Финал Лорд и гостья из будущего

— А ну-ка, давай-ка, плясать выходи! — Нэнси настолько вошла в роль Снегурочки, что уже в четвёртый раз допевала песню из старого советского мультфильма, которая, естественно, стала хитом новогоднего карнавала в замке Фаролайла. А ведь замок давно приобрёл дурную славу, и в народе его называли проклятым. О проклятии Фаролайла слагали легенды, и по одной из них в старой башне жил призрак сожжённой ведьмы, и она любила пошутить над влюблёнными, и насылала на них чары неистового влечения. Чем таким неистовым занимались эти зачарованные влюблённые, история умалчивает, но ходили слухи, что после пика неистовства наступал пик мучительного одиночества.
Возможно, движимые проказами духа сожжённой ведьмы, Эварт и Нэнси спешили уединиться в одной из гостевых комнат старого архиепископа Брэндинга Милла, чрезмерно набожного и чистоплотного, сурового и до безобразия брезгливого. Но разве Нэнси могла догадаться, что покои, куда они влетели как сумасшедшие принадлежали самому архиепископу, и что с настенных портретов на них смотрели достоверные портреты фамильных предков: уважаемые и почтенные графини древнего рода Милла, шотландские бароны и баронессы в умопомрачительных нарядах с высокими объёмными воротниками-стойками из гипюра и кружев. Возможно, среди портретов было и изображение шотландской королевы Марии Стюарт, но даже если и так, то Нэнси уж точно её не узнала бы.
— Ты сводишь меня с ума, — запыхавшись, простонал лорд Эварт. Он поставил подсвечник с ярко пылающими свечами на сундук, и неохотно выпустил Нэнси из объятий. Чтобы никто не ворвался в комнату и не помешал им, Эварт в мгновение ока пересёк покои и закрыл дверь на массивный засов.
— Мы одни, моя императрица! — томным голосом, переходящим на шёпот, говорил Эварт, приближаясь, как осторожный лев перед решающим прыжком в сторону ни о чём не подозревающей газели.
Нэнси сидела на краю кровати и, закусив губу, мысленно раздевала лорда. Нет, она не наивная овечка, а скорее самая настоящая пантера, довольная своим телом и в чёрном кружевном белье, и без белья.
Эварт не посмел сразу наброситься, а положил свой острый подбородок на колени Нэнси и, не отрываясь, всматривался в изящные черты её лица, словно предчувствовал скорое расставание и хотел запомнить её чарующий образ на всю оставшуюся жизнь. В сочных оранжевых отсветах свечей он гладил и покрывал поцелуями её тонкие пальцы, запястья и оголенные руки до локтя. Нэнси наклонилась и, сняв с него парик, запустила ладонь в редеющие карамельные волосы. Она поглаживала его холёные щёки, высокий вспотевший лоб, касалась мочек ушей и словно пером щекотала чувствительную тонкую шею. 
Эварт блаженно прикрывал глаза, ощущая себя легче невесомого белого облака. Он словно проваливался в себя, в свои чувства и эмоции, в пол, под землю. Проваливался и выныривал, вздрагивая от дикого желания и предвкушения выпустить своего дракона на волю, и обладать, обладать и обладать Нэнси до первых лучей их последнего рассвета.
— Может задуть свечи, любовь моя? — спросил он, скорее от неуверенности в том, что понравится ей без дорогого костюма, орденов и медалей. А ему безумно хотелось нравиться. Нэнси непременно должна им восхищаться. Его лицом, плечами, руками, ногами и размерами его могучего, каменного дракона, скрываемого под панталонами.
— О нет, милый! Больше всего на свете я боюсь темноты и жаб! — пробормотала Нэнси, растягивая верхнюю пуговицу блузки. — Пусть горят. Я хочу видеть каждое твоё движение.
— Может я оставлю одну свечу и отнесу подсвечник в дальний угол? Сделаем полумрак…
— Может ты наконец-то поцелуешь меня в губы? — Нэнси взяла его за воротник и притянула к себе.
Эварт накрыл её своим телом, покрывая страстными поцелуями гибкую шею, вдыхая запах её локонов, рассыпавшихся на бархатном покрывале архиепископа. Их окутала волнительная тишина, и только биения сердец и учащенное дыхание её нарушало. Нэнси казалось, что у неё триста лет не было мужчины. Эватру казалось, что у него вообще не было раньше секса.
В порыве смежных чувств Эварт избавился от стесняющего движения костюма и в нательном белье смотрел на джеггинсы Нэнси, не зная как их расстегнуть. Он начал с блузки. От первых прикосновений к горячей груди, скрытой под черным кружевным бюстгальтером, у него сильнее забилось сердце, а Нэнси дразня помассировала свои налитые полушария, и лишь лёгкий румянец окрасил её щёки. Она снова манила впиваться в её ненасытные губы. Поцелуи разжигали обоих, и Эварт ни о чём больше не мог думать, но неосознанно медлил, то и дело переводя дыхание.
Нэнси ловко сняла и небрежно сбросила блузку на пол, доводя Эварда до кипения своей раскованностью. Он зашипел как чайник и окончательно лишился самообладания. Всё, что ему хотелось в эту секунду, — смотреть, сжимать, ласкать губами и языком её грудь. Он опустил бретельки и, оголив две спелые вишенки на вершинах снежных холмов, сияющих в свете свечей, любовался ими, мял обеими руками, водил пальцами по гладкой шелковистой коже и брал в рот и осыпал Нэнси миллионами комплиментов.
Её накрыло как волной. Нэнси тонула в его восхищении, желании и страсти. А его поцелуи влажной дорожной опустились ниже пупка, и металлические болты на джеггинсах могли бы стать препятствием для средневекового лорда, но его руки быстрыми ловкими движениями справились с застёжками. Облегающая эко кожа, скользила по её ногам, как сползающая шкура с кобры, и Нэнси сама как кобра готовы была всем телом замирать под дудочку лорда и наслаждаться мелодией его страсти.
Она ощущала его горячее дыхание на внутренней линии бёдер. Он дышал слишком близко от чёрного кружева трусиков, и когда его пальцы отодвинули краешек белья, Нэнси закрыла глаза, чтобы сильнее чувствовать его ласки. Он целовал её сочный розовый бутон с такой нежностью, что Нэнси умирала и воскресала, чтобы снова умереть и воскреснуть. Он целовал, лизал, всасывал, водил языком по набухшим лепесткам, проникал кончиком языка в мокрую сердцевину цветка, и Нэнси откуда-то с седьмого неба уже обдумывала как отблагодарить за головокружительное удовольствие.
Она бесстыдно нащупала ножкой его разъяренного дракона, и лорд Эварт, приняв этот жест за знак к действию, распрощавшись с нательным бельём, встал на колени между её разведённых ног. Им овладело неистовое желание познакомить Нэнси со своим раскрасневшимся, разбухшим и покрытым вздутыми венами драконом.
Он взглянул на неё перед тем, как накрыть собой. Желанная, божественная! Бери и властвуй! Бикини и бюстгальтер упали на пол, и они наконец-то соприкоснулись обнаженными телами. Губы Нэнси манили наслаждаться поцелуями, и Эварт прильнул к ним с закрытыми глазами и распахнутым сердцем, и ему было абсолютно всё равно, что Нэнси не из числа благородных девиц, как его мать и сёстры.
От неё пахло апельсиновым маслом и цветами фиалки. «Это Диор», — запомнил он. Он снова и снова осыпал её страстными поцелуями, ощущая вкус её сливочной кожи и аромат соблазнительного податливого тела. Нэнси целовала его в шею, посасывала и покусывала мочку уха, потому что сама балдела, когда он делал то же самое. Она проводила кончиками ногтей по пояснице, за две минуты разгадав его эрогенные зоны. Его стон удовольствия эхом откликался в ее сердце. Их словно поразила магическая молния страсти, и пламя страсти всё сильнее закипало в их сплетённых телах. 
Лорд, не утомленный желанием, но утомленный ожиданием, возбуждал ей как никто и никогда. Она ждала его поцелуев и не могла им насытится. Её сочный бутон взывал о вторжении, а дракон лорда твёрдый как кувалда лишь касался лепестков. Нэнси уже пять раз воскресла, а лорд всё ещё терял остатки рассудка, и ласкал пальцами ей упругую грудь. Он хотел изучить каждый сантиметр ей тела и запомнить каждую родинку. Снова целовал шею и плечи, брал в рот поочередно вишенки её белоснежных холмов и шептал в порыве страсти «О, моя несравненная Императрица! Как же я люблю тебя».
Уже не контролируя себя, Нэнси сама направила его дракона в нужном направлении. Он был большущий, толстый и горячий, с пульсирующими венками. Эварт медленно погружал его в раскрывающийся бутон, сверху вниз и обратно, вызывая торнадо сладострастных стонов Нэнси и своих собственных. Ей хотелось укусить его, за то, что медлит! Ей хотелось укусить его, потому что в эту ночь он был её непревзойденным седьмым графом Камерон, виконтом Монро или просто страстным любовником лордом Эвартом!
Она нежно мурчала, а внутри неё словно громыхали фейерверки. Эварт растягивал удовольствие и то и дело опускался вниз, чтобы слизать росу с раскрытых лепестков. Его дракон отдыхал, а потом снова и снова разжигал в Нэнси огонь страсти. Его толчки были подобны пробитию центральных ворот укреплённой крепости мощным тараном.
Всё резче и резче Эварт загонял в неё своего дракона, не давая передышки на вдох. От разразившейся бури даже свечи стали сильнее гореть, плавиться, стекать, и наконец последний огарок погрузил покои архиепископа в кромешную тьму. Комнату заполнил финальный стон лорда. Как настоящий лев он взвыл от полученного удовольствия после того, как его огнедышащий брызнул пульсирующей струёй на чужое покрывало. А Нэнси затрясло от приближающегося оргазма, и она в благодарность погладила его лицо, пальцем провела по верхней губе и, поцеловав в нос, отвернулась, чтобы накрыться одеялом.
— Лорд! — прошептала она. — Это было прекрасно! О том, как это было прекрасно, догадывались даже портреты на стенах…

Нэнси разбудит звонок в дверь. Арчи радостно вилял хвостом, будто давно её не видел. Сонная Нэнси встала с постели и распахнула входную дверь раннему гостю. На пороге стоял двадцатисемилетний Эдуард из отдела технической поддержки. С букетом красных роз, бутылкой шампанского и искренними извинениями.

А где-то за триста лет назад одинокий лорд Эварт заточил в башню главного звездочёта герцогства за мистические опыты, по неосторожности повлекшие за собой беспросветное одиночество.