Виктор Коврижных

ВИКТОР КОВРИЖНЫХ
(1952 - 2022)

Кран доверили мне заводчане!
Новый кран свежей краской блестел!
Вот таким он мне снился ночами,
когда крана еще не имел.

Говорил мне начальник дорожный,
от кабины вручая ключи:
- Заводи… Да смотри осторожней.
Не забудь блокировку включить…

Края неба душою касаясь,
я с ключами, как с орденом шел.
И весь мир улыбнулся, и зависть
я в глазах у рабочих прочел.

… Я соскабливал с обуви глину,
от волнения руки тряслись.
А всего-то: ключи от кабины
да стрела устремленная ввысь.

ЗЕЛЕНАЯ ДУДКА

Душа моей родины - дудка зелёная.
Протяжным минором раздвоена мгла.
Пытался не верить, но в доме под клёнами
меж счастьем и смертью душа изошла.

Я думал о счастье, и дудочка пела
о светлой мечте и высокой любви.
И всполохи мая черёмухой белой
в моей до сих пор полыхают крови.

Когда вспоминалось о павших и умерших
озябшая в росах дрожала трава.
Толпились за мною тревожные сумерки
и в смутную душу вдыхали слова.

И в вены мои с неизведанной грустью
текли времена из живой темноты.
Так входит река в своё древнее русло,
вернув берегам их былые черты.

И дудочки голос над тихим покоем
внезапно прольётся с незримых высот.
И слышно как топчут вдали за рекою
ордынские кони полынь и осот.

И даль отразится в закатном багрянце:
тропа вдоль реки и мерцающий свет.
И радость с печалью уходят в пространство,
которому в памяти имени нет...

1987 ГОД

Стол домашнею снедью уставленный.
Над столом замирает смех:
пьёт отец мой, стоя, за Сталина,
вызывающе глядя на всех.

Он садится, расправив плечи,
фронтовик, работяга-шофёр.
И никто ему не перечит,
все молчат, опуская взор.

Занавески с цветами алыми,
на комоде - заглавием вниз -
два журнала с материалами
критикующими сталинизм.

Ночь, все гости домой отправлены.
Долго в доме не гаснет свет.
Не поверит отец, что неправильно
были прожиты семьдесят лет.

СТАРУХА

Старухе этой — девяносто с лишним…
Уж немощна она, да и слепа.
Но, видно, бережет ее Всевышний, —
для смерти не протоптана тропа.

Живя в квартире дочери и зятя,
свободная от кухонных забот,
она молчит в каморке виновато,
что век чужой давно уже живет.

Ей совестно за немощность и кашель,
и потому, украдкой от родных,
она на ощупь протирает кафель,
передвигаясь робко вдоль стены.

И по ночам к Всевышнему старуха
взывает все грехи ее простить.
И — умереть, пока тепло и сухо,
чтоб нам зимой могилку не долбить.

НРАВСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Он складно пишет вирши и поёт.
Но дОлгом наделён без всякой меры!
И тянет воз общественных забот
без отдыха, ответственно и с верой!

И некогда подумать о судьбе.
От долга ни на миг не отрываясь,
он тащит воз, скрипя и надрываясь,
как гайка, что идёт не по резьбе.

РУССКИЙ СОБОР

Гульден зароешь – взойдет Амстердам.
Доллар – взойдет Сан-Франциско…
Верно подумали: выстроим Храм –
путь наш особый, неблизкий.
…Медленно тают в ночах декабрей
всех помянувшие свечи.
Тихий протяжный напев матерей, -
чтобы подумать о вечном.
Исповедальный полет журавлей
в осень небесного света,
странник бредущий в сиротстве полей –
вот он прообраз сюжета.
Да еще воля, что в русской душе
вещею птицей томится!..
Мысль воспарит и обратно уже
не пожелает спуститься.
Горы свернем и расступится лес,
даль обернется Собором.
Вспыхнет ключом золотым от небес
крест куполов над простором!..
Выйдет, увы, все не так и никто
толком и не растолкует.
Строим – набатно звенит долото,
ветер в рубанке ликует!
Да еще смута, раздрай да разор –
перекроили сюжеты!
Где ж ты желанный, сияешь, Собор,
в золоте звонкого света?
Снова бесплодные строим пути,
видно, одна наша песня:
горько заплакать и славу найти,
выше которой безвестье.
Так вот идем от вины до вины,
каясь в словесных твореньях…
Все-таки подло, когда боль страны –
поводом для вдохновенья…