Стихописец

          ***

Не думайте, что мне писать легко
о том,
что от меня так далеко,
о том,
чего мне
просто не хватает,
о том,
чего
и вовсе не бывает.
Я этим легкомысленно грешу.
О том, что больно,
просто не пишу.

А ведь бывает очень больно.
Тогда совсем непроизвольно
сжимаются от боли кулаки,
и вспоминается картина «Бурлаки»,
и каторжный призыв «Сарынь! На кичку!»
становится уловкой и привычкой.

Конечно, было лучше бы «Mark twain!»  – 
так хочется хороших перемен.
А жизнь всё тает, тает, тает, тает.
Она летит. Она не ожидает
ни жирный приз, ни цепкую беду.
Зачем пишу я эту ерунду? 

Пускай не Кальдерон я, не Мольер –
простой писец,
не стихоизувер,
отнюдь не мэтр,
не знатный член Союзов,
не мастер политеса и манер
и ордена не вешаю на пузо.

Я не при чём.
Зовут меня Никто.
Я просто ошалевший конь в пальто,
утратил все приличия и веру,
и вытираю руки о портьеру,
сморкаюсь в штору,
порчу весь пейзаж –
что летний, что осенний, что весенний,
а запуская лифт на свой этаж,
воспринимаю всё как Вознесение.

Сегодня вторник.
Завтра – воскресенье.

Вон светлячок.
Он светел, и не ярок.
А может, то свечи простой огарок.
Я жизнь свою царапаю пером.
Ну, что ж!
Скребу.
Ей это поделом.
Она уже завязана узлом.
Но так не хочется
прослыть и быть козлом.

Как будто сквозь игольное ушкО,
меня в неё втолкнули, как верблюда.
Я плакал, возмущался и кричал,
я не хотел сюда входить оттуда,
а, повзрослев, я так себе сказал:
«Верблюдом я не буду!
Нет! Не буду!».

И надо же!
Со мной случилось чудо.
Я до сих пор ещё не стал верблюдом.
Хотя, признаюсь вам, слегка уже устал
я им не быть,
но злиться перестал,
что здесь так трудно жить,
не будучи верблюдом.

А что я здесь живой.
Так это просто чудо!
Так кем же я здесь был,
и кем я нынче стал,
Я жизнью колготиться перестал.

Я измождён.
Лишился куражу.
И боле ни полслова не скажу!
Сижу и думаю.
И думкой богатею.
Наступит вечер …
Я офонарею …
и прислонюсь к прохожему столбу,
и больше ни полслова,
ни гу-гу.
 

                ***