Звёздные врата

или
СКАЗ О ТОМ КАК ИВАН В КАЗАКИ ПОШЁЛ


                Давно это было.
                Годков под триста тому назад, сказывают, где-то под Полтавой.
                И леса шумели буйные, и луга стелились ароматом духмяные, реки текли ласковые, родниками оберегаемые. Рыбы в реках было видимо-невидимо, размерами своими поражающа. В лесах птицы неистребимые, на все голоса изливаемые. Грибы да ягоды и звери диковинные. А степи, степи то широкие да безкрайние и травушкой шелковою богатые.
                Вот в самых этих то краях жил да был Иван.
                Ну что детство? У всех оно было босоногое, солнечное. Где на дуде сыграешь, где в лапту, ну и созорничать никак не без того, и не засмотреться как парубки на дивчин косятся, хороводы водят, через костерки сигают и на Рождество колядки тешат.
                Подрос Иван, не тужил, работа его спорилась. Сам он видный парень то был, крепкий, высоченный, богами не обиженный и глазом вострый. Последнее от предков досталось, всем на роду отписанное по мужицкой линии. А как возмужал, так и срок пришёл жениться. Дивчина та сияла ангельски, нечто звёздочка ясная. Сам пан подобрал. И всё бы ничего, да только любила она многих женихов в округе. Дюже общительная до ухажёров дивчина удалась. На дыбы Иван, не бывать тому и в ноги пану. Да куда супротив его воли. Зыркнул пан на Ивана так, что один пепел от холостяцкой жисти и осталси. Так вот и сженили их насильно. Надеялся пан, что обуздает Иван норов девичий, глядишь и покой от её забав всему хутору настанет.
                Ну и пошла жисть у молодых семейная. Иван извозом занимался, чумак (соль) возил. Жинка на дворе пана по хозяйству.
                И никому неведомо чего да как сложилось кабы не проходило мимо хутора войско царское самому Потёмкину подчинённое. Основалося оно на постой, расквартировал и панове офицеров по мазанкам. Иван в отъезде как раз был, за солью.
                Вот едет он в обратку то, ни сном - ни духом о служивых на хуторе. На речку свернул, укунулся, а просохнуть чтоб стал бережком прохаживаться. Глянь жемчужинка, раз – другая, насобирал жемчужинки для жёнушки своей. Да так и повсеместно было, где схоронит речка жемчуг, а где и рассыплет – бери не хочу. А тут вон оно – свезло Ивану, цельна пригоршня. Едет Иван домой, радуется и поёт. Вот жинке на наряд для украсу, пускай шьёт забавится.
                Вот и хуторок за полем, вот и тропинка до хаты петлючая сквозь густую траву прорывающаяся. Вдруг птица вспорхнула, окружила над Иваном трижды и исчезла. Будто и не бывало её вовсе. Подивился Иван и пошёл не к дому, а до сеновала часик другой с дороги закимарить. Растворяет дверь и слышит – звоном малиновым жинкин смех колоколится. Обмер Иван. Сено заходило, загуляло, а и другой голос подался. Мужицкай голос. Побелел, лицом сошёл, ногами в землю врос. Только жемчужинки по землице и покатилися, порассыпалися. Закипело нутро у Ивана, схватил он вилы точены и в ярости нечеловеческой заколол и жену свою, и полюбовника её, ничегошеньки в сем приступе не видя и не осознавая. Помутился рассудок, а как вернулся – сено откинув, увидел что мужик то из служивых, в форме офицерской. Вот, чёрт!
                Жуткий ужас охватил его. И что делать с собой не знает. Трясёт и колотится сердце, того и гляди вперёд него побежит. Бежит, бежит, бежит Иван. А и как не бежать то. Сам при пане на свете белом, да и две души на тот пустил. Добежал до реки, упал в воды прохладные, остудился и тряска понемногу улеглась. Осушился и присел горе своё горевать и думу думать – как дальше быть, куда податься. До пана дороги нема, и тюрьма светит коли не забьют до смерти. А ведь молод ещё и жить, как же жить то хочется. Всё только началось, ан вот да и закончилось.
                Мыслей табуны Ивановы проскакали. Приказывают не искать правды в ногах, а бежать, подаваться к запорожцам. Вдруг примут. Всё ж братия мужицкая, понимает суть. И пока погоня не случилась рванул Иван, только пятки сверкнули.
                Долго ли, коротко ли добрался Иван до запорожскаго стана. Выслушали его в Сечи казаки, совет держали, да и не приняли. Сами хоть и вольные, та хата вишь с краю и положение у самих шаткое, того и гляди самое именованне Запорожская у Лету канет. И послали Ивана на Дон податься. Авось прийдёшься. Засперва разведку затеяли, а как ещё – вдруг соврал с три короба, вдруг ещё чего за душой грешной водится. Провожатых дали до Дона.
                Обрадовался Иван, приняли его на Дону. Коли сказал как на духу было, живи да служи государству Рассейскому. А ещё набожным стал Иван, как найдёт на него, только молитвами и отпускает.
                Присягнул Иван и стал верой и правдой служить в Войске Донском. По-разному кликали его братушки казачие, кто именем, кто фамилией, а кто по-особому: Храни. Позывной казачий такой и пристал к нему. Всем премудростям дела военного обучили Ивана и не было друга вернее, чем коня у него и подруги, чем шашка.
                Встретилась однажды ему дивчина, добрая, со стороны и от подружек не отличить, не блещет красой особой, а забыть невозможно. И где бы не носило Ивана, по каким бы донским хуторам да станицам по делам Войска Донского, а всё ко зазнобе душа стремилась. Поженили Ивана, вся станица гуляла на свадьбе. И народился у Ивана сын, и назвал он его Гордей.
                Подрос Гордей Иванович, призвал его однажды старый казак Иван и сказал:

                — Вот – земля твоя, береги её. На ней фамилия твоя – сбереги.


                Так и повелось на Роду родами и узами кровными породясь, передавать фамилию.

                А где тут сказка, а где ложь – нам рассказчикам и неведомо. Да и чего с нас взять, когда три столетья, как миг, пролетело. Да всё сказывают. Да из Рода в Род передают. Передают не токама фамилию, а и имена, и правду передают.
 

                И был ясный и солнечный день. Невдалеке посапывал под клёном малыш, наигравшись в песочнице, намотавший километражи грузовикам своим дальнобойным, спешащим на стройки.
                Мы тихо сидели на крылечке. Дед, сын и сопящий внучок возле гамака. В ведёрке у песочницы синели васильки в белых проблесках ромашек, бойко летали стрекозы, жужжали носящиеся по трассам пчёлы и облака – облака цеплялись на взгляд, скользящий туда, где обычно в закатных лучах солнца освещаются ворота в конце подворья.
Ворота с двумя звёздами.