представлял себе, как он позвонит в ту самую дверь, где когда то, в той далёкой жизни, когда квартира эта принадлежала умершей теперь Светкиной тётке, он в первый раз взял её на руки и положил на кровать… Где в самый первый раз в их жизни, они познали друг друга и где так быстро пролетели те волшебные двое суток, которые для них стали одним мигом, а для ворвавшихся в квартиру Дмитрия Савелича и Антонины Андреевны, были похожи на месяцы, если не годы…. Где прозвучала их совместная и чистая клятва друг другу быть всегда рядом и никогда не предавать друг друга. Он не знал и не понимал что нужно будет ей сказать, как суметь вымолить у неё прощения… Какие это должны быть слова? Где их взять? На глаза постоянно накатывались горькие слёзы, сердце гремело по рёбрам, казалось громче, ревущего движка автобуса…. Но вот и пустеет салон – приехал!  Первым делом, Серёга решил, всё же исполнить давнишнюю свою задумку – купить машину. Благо денег было прилично – тратить было не на кого, да и не куда – кормили, поили, одевали… В салоне БМВ ему сначала, вроде как были не особо рады – всё же прежняя его одежда, хоть и была ему в пору, но смотрелась как то обветшало, не свежо… Однако, когда Серёга пояснил, что ему необходимо именно вот это авто и непременно с быстрой регистрацией в ГАИ, брови старшего менеджера, удивлённо вскинулись вверх. Через три часа пития кофе и поедания, набивших оскомину, мелких сосательных конфеток, Серёге, всё же преподнесли полный пакет его документов на приобретённое авто и пожелали видеть его снова в их салоне. Вот дом, вот подъезд. У самого подъезда, перегородив дорогу пешеходам, стоит чёрный, похожий на надувшегося бычка «мерин». За рулём сидит, как бы потолерантнее выразиться – лицо не русской национальности и не спеша покуривая, смотрит по сторонам ленивым и надменным взглядом. Слегка задержав взгляд на очевидно новёхонькой «Бэхе», он перевёл взгляд своих тёмных глаз, на до жути загорелую физиономию Серёги и, видимо приняв его за своего, сказал не на русском языке несколько фраз. Серёга не был полиглотом никогда, но за годы службы ему не однократно приходилось допрашивать и присутствовать на допросах всевозможных наёмников и поэтому суть брошенных ему фраз он осознал чётко – шлюха готова, ещё не много и все соберутся. Решив не портить иллюзию водиле-чужеродцу, а так же по привычке разведчика, Серёга быстро ответил тому, что то типа того, что хорошо мол, всё понял и быстрым шагом вошёл в тень подъезда. Поднимаясь на заветный этаж, он осознал, что в суматохе не купил лилий. Она так обожала лилии! Ну не возвращаться же назад! Вот и её дверь. Рука потянулась к звонку, а палец второй закрыл глазок…. Но дверь от прижатия пальцем, вдруг, подалась и стала медленно открываться. Немного смутившись, он всё же резким рывком заскочил в просторный коридор, готовясь сделать неожиданный сюрприз и нос к носу столкнулся с высоким детиной, опять же, не русской национальности, по хозяйски волокущем большое клетчатое покрывало. Ты кто такой? - , опешив спросил Серёга.
- А ти кито? Рюський? – прогортанил незнакомец и, бросив покрывало, сделал такое знакомое Серёге движение – рука его пошла в направлении подмышечной кабуры. В мозгу разведчика, толком ещё и не вернувшегося к мирной жизни, всё эти движения были, как в замедленном кино… Незнакомец внезапно вскрикнув от боли хрустящей, ломающейся руки, неуклюже начал заваливаться на бок и не успев завалиться, смачно получил в голову рукояткой, бывшего ещё всего несколько секунд назад, его пистолета и упал на клетки покрывала, окрашивая его своею кровью. На шум из кухни, внезапно выскочил ещё один джигит, держащий в одной руке надрезанное яблоко, а в другой кинжал, угрожающих размеров и сразу оценив обстановку ринулся на Серёгу. Этот был  не такой здоровый, но шустрый и делая фигуры ножевого боя, стал активно наступать. Серёга умилённо отнял у него нож и, как прежде, одним быстрым, отработанным движением перехватил горло, почувствовав, как скрипит под калённой сталью, позвоночник. Привычно отшатнувшись от фонтана крови и развернувши, сразу обмякшее и падающее тело таким образом, что бы не испачкать одежду, Серёга развернулся на скрип открывающейся двери комнаты. В дверном проёме стоял, держа направленный на него пистолет, ещё один незваный гость. Машинально уйдя с линии огня, полоснув кинжалом по руке, держащей пистолет, а второй рукой, схватив, уже кровящую руку и потянув на себя, обалдевшего от такой экспрессии, «сына гор», Серёга обыденно одним махом… ну в общем, как говориться – «Бывает»… Обойдя квартиру и заглянув во всевозможные  закоулки, Серёга прикрыл входную дверь, вытащил из под корчившегося в предсмертных судорогах владельца добротного кинжала, первого встретившегося ему в квартире незваного гостя и поняв, что и тут не с кем будет поговорить, вытерев об его рубашку кровь с кинжала, оставил его и направился к ожидавшему, видимо, их водителю «мерина». Едва подойдя к  выходу из подъезда, он услышал непонятные, резкие выкрики откуда-то справа. Сообразив, что звуки доносятся из двери в подвал, Серёга, сжимая в руке так ладно лежащий кинжал, опрометью бросился вниз по обшарпанным ступеням на встречу гаму голосов.
       Руки затекли и покалывали онемев. Светлана попробовала потянуть на себя сначала одну, потом другую – под левой рукою верёвка еле-еле подалась, качнув при  этом стеллаж. Банки слегка звякнули. Светлана приложила ещё немного больше усилий и банки звякнули по звонче. Она начала ритмично, опираясь на правую руку, как на зацеп, левой рукою расшатывать стеллаж. Конечно ужасно страшило наличие такого приличного количества полных всякой всячиной банок, ведь, при обрушении стеллажа, очень велик риск оказаться заваленной этими банками, при попадании в голову какой, вполне будет достаточно одной единственной для постановки большой и жирной точки в Светланиной жизни… Однако, то, что ожидает её впереди, как показывала ситуация, было не сколько не лучше и, судя по уже произошедшему, гораздо, ГОРАЗДО хуже и поэтому она продолжала раскачивать, так не охотно поддающийся стеллаж. Вдруг произошло что то не понятное – у стеллажа, видимо от старости или сырости, хрупнула задняя ножка, которая находилась у стены.  С треском отломился её кусок и сам стеллаж начал клониться назад. От этого движения отломился кусок теперь передней опоры и  грузно, резко просев под приличным весом на одну сторону, стеллаж от внезапной динамической нагрузки, с треском ломающихся полок и звоном бьющихся банок, частично обрушился, тем самым освободив верёвку левой руки девушки. Правда шальная банка с вареньем, сорвавшись откуда то с верхней полки, глухо ударив по ещё не освобождённой на тот момент, руке, причинила ей тупую боль и отсушила саму руку… Едва шевеля отбитой рукой, дрожа от холода и страха, вот-вот готового переродиться в ужас, Светка, онемевшими, ставшими ватными пальцами, судорожно начала пытаться освободить вторую руку. Верёвка была грубая и ногти ломались в попытках развязать узел, но всё-таки у неё стало получаться и через три-четыре минуты вторая её рука была свободнее первой – ведь на левой руке так и болталась верёвка… Справившись с верёвками на руках, она наконец то оторвала с лица скотч и полной грудью вдохнув застоялый подвальный воздух, судорожными движениями, постоянно трясясь от страха, освободила свои ноги. Одежда её валялась тут же, под топчаном. Брошенная в пыль и надорванная в разных местах, она, всё же была гораздо лучше, чем ничего. Шустро одевшись и натянув на себя ещё и пропахнувшую плесенью, висящую в углу кладовки старую телогрейку, Светлана стала более осмысленно осматривать место своего заключения. К её разочарованию никакого гвоздодёра или лома она не увидела.. а так хотелось побыстрее разломать эту хлипкую на вид дверь и вырваться на свободу! Под оставшимся не сломанным стеллажом, в не большой коробке с гвоздями лежал только один лишь молоток, взяв в руки который, она хоть и не очень значительно, но почувствовала себя вооружённой. Она услышала отдалённые голоса. Они приближались. Была слышна не русская речь, частый и громкий смех. Светлана суматошно стала озираться, сжимая своё единственное оружие. Левая рука так толком и не работала. Она несколько раз сделала ударные движения молотком, как бы ударяя стоящего напротив противника. Голоса уже были совсем близко… Свет! Нужно выключить свет! Ведь там, в коридоре горят яркие лампочки, а тут будет темнота и это ей, хоть и не большая, но всё-таки подмога! Она поискала глазами выключатель, но его не было – в основном выключатели были преимущественно снаружи кладовых, тогда она взмахнув молотком, просто разбила лампочку и буквально через несколько секунд услышала, как отпирается висячий замок кладовой.
     Мирза Осланом был уважаемым человеком. В годы позднего СССР он возил к русским гвоздику и ,торгуя ею на рынке, заработал себе и деньги и доброе имя. Потом началась вакханалия с развалом Союза, но и тут Мирзе улыбнулась златозубая Фортуна – кто то и как то «откусил» два вагона с «калашами» и Мирзе удалось поучаствовать в их реализации. Он просто вовремя соскочил, не стал допивать такой сладкий и желанный родник до самого конца – и как оказалось весьма вовремя: оставшиеся пол вагона оружия, как то одним поздним вечером накрыла милиция и всех, кого смогли задержать перевезли на ПМЖ в холодные края с лютыми зимами. Потом была Чечня … и там Мирза оказался в любимчиках удачи и смог утроить свой  и так уже не малый капитал. И вот прошли годы и он богатый, степенный, уважаемый в диаспоре человек, занял свою нишу в торговле мясом в этом захолустном, захудалом городишке и быстренько перекрутив всех своих конкурентов просто в фарш, женился на молодой русской девушке, которая родила ему двух сыновей и дочь и жил размеренной, спокойной жизнью. И вот однажды старший сын – Барас, придя из школы, пожаловался ему, что какая то там русская учитилка ударила его по лицу в присутствии всего класса. Мужчинам гор совсем не страшно получать удары в лицо. Они учены быть сильными и сражаться достойно, но тут совсем иное дело – мальчика ударила баба! Глупая самка! Как она посмела? Кто она такая вообще? Он тут же набрал телефон Димочки-директора этой школы и в возмущении потребовал, что бы эта грязная шлюха ответила за свои проделки. Терпеливо выслушав сбивающийся лепет Ароновича, о том, что она де не такая, что не могла она так поступить и, уж, если действительно она так сделала, то на это у неё могли быть очень веские основания, Мирза сорвался на крик и брызжа в гневе слюной, пообещал уважаемому директору, что может сделать так, что уважать его уже никто не будет… ну по крайней мере, хотя бы из-за того, что уважать будет просто не кого.
В ответ получив искреннейшие заверения в положительном решении сего недоразумения, он остыл и стал забывать это недоразумение, решив, что вопрос окончательно закрыт. Через три дня он, вспомнив об этом, глядя на сына, спросил его  попросила ли прощения у него эта русская шлюха? И каково же было его возмущение, когда он узнал, что не только не попросила, а ещё и подговорила физрука и тот угрожая его ребёнку, заставил того при всём классе извиниться перед ней. В гневе он приехал в школу через двадцать минут и найдя физрука в инвентарной, приказал охранникам отвезти его на мясокомбинат, где так давно простаивала его любимая мясорубка, а сам разыскал эту потаскушку и пояснил ей суть вещей. Конечно же, он её не тронул в школе – прямой конфликт – прямые улики. Он просто ей предложил ещё раз извиниться перед мальчиком, на что она отказала надменно глядя на него.  Мирза внимательно выслушал, что говорил рот этой грязной шлюхи и  пояснив, что будет теперь с ней, просто уехал домой. И вот она здесь, в этом подвале. Бригада хорошо и тихо сработала – никто не заметил её захвата и она, как убедил его Саид начальник охраны Мирзы, теперь покорно лежит и ждёт его Бараса, его мальчика, что бы сделать того мужчиной. Да, как быстро растут дети. Ну ничего.  Сын вырос и пора ему становиться настоящим мужчиной. Сейчас он первым попользует свою училку, потом это сделает его отец, затем покуражится вся бригада и то мясо, что останется после этой грязной, возомнившей из себя ни весть что, ****и, преспокойно сожрут в беляшах  её же ученички. ..Мирза часто привозил в столовую школы «спонсорскую помощь». Они подошли к двери кладовой. Саид отомкнул рассыпающеюся от старости дверь и отошёл в сторону, уступая путь хозяину. Мирза кивком головы подозвал притихшего, видимо от волнения, Бараса и сказал: «Иди сынок и покажи этой грязной потаскухе как обижать детей гор».
     Дверь распахнулась и в ярком свете из дверного проёма на неё кто-то шагнул. Роста он был ниже среднего, но это и вовсе не редкость у «доблестных джигитов». Силуэт замешкался, но всё же сделал шаг в темноту кладовой и в тот же момент старый, добрый ,советский молоток, молоток, который забивал гвозди, скрепляя дружбы народов, строя великое и всеобщее счастье, этот молоток  с размаху вломился в ещё не окрепший полностью череп малолетнего подонка. Под его ударом что то жутко хрустнуло и железная болванка по рукоять вошла в голову ухмыляющегося малолетки. Светлане что то тёплое брызнуло в лицо, попало в глаз. Она присела, пытаясь протереть его. В то же время над головой прогрохотало – это кто то стрелял и стрелял скорее всего именно в неё. Тем временем трупп с дырой в голове грузно упал, придавив её головой к бетону пола. По изорванному платьицу толчками, густым потоком текло что то горячее… « Кровь!» - подумала Светлана и её расшатанная психика не выдержала напряжения и сознание девушки отключилось.
      Он бежал на голоса. Прогремел выстрел – он машинально пригнулся к земле и потом побежал ещё быстрее. Послышались крики и на одном из кавказских наречий он услышал «Она убила его! Она убила моего мальчика!». Впереди, перед Серёгой в тесном проходе из дощатых стен, стояли четверо. Двое из них, что находились ближе всего, резкими движеньями вытащили пистолеты и начинали уже в него прицеливаться, но отработанные разведчиком за годы боёв и спецопераций навыки ведения ближнего боя, не позволили им этого сделать – рука одного из них, под умелым нажатием руки Сергея, изогнулась в сторону коллеги и произошёл выстрел. Застреленный охранник с аккуратненькой дырой во лбу сползал по замазанной побелкой дощатой стенке, а на него уже брызнул бурный фонтан из горла его коллеги. Боковым зрением Серёга увидел резко взметнувшуюся руку с пистолетом и на это движение он отправил в полёт трофейный кинжал. Лезвие вошло в горло Саида и тот, захрипев, схватившись судорожно за горло, упал практически плашмя назад. Обезумевший от внезапного переворота положения вещей, Мирза с визжащим криком, склонив голову вперёд, побежал на Серёгу. Тот сделал пол шага в сторону, ловко схватив Мирзу за череп, резко крутанул его до характерного хруста и папаша малолетнего подонка, по инерции растянулся в полный рост, упав застреленному своему охраннику головой в пах. Серёга резко прижался к стене, что бы оценить обстановку.  Осмотрел визуально поверженных противников и направился к открытой двери кладовки из которой вдруг услышался слабый девичий стон.
       Ранним утром следующего дня из их родной деревни, пыля по полуразбитой дороге, выехала тёмно-синяя БМВ. После безсонной ночи и такого жуткого предыдущего дня, Светка выглядела скверно. Тело всё в синяках и ссадинах постоянно болело. Правый глаз девушки заплыл и почти не открывался. Левая рука опухла и была иссине-чёрного цвета. На кочках и ямах Светка постоянно стонала от внезапной режущей боли, казалось бы во всём теле, но глаза, вернее те полтора глаза, что мог видеть Серёга, излучали такой свет, светились таким потоком зелёного, изумрудного цвета, что по сердцу парня тёплой, неудержимой лавиной разливалось такое незнакомое, такое давно забытое чувство наивысшего счастья.
      -- «Куда мы едем?»  - спросила она – «Ты же знаешь, что мы никуда не сможем скрыться, нас везде найдут?»
      -- «Не найдут, моя хорошая. Ты поспи – дорога уже более менее.. Поспи.  Тут до Белорусии не так уж и далеко… А там братишка есть… Ты поспи… Это не долго… Одним махом.».

11.01.7529 Лето С.М.З.Х.                2022 их эры.