все стихи за 2021 год

Лирический пейзаж

Это время – разверстая рана простая,
невод кинешь и вытянешь рыбку одну.
Перелётные сны бесконечно листая,
смотришь вдаль на пейзаж, прикреплённый; к окну.

Точка, точка, кружок – это твой человечек,
выйдет утром гулять и до вечера здесь.
Мы любили до слёз, мы прощались беспечней,
чем последнего золота лёгкая взвесь.

Проходя меж стволов, за собой оставляет
имя главное на запотевшем стекле,
время лечит, ты скажешь, за мной повторяя,
долго щурясь кому-то похожему вслед.

Кто там

проснись ты грибник на природе
с лукошком в осенней тиши
осина стоит на проходе
подвинься осине скажи

шурши себе в преющих листьях
как будто тебе все равно
кто там впереди затаился
и кто уцелел за спиной

в хрустающем воздухе гладком
иди ни о чем не тужи
грибы твои в полном порядке
и целы твои миражи

смотри меж осин в голубое
как будто тебя не нашли
и все твоё братство грибное
собралось у кромки души

Мимо сердца

Сумерки качнулись и погасли,
вспыхнул свет на кончике ножа.
До чего же птицы не напрасны,
небо научившие дышать.

Снег внутри пошёл и стало зябко –
настоящий тощий первый снег.
Мимо сердца – сразу под лопаткой –
лёд не лёд, во сне ли, не во сне.

Осень начиналась сразу всюду:
в голове, в распахнутом окне.
Обходила яблоня по кругу
сад и пропадала в глубине.

Тишины звенящей было вдоволь.
Только долговязый вдалеке
говорил, не умолкая, тополь
на вороньем страшном языке.


Сквозь сосны

какое небо голубое
какое небо мы с тобою
веселый грач беспечный стриж
а кто есть кто не различишь

и только всплески голубые
сквозь сосны плещут вековые
колючих пасмурных голов
коснется луч и был таков

в трескучий день в мороз янтарный
любой орешник и кустарник
любой и грешник и спасён
сквозь время тщимся но растём

макушки наклонив от смеха
сказать прощай но не уехать
стоять корнями впившись в снеги
как сосны будто человеки

Облако внутри

Облаку никак нельзя заплакать,
даже если хочется к утру.
Что же ты, любовь, моя собака,
говори со мной, не то умру.

В темноте не зажигая свечи,
говори про радость и беду.
Если ты не знаешь человечий,
я сама потом переведу.

Расшифрую знаки и подсказки,
тени на подветренной стене.
Жизнь моя – летящие салазки.
Боль моя – мурашки по спине.

Сколько вздохов в темноте кромешной,
сколько слёз у облака внутри.
В облаках одна сплошная снежность –
вот о ней, что знаешь, говори.

Тебя искать

луна такая горы берега
прищуришься не видишь ни фига
а только как стоит на берегу
без шапки и шарфа далекий друг

и он поверь оттуда ни черта
не видит и идёт тебя искать
по первому пропащему снежку
как будто верит что зовут и ждут
 
вздохнёт печально щурится в ответ
в уме считает сколько долгих лет
прошло с тех пор без ласки и без сна
и светится проклятая луна

По кругу

Если мы ходим и ходим по кругу –
значит, кому-нибудь это нужно.
В шаге от смерти, в двух – друг от друга.
Вот и тропинка становится уже.

Звуков пространство и снов перекличка –
наспех наш мир из трагедий слеплен.
В городе тонких следов синичьих,
в городе зимних остывших сплетен

ходим по кругу почти по привычке.
Будто случайно. Скорей, по ошибке.
Только в душе – в коробочке спичечном –
плещет, искрясь, золотая рыбка.

Про леса, облака и неизбежность

как наперед ты не загадывай
что быть могло и не могло
с рожденья деревца крылатые
растут любым ветрам назло

пусть снежный мир в окошке крошится
подслеповатый и глухой
но улетает в небо рощица
и с нею тополь холостой

проснешься утром даль сатинова
любовь пульсирует с утра
и машет крыльями рябина мне
пора пора

а в том краю лесном несбыточном
где облак мягок и пушист
береза подойдёт на цыпочках
и на плечо положит лист

На рифы

Корабли лавировали лавировали -
искали друг друга в океане грозном.
Господи, почему их сразу не ликвидировли?
Пока не стало так безутешно поздно -

пока мачты ещё были вздорными и упругими,
их трюмы были забиты вином и всяческой снедью.
Плыли годами, не спали сутками,
сети приходили, искрились сельдью.

Что теперь делать им - постаревшим, в трещинах,
трухлявое дерево - почти что живые мифы?
Так никогда встретиться не сумевшие.

...Тише ещё, тише бьются вертлявые волны о рифы.

Строчки деревья

Полине

только привыкнешь к жизни и снова снова
бьется печальная рыба в гортани слово
лишь на минуту во двор с сигаретой выйдем
поговорить с тобой на волшебном рыбьем

строчки деревья и снова подлесок-строчки
курим молчим любуемся между прочим
виден оставленный ангела снежный след
как на картине ангел и белый свет

долго стоим в сторонке грохочет время
птицы теснятся в небе летят к деревьям
все что вмещает бездны тугой зрачок
рыба печальная острый любви крючок

как в песне пелось

встанешь рано ляжешь поздно
жизнь сплошная кутерьма
смотришь в небо в небе звёзды
и бескрайняя зима

крыши снега снега крыши
голубой поземки след
что же ты меня не слышишь
есть вообще ты или нет

позвони как в песне пелось
ради Бога позвони
здесь на дне такая серость
и вокзальные огни

ангел в розовой пижаме
смотрит в душу как живой
рыба-облако под нами
а точнее подо мной

позвони потом попозже
в сердце в душу ли в висок
как мне нужен знать не можешь
этот долбаный звонок

Натюрморт

тушка вороны послушной
белая скатерть стола
странно а где же здесь кружка
та из которой пила

нож на столе серебрится
яблоко-облако-лист
страха пустые глазницы
из под взлетевших ресниц

сон или явь на картине
лучше бы это был сон
чай никогда не остынет
кружка найдётся потом

месяца тонкая стружка
шире держите карман
будут весна и веснушки
были печаль и обман

все на картине некстати
ракурс подробности вид
легкая снежная скатерть
дунешь она улетит

Тобой храним

Как чёрен этот свет, куда ни посмотри,
черна его кора и суетливы корни.
Но если ты любил, то, значит, говори,
что белый заяц - бел ,хотя быть может чёрным.

Что он белее зим и детских снов светлей -
печальный херувим твоей нелегкой ноши,
что он тобой храним - пушистый дуралей -
что никогда его, хорошего, не бросишь.

Такая жизнь

Какие звёзды осыпаются в апрель,
какие ночи – не достать ногой до дна.
Ты это слышишь? – словно лопнула струна.
Подснежник – сон и луг весенний – колыбель.

И оживают корабли, плывут во мне –
сто тысяч солнц и паруса, и паруса.
Ты это видишь? – нет предела чудесам,
нет ничего, что невозможно по весне.

Уже случилось и досталось нам за так –
вот пташка божия, вот лужа под ногой,
и пень проснулся, потянулся, как живой.
Такая жизнь – такая музыка.

Василек

Выйдешь в поле – травы и стихи,
белые полночные стихи,
стебель тонкий – новая глава.
В голове колышется трава.

Проходя по полю вдоль реки,
за собой, что было, волоки.
Вспоминай и складывай в тетрадь,
чтоб не страшно было умирать.

Чтобы, как сойдёт стозвонный свет,
у тебя на всё готов ответ.
По слогам читая - не гунди -
лето разгоняется в груди:

василёк синеет полевой,
клевер, одуванчик, зверобой.

так ясно

от яблонь жаром полыхнуло
ах лета пламенный привет
как будто бабочек надуло
со всех оставленных планет

чуть засмотрелся и бездвижен
стоишь никем не уличён
лишь только белокрылых вишен
тебя пересекает звон

так ясно станет что вначале
вознёсся в небо первоцвет
негромок так и так нечаян
а слова не было и нет

Между

мы живем между прошлым и никогда
между сбывшимся и мечтой
в час когда ты вернёшься за мной сюда
на границе не стой не стой

тут такая знаешь бывает мгла
воют ветры до хрипоты
если б я сумела когда б могла
пересечь безвременья стык

это призракам сданная полоса
одиночества топкий путь
одуванчик только откроет глаза
и несут его и несут

он ложится на воздух и впрямь живой
улетает куда -то вверх
приходи на границу сюда за мной
одуванчика гиблый смех

Сколько лет

Мне лето позвонит издалека -
из той несбывшейся особенной печали,
где жук травинку длинную качает
и смотрит вниз, как будто с потолка.

Мне лето позвонит наверняка.
Ты это слышишь тоже? Лето ближе.
О всех пропавших в небе говори же.
Ты про кого? А я про облака.

Про свойство памяти - начать опять с конца -
все было так, а может быть иначе.
Ах, сколько лет прошло? Звонит и плачет.
И жук висит для красного словца.

Никто никто

стоишь над пропастью
как рыба налегке
и мир на ниточке как шарик в плавнике
зажат некрепко только выпустишь и вот
взмывает вверх ну то есть в космос кто спасёт

кто вздрогнув скажет как же я ее любил
вот эту девочку на берегах Оби
весь холод этот безупречный синий лёд
скажи стерлядка отзовётся окунёк

не то стоишь не то плывешь а может спишь
так жизнь проходит и на ветках зреет тишь
никто не скажет Боже мой никто никто
а только облако с серебряным хвостом

Время и стекло

Это быль, но, в общем, что такого –
слов пустых трамвайный перестук.
На часах застыло полвторого
ничего такого, liebe друг.

Чая заварить, нагнать бы жути,
мол, жила, как в сумрачном лесу.
Но с разбега мне подставит руки –
старый дуб с кукушкой на носу.

Ласточки, летящие с весною,
выйди – поприветствуй в небе их.
Пусть летят – я им окно открою,
что ещё осталось, liebe dich.

Нечего сказать, могло быть лучше,
но с водой весенней утекло.
Белый свет, сияющий, отпущен
и горит сквозь время и стекло.

Пока пишу

Ударишься мизинцем – зло не спит,
и в темноте нашаришь выключатель.
А просто жизнь – сплошное поле битв –
и каждый в ней игрушечный солдатик
с ружьем, котом, со стопкой старых книг,
с бессмысленной мечтой о вечном лете.
Но вечно длится только этот стих –
лишь прошлогодний снег в пустом конверте.
И тихо станет так – уйдут часы –
дворами до знакомой теплотрассы.
Увидишь и сморгнёшь меня как сны,
мне не в первой – я рядовой запаса.
Дыши в затылок, видишь, как блестит
старинное ружьё в сыром простенке.
Пока пишу, пока не кончен стих,
как падал снег на белые коленки.

Лес до небес

Если веришь в лес – говори нараспев: лес
с тропинками поперёк, дождями наперевес,
с опушкой духмяной – ох – к стебельку стебелёк.
Рыдает спросонья глазастенький василёк.

Маслёнок ещё малыш – прячется от людей,
лес его бережёт, на то он и чародей.
Лес вообще за своих – древней души старик,
сердце его не камень, сердце его – родник.

Птицами перепрошит – они создают уют,
деревья уходят вглубь, а птицы ему поют.
Качается лес до небес, тугая ложится мгла.
Топи его печали, радости – берега.

Луговое

верный призрак
крепче держи зарю
будет ясным день - прорастет в полях
это я бесплотна и я парю
это у тебя васильковый взгляд

и когда над миром над лугом над
горечавкой сонной жужжит пчела
я иду вся в белом как снегопад
ты летишь как в сердце летит стрела

ты меня и раньше не узнавал
целую минуту а может жизнь
росное молчание острых трав 
между нами мается и дрожит

и в каком -нибудь из подобных дней
я качнусь туманом у ног реки
долгим эхом ты проплывёшь над ней
и плотвицу вытащат рыбаки

Мотивчик

Выходи помечтать на балкон,
там в тени беспокойного клена
в пятнах света творится кино
и гуляет мотивчик знакомый:

будто гнал кто-то велосипед
долго гнал до далекого луга,
но остался заиленный след
от колес голубого «Салюта».

Только след, только тоненький шрам,
только нитка жемчужного света.
А мотивчик отлепится сам -
и прилепится к иволгам где-то.

Про мустанги, сердце и луну

Несёшься вдаль
и даль в тебя втекает:
лесной опушкой, пылью, птичьим граем.
Далеких фар сливающийся свет
на встречной и невстречной полосе.

Подпрыгивает сердце - дело в кочках -
и в судьбоносных выверенных строчках.
Окно открыть - махать руками птицам -
листать шоссе страницу за страницей.

Гудит машин рычащее контральто -
над стелющимся чувственным асфальтом.
До горизонта ехать - до луны -
хрипит мотор, трепещет в поле сныть

Кто останется

Это кто там сидит на полночной трубе
Так похожи на нас эти А эти Б
Их курчавых голов ослепительный свет
растекается над и плывет по Москве

Кто останется кто досидит до утра
Это точно не Б это может быть А
Коченеет под утро труба как труба
Я не знаю кто выдумал слово судьба

Почему онемевшие птицы строчат
в небе тонком знакомое слово печаль
Свет течет заливая прохожую жизнь
А прошу усиди Б прошу удержись

О небесной лодке

Если надо писать, то пиши о небесной лодке,
о дельфиньих спинах, о счастье простом и кротком.
Так, как будто мы не приплыли, а лишь в начале,
как мы смотрим в глубь и вместе потом качаем.

Как лимонный сад окружает и лодку кружит.
Облака нарезая, готовим нехитрый ужин.
Лед под пальцами плавится, медленно исчезая.
Это наша история – маленькая, большая.

Наблюдает за нами ангел – пушист и розов,
И еще любопытные шелковые стрекозы.

Лето на краю

Когда течет ко мне издалека
полночных вздохов горная река,
в прожилках листьев затихает свет,
и нечему болеть, и боли нет.

В объятиях пришедшей темноты
так просто помнить и легко забыть.
И дудочка прикинется живой
с простреленною, в дырочках душой.

И некому сказать: живи, гости.
И некого, и не за что простить.
Полынный воздух – лето на краю.
Ты не услышишь, я не говорю.

Ойкнет

Выходишь в середину лета –
сквозит растерянной листвой.
В ней растворен обмылок света –
в зелёной, ласковой, сырой.

И ты застыл посередине –
и вроде жив, и не проспал.
Кино в небесной паутине
идёт,  и ты в него попал.

Сорвалось яблоко – и только.
Не ожидай других забав.
И бабочка, взлетая, ойкнет,
затрепетав.

Еще живое

Мне б написать короче ещё короче,
будто водой усталые камни точит.
Будто выходишь утром – и стёрлось время.
Ключ-то нашёлся, но потерялись двери.

Помню черты – ресницы и шрам под бровью,
как они рифмовались легко с любовью!
Как отражалось море, как море выло,
волны такие – помнишь, как нас накрыло?

Вот досчитаю мелочь – синиц на ветке.
Жаль, от тоски нет никакой таблетки.
Близко ли, далеко ли бушует море –
главное, что живое, ещё живое.

Пиши про август

Пиши про август – не пиши про август.
пиши про радость – не пиши про радость.
Исследуй нежность у себя внутри –
ромашка, повилика, лютики.

Травинки тонко тянутся на свет,
впадая в лёгкий предосенний бред,
а ты лежишь у неба на краю,
и речка огибает жизнь твою

и пропадает, тает вдалеке…
Когда-нибудь закончится в строке
про то, что все когда-то было мной–
горячий свет, народец луговой.

Осы зудят

осы зудят под шершавой корой
груши и звездопад
если идёшь то дорогой домой
и никогда назад

там где у августа пыльный чердак
на чердаке паук
времени нет говоришь тик так
время не ловит мух

спишь до обеда да что с тобой
знаешь который час?
плачет полынь голосит зверобой
не утирая глаз

это всего лишь роса оса
вечности темный бок
и безутешная скрипка лиса
тонет в пыли дорог

Враньё

Не верь моим стихам - они лишь тесто,
лишь тексты - строчки разной глубины -
мне в них, как в прошлогодних платьях, тесно.
Они потомки снов и тишины.

Стихи гурьбой идут курить за школу,
где лавочка хромает во дворе.
Ты скажешь, цыкнув, это ж по приколу?
Стихи не курят, даже в сентябре.

Ну вот, опять, нельзя ни слову верить.
Я шут, я Арлекин, Шалтай-Болтай.
Есть ключ в руках, ещё очаг где дверь, и
открой её, а дальше не читай.

Я всё равно всё порчу, как умею,
за словом слово, всё одно враньё,
Опять весь двор окурками усеян
и, чтоб наглядней, вьётся  вороньё.

Восьмистишия о

выходишь один из дома август заходит в дом
водной холодной рябью яблоком ветерком
медленно ненадолго к влажной щеке прижмётся
боже мой сколько в тебе любви сколько дано солнца
вот подождёшь ещё мимо проходит дождь
ноги босые белые
волосы в поле рожь
дай надышаться именем временем мотыльком
странно что я до этого не был с тобой
знаком

*

так бывает на мгновенье
чудится издалека
света белого кипение
или мечется река
в берегах тугих искрится
чуть коснёшься смех и грех
дай воды твоей напиться
небо речка человек

*

выглянешь из травы шёпот и позолота
длится в тебе иль снится видится наяву
сладкая не раскусишь горькая до икоты
мятное бездорожье клевера долгий гул
я бы тебе все отдал я бы так сильно обнял
будто не расставались речка и облака
но исчезают в полдень кто исчезает в полдень
тени и позолота августа чепуха

Летим на свет

Полине

Пусть уезжать не значит навсегда,
хотя я уезжательнее прочих.
Не важно мне, зачем или куда, –
важнее, с кем курить беззвёздной ночью.

О важном и пустячном – о своём
молчать и выдыхать любовь бессонно.
Мы всех своих собак переживём,
пусть доедает рыбу кот бездомный.

Коньяк к утру до звёздочки допит.
Что вечность нам? – лишь ход времён неспешный.
Андрей Коровин – правильный пиит,
а вот Волошин – мнится – крымский леший.

Куриный бог в кармане – ерунда,
из детства нам доставшаяся шалость.
С тобой вообще не важно мне, куда.
Летим на свет. Совсем чуть-чуть осталось.

В тумане

Все исчезает в утреннем тумане,
мельчают звёзды, тонут в молоке.
Дом выдыхает облако, и ранний,
рассветный луч купается в реке.

Картинки детства - что-то точно было:
тягучий август и медовый Спас,
и на веревке остро пахло мылом
бельё сырое в этот светлый час.

Как будто фото старое истёрлось.
Но точно помню лошадь вдалеке
на мой негромкий обернулась голос.
Лошадка, лошадь, где сейчас ты, где?

Считалочка

грех орех скорлупка жизни
хочешь тресни можешь нет
опадает жухлый листик
и покалывает свет

апельсиновая роща
сок осеневой любви
никогда не будет проще
хоть ещё сто лет живи

хоть ходи в чужих ботинках
хоть таскай внутри Токай
раз слезинка два травинка
что захочешь выбирай

море горе жги рябина
добывай огонь живой
я леплю из пластилина
и качаю головой

жизнь по капле принимаю
ягод поздних терпкий яд
слов твоих не понимаю
только взгляд

А там

Привет, нелетная погода,
мы никуда и не летим.
Сидим и ждём кого/чего-то
пока про нас снимают фильм.

Вот крупно - пепельница рядом,
вот чей -то взгляд из-за угла,
и стол, и на столе порядок.
И тень печальная легла.

И все вокруг рябирябина -
дождя наскучивший мотив.
Как по пятам тоска ходила,
но не попала в объектив.

Вот ангел постучал в окошко -
держите срочное письмо.
И проступило в кадре прошлое,
а там - темно.

Ну, здравствуй

Я приветствую всех, кто сегодня на взводе,
кто рябиновым ветром пронизан насквозь.
Здравствуй, тополь, летящий на автопилоте
через парк, через строй тонконогих берёз.

Будь здоров, колкий дождь, у тебя по приметам
жизни только на два беспросветных часа.
Я считаю ворон, я считаюсь поэтом,
да и то потому, что не смею писать.

Я дорогу приветствую – здравствуй, родная,
проводи меня в темную жгучую даль,
где крикливые птицы меня вспоминают
только вместе с просоленным словом печаль.

Я здороваюсь смело и до поворота
успеваю раскланяться с каждым столбом.
Эй, привет, исчезающий след самолёта!
Долгой жизни тебе, натюрморт за окном.

И воробья

Сереет небосвод – рифлёная бумага,
сырые облака, кручёная печаль.
Жирует воробей, живёт себе, салага,
и ниточки аллей бегут куда-то вдаль.

Давай я напишу унылую пейзажку,
что видится в окне на третьем этаже.
С бессонной головой, с любовью нараспашку,
со всем, что накопил, что ни к чему уже.

Я напишу ещё, как дождь выходит первым –
за ним из-за угла дворняга семенит.
И про собачий взгляд – доверчивый и верный,
который о любви так ясно говорит.

Как яркий свет в конце подсвечивает клёны,
как больно и светло в лазоревых краях.
Давай я напишу, а ты прочтёшь огромный
безумный этот мир, и двор, и воробья.

Жить у воды

жить у воды и долго смотреть на воду
камешки разбирая не разбирая
чаек читать по крикам без перевода
что-то о рыбах или ключах от рая

лодка качнется вправо и день отчалит
ждать у воды погоды любви покоя
вот бы спросить у говорливых чаек
слово мое какое

осень приходит быстро и берег стонет
столько огня зажглось без единой спички
чайки кричат постой или всё пустое
вы уточните птички

В трех соснах

Так выгнется осина – петь и плакать,
и просто наблюдать со стороны,
как медленная старая собака
досматривает медленные сны.

Пройти вперёд – в трёх соснах заблудиться –
куда спешить, когда не знаешь цель.
И бесконечный лес собаке снится,
и бесконечный лес собаке снится,
и долго-долго сниться будет ей.

Базар-вокзал, скупые остановки,
свернёшь направо, вырулишь к реке.
Собачий взгляд, доверчивый и кроткий.
Короткий век на длинном поводке.

В прихожей темной лапы вытирая,
чуть заступив за скошенный порог,
смотреть, как безмятежно утекает
по капле время, тая между строк.

Задыхаясь

Что- то выбираешь, между делом,
эту вечность, тот ли краткий миг.
Вспоминаешь - облако синело,
между двух растрёпанных ракит.

Не было ни больно, ни тревожно -
облако пылало и плыло.
Месяц вынимал блестящий ножик
из тумана белого пальто.

*

неловкий свет заходит в двери
как будто свой как будто ждали
на кухне дети и соседи
и золотое цинандали

еще заходят и смеются
как будто нет смешней на свете
в такие дни не расстаются
возьми еще вон там в буфете
хрусталь и блюдца
#хрустальиблюдца

*

А если любовь ушла, то ушла и ша.
Пьянствует тополь, болит за него душа.
Голый, упрямый у остановки стоит -
бередит.

Выбора нет, первую строчку глянь,
тополь, по сути, просто пацан и пьянь.
Ты, говорил, за всеми придет зима -
замела.

Если кончается боль, то кончается боль.
Снег - не вода, это такая соль.
Сыплет на раны колотые ножевые -
пережили.

*

Этот век, этот день, этот миг
все проходит, а больше не надо.
Никуда - это путь напрямик
сквозь насмешливый взгляд снегопада.

До часовенки , тут за углом,
по неровному льду под ногами.
Это облако - помнишь о нем?
Задыхаясь, бежало за нами.

Все будет так

Что после нас останется? Трава,
сорняк, проросший через тьму и время,
и пять, ну, может, шесть стихотворений.
И на траве слова–дрова-слова.

Куда б ни шла – приходишь без пяти.
Спешишь, но знаешь: то, что было, – будет,
и снова кто -то искренне полюбит,
домой придёт и чайник вскипятит.

Всё будет так и повторится вновь,
как и до нас не раз перерождалось.
Не плачь сама и не дави на жалость,
рифмуй легко и выбери любовь.

Вот этот свет, мерцающий в окне,
и птиц ночных в тончайшем оперенье,
всех помести в одно стихотворенье –
на чистый лист, на первобытный снег.

Из снега

Мы все из снега вышли по прямой,
по наскоро протоптанной дорожке.
Мы сами стали улицей, зимой
и тенью в запорошенном окошке.

Что говорить? Летим куда-то вверх,
нас не узнать – легки и бледнолицы.
В черновиках рифмуем смерть и смех,
пока нам белый свет под утро снится,

пока любовь там катится в сугроб
на сказочной расписанной ледянке
и разбивает в кровь высокий лоб.
Любовь и кровь – извечные подранки.

Как долог путь – всего шестнадцать строк.
До дома шаг – но как дойти до дома?
Скажи мне – снег, а я отвечу – Бог,
как будто я с ним запросто знакома.

Декабри

Длинноногие дети любви,
длинношеяя хрупкость разлуки.
Декабри, декабри, декабри -
ледяные еловые руки.

Зажигается в небе звезда,
говорит на сияющем звёздном.
И со мной, и с тобой допоздна,
и вон с той белокурой березой.

Ни о чем, обо всем, ни о чем,
и опять все сначала, по кругу.
И на елке, толкаясь плечом,
огоньки обгоняют друг друга.

Время движется, движется, дви
на старинных часах над камином.
Это мы дикари декабри -
длинноногие дети любви,
полногрудые белые зимы.