Хроники Пятой палаты. Рассказ

Какой-то посторонний шум назойливо беспокоил ещё сонную умиротворенность раннего пасмурного утра.
Алексей Алексеевич медленно открыл глаза. На медицинском шкафу сидели два чёрта:

-- Ну, что, берём этого клоуна с собой?
-- Сколько мы сегодня их за ночь уже вынесли! А тут ещё такого кабана на себе таскать. В нём весу поди -- все девяносто? Пускай на этом свете ещё помучается и поймёт, что жизнь не санаторий.
-- Да. Ну его. Пойдём-ка лучше передохнём.

И черти телепортировались в свою параллельную реальность.

"Девяносто килограмм... зачем же так преувеличивать -- давно уже восемьдесят три" -- возмутился мысленно Алексей Алексеевич, -- уж не схожу ли я с ума?".

-- Сатурация 93. Температура 35,5. Поднимите рубашку.
Медсестра сделала укол в живот и легкой походкой вышла из палаты.

Как всё началось.
Мама умерла 25-го октября. Гипертонический криз. Во сне.
На похороны ушла неделя. Городские морги переполнены, очереди на захоронения расписаны вперед. Тысячи новых могил до самого горизонта.
Успел сделать всё достойно. Слава богу, успел. На следующий день началось. Температура до сорока. Парацетамол с аспирином как мёртвому припарки. Это здесь не работает.
В голове история генерала Каппеля во время зимнего перехода канского русла. "Как же я попался! Это конец".

Ковид стра[ш]ным образом действует на сознание. Он вызывает фатальные эмоции, сравнимые с чувством высокого места, когда чем больше смотришь в пропасть, тем сильнее искушение туда шагнуть.
Так ты лежишь дома, давно ничего не ешь, от одышки не можешь сделать и пары простых движений.

Похоже, вот и вышел срок
Истлеть крупинкою огня.
Я сир, я наг, я одинок
И мгла проходит сквозь меня...

Вирус тихо и вкрадчиво подсказывает тебе команды и план на ближайшие перспективы: правильно, никуда не звони, лежи тихо, умирать легко, ты никому не нужен, избавь мир от себя, всё правильно. Смирись.
И ты никуда не звонишь...

Начинают звонить друзья и знакомые, которым ты пытаешься раздавать какие-то личные вещи, объяснять невыносимую тщетность бытия и что все там будем.
Но они понимают, что ты галлюцинируешь и вызывают врача тебе на дом. Вечером приходит молодая девушка с синим чемоданчиком.
-- Сатурация 84, в лёгких хрипы. Собирайтесь, Алексей Алексеевич. У вас два часа. Сейчас выпишу направление на госпитализацию и вызову скорую.

Приезжает скорая. Мужчина и женщина средних лет. Делают экспресс-тест. Такая ромашка. Пальцем в небо. Отрицательный (по закону жанра не исключает наличия болезни). Теперь только КТ. Это по месту.
Больнице из красного кирпича почти сто лет. Помнит Гражданскую войну. Под крышей причудливые широкие балконы, колонны.
В приёмном покое время тянется невыносимо медленно. Строгий молодой врач в защитном костюме отчитывает моралите:
-- Вы знаете, куда вы попали? Это ковидный центр. Красная зона. Если сейчас КТ покажет чистые лёгкие -- вызовете такси, поедете домой.

Неважно. Лишь бы уже где-то прилечь. Найти точку опоры.
Через час зовут на третий этаж. Путь на такую верхотуру напоминает подъем в горы. Поручни как страховка.
Вот и кабинет. Тебя укладывают на автоматическую каретку и отправляют в пасть электронного механизма.
-- Вдохнуть! Не дышать! Дышите.
Чрево волшебной машины дублирует команды.
Через час приходят результаты. Более тридцати процентов поражения лёгких.
Таможня даёт добро. Дежурный врач пишет разрешение на госпитализацию.

В пятой палате семеро.
Двое тяжелых -- дышат через ИВЛ.
Аппарат шумит как трактор. Зато в мире аналогов нет, новейшая российская разработка. Пропагандистский елей стекает освежающей струйкой по ушам.
Всё хорошо.
Сосед сорокалетний парень Олег из Елани. Не удержал 600-килограммового бычка, тот вырвал ему палец. Фантомные боли. Третью неделю в Волгограде.
Другой -- буровик из Жирновска Сергей Воронин.
85 % поражения легких, привёз жену, положили в "четвёрку", сам здесь. Живчик. Угощает всех нарезкой и чаем.
Быстро идёт на поправку. Мировой мужик.
Ещё один Сергей по фамилии Захарченко. Шутит про коррупционного однофамильца "я ему не родственник".
Шестой по кличке "абориген". Тусит в палате второй месяц.
Ну и седьмой я. Порчу низкой сатурацией всю статистику палаты.
Через пару дней выясняется, что результаты КТ, которую Воронин делал в платной камышинской клинике, оказались преувеличенными. Клиническая картина не совпадает. После новых исследований приходят результаты о поражении на уровне 30%. Уже легче.

Медсёстры рассказывают, что после НГ с них  снимут все антиковидные надбавки. Слава Путину! Стране не хватает богатых сенаторов. Нужно больше ракет, власти губернаторов и силовиков. Это важнее социальной политики.

В палате умер человек. Дедушка 82-ти лет. Уже шёл на поправку, планировался на выписку, но внезапно перестал есть и скончался в реанимации.
Нас осталось двое: Воронин и я. Остальных уже выписали. Через день выписывают и Воронина.
Сатурация пришла в норму, но анализы плохие. Корректируют лечение. Чувствую дела плохи. Много думаю о смерти, о тщетности и бессмысленности.
Если выкарабкаюсь, постараюсь изменить образ жизни. Хотя главное я и так понял: жизнь отравляет много бесполезной суеты. Впрочем, ерунда всё это: у тебя теперь одна задача -- живым отсюда выбраться.

Нас кидают по разным палатам, с этажа на этаж. Хирургия, урология, гинекология. Женщины и мужчины на одном этаже по отдельным комнатам вперемежку.
Попадаются персонажи, которые пытаются курить в туалете. От  этого возникают скандалы. Пожилой мужчина цыганской национальности затерроризировал население третьего этажа дымом дешёвых сигарет в санитарной комнате. Плюс к этому пол в санузле после визитов Будулая каждый раз напоминал мокрую палубу баржи после шторма. Цыгана возненавидели.
Через пару дней шумного пациента выписали. Идя по коридору, цыган отдавал рекомендации сестре, которая несла его вещи. Было во всём этом что-то демонстративное, театральное. Умение манипулировать людьми, тем не менее, не помогло цыгану научиться аккуратно ходить в туалет и не быть патологическим хамом и неряхой. Как странно порой устроена жизнь.

Сон в красной зоне беспокойный, прерывистый, похож на бред. Воздух тяжёл. По коридору проносятся каталки с вещами, мусором, тяжёлыми больными. Кого-то распределяют по палатам, кого-то спускают в реанимацию.
-- Подвал! Ответьте урологии! Поступил мужчина с непроходимостью. Возьмите кровь на анализ.
У новоприбывшего глубокой ночью не могут взять кровь. Молодой санитар, красуясь перед медсестрой, пытается сделать это из ноги. Ничего не выходит. Пациента опускают в реанимацию, потом снова поднимают в палату, медперсонал просит у больных палаты одноразовый бритвенный станок для предоперационных действий, я отдаю свой и проваливаюсь в сон. В следующем кадре осмысленного возвращения в реальность уже никого нет, палата наполнена светом неоновых ламп и тихим дыханием ослабленных людей. Наступает очередное утро.

Нытики. Обычно пациентов группируют по единым признакам заболевания и таким же образом проводят лечение.
Меня и ещё троих больных согласно похожим анализам опять переводят в пятую палату. Общее, что нас объединяет -- лейкоцитоз. Высокий старик по фамилии Шульц только и делает что ест целыми днями. Мандарины, салаты, кефир, булки, кажется, никогда не исчезают с его прикроватной тумбочки. От этого изобилия продуктов его лейкоциты никак не придут в норму, но Шульца, видимо, сие мало беспокоит -- от слова совсем. Шульц не бреется, спит в брюках, рубашке и толстой жилетке. Настоящий человек в футляре.
Рядом ещё один пожилой больной с нетривиальной фамилией Флилай. Очень беспокойный, подвижный. Его то тошнит, то бросает в жар. Он требует успокоительного, обезболивающего, чего-то ещё.
На УЗИ его таскает на каталке медсестра, но стоит Флилаю оказаться в палате, он начинает вскакивать с кровати, бродить без майки по коридору, приставать с просьбами к персоналу. Флилай строит конструкции: садится на стул и ещё один ставит перед собой. Кладёт на него седую краснокожую голову. И опять переставляет стулья. Так продолжается около часа, а то и больше. Затем неугомонный старик садится на кровать, достаёт пакет с отходами от продуктов, плюёт в него и затихает.

Отказники. Тридцатилетний пациент Бондарь, парень в белом корсете поверх серой майки, имеет необыкновенно выразительное обеспокоенное лицо.
Кажется, все страдания мира сосредоточились во взгляде тревожных карих глаз. Он часами ходит по палате, словно часовой по периметру и не может успокоиться.
Бондарю наряду с пневмонией диагностировали панкреатит и он написал отказ от лечения. Жест отчаяния. Завтра его должны выписать.

Внезапный психоз.
В полночь Бондарь пытается как можно герметичней закрыть двери палаты. В это время в семидесятилетнем дедушке у окна просыпается рационализатор и в лунатическом порыве тот пытается разобрать ионизатор над холодильником. От шума просыпается Шульц. Могут пострадать продукты, а это уже дело серьезное.
-- Йоп твою мать! Ты чего здесь творишь! Это твоё, электрик ***в!
-- Да я светильник хотел помыть -- оправдывается дед.
Прибегает дежурная медсестра и еле успокаивает разгоряченных больных.
-- Отложите всё до завтра! Идите спать!

Двери палаты на миг остаются открытыми, радуя доступом свежего воздуха, но раздражённый Шульц снова плотно прикрывает их толстенные створки.
Наступает ещё одна душная ночь в больничном чистилище.

Утро начинается с инъекций гепарина и укола антибиотика в вену. Тянет в непродолжительный сон. Шульц по обыкновению ест, Флилай плюёт в пакет, Бондарь трагически смотрит в потолок. Схема выверена. На ближайшую половину суток данность неизменна.
Со вчерашнего вечера заселился новый больной Наумов. Худой диабетик с высокой температурой и подозрением на туберкулёз.
Пришлось пожалеть о том, что пытался с ним разговаривать на отвлечённые темы.
Наумов выдал на гора ведические фантазии, псевдохристианские рассуждения о том, что мы должны жить вечно, приправил всё это демагогией про психосоматику, белого бычка и небесные кренделя. И был таков.
Скучно.

-- Залежался ты у нас, Алексеич! -- медсестра забирает градусник и объявляет результат показания пульсоксиметра: -- 98!
-- И не говори. Самому тошно.

Пересменка. Незнакомая очень юная медсестра пытается поставить капельницу. Не попадает в вену, ни в одну ни в другую. Кровь проливается пятнами на простыню
-- Жесть! -- девчонка с широко раскрытыми глазами смущена и озадачена, бежит за помощью к старшим.
-- Ну, что же вы нас пугаете! -- суетится старшая медсестра, легкими отточенными движениями направляя иглу в нужное место. Укол. Пластырь. Пузырьки раствора в капельнице медленно ползут вверх. Порядок.
Сытый откормленный Шульц недоволен соседством с Наумовым. Их кровати совсем рядом. У Наумова положительный тест на ковид и подозрение на туберкулёз.
Шульц пишет отказ от лечения, но его не примут до понедельника и таким образом он остаётся в палате на три дня.
На место отказника Бондаря привозят дедулю из "четверки". Тяжёлый: катетер, памперс, вены исколоты, диагноз: аденома простаты, опухоль, кровь в мочевом пузыре, все прелести. Палата опять наполнена болью и безнадежностью. Природа не терпит пустоты.

Консилиум. На коротком пятачке вокруг кровати дедули несколько врачей. Просят согласие на операцию. В это время Наумов ходит по палате и, обращаясь ко мне, читает лекцию о работе поджелудочной железы. Наумова несёт, словесное недержание и околонаучная абракадабра, многозначительно вылетающая из его уст, не оставляет никаких сомнений: передо мной малахольный чудик.
Всё это происходит на фоне подготовки тяжелобольного деда к операции. Ему откачивают мочу, вводят катетер и перекладывают размякшее тело на каталку.
Шульц отвечает на звонки родственников, благодарит их за пирожки, ковыряется в пакете с очередной передачей и ест, ест, ест.
Рано утром в WhatsApp постучался Серёга Воронин. Снимает квартиру, супруга без изменений в "четвёрке". Скинул фото дорогой водки, пишет хочется выпить, но не лезет. Успокоил его как мог -- держись!
После завтрака укол в вену антибиотиком с запахом кошачьей мочи. Калифорния. Жар печей в руке.
Падаю на дно колодца.
Где-то рядом слышится лязг челюстей Шульца. Шамк-шамк, хрусь! Флилай в истерике кричит "девочки, не капает". Мир в опасности. Да и чёрт с ним.

Новости. Город теряет статус миллионника.
Ещё бы. Столько смертей, молодежь мигрирует в Питер, Москву и Краснодар.
Старики тихо и незаметно умирают.
Остаётся запустение. Выжженная степь с дутыми корпусами торгово-развлекательных центров. Там всегда акции, кешбэк и распродажи. Руки-загребуки.
Топ поисковика пестрит некрологами. Умер Гаркалин, ушла Русланова, скончался Градский.
Рушится мир как череда множественных падений костяшек домино. Апокалипсис. Зал ожидания глобального хосписа перед последней пыткой очищающим огнём.
Освобождение из круговорота перерождений. Костры Варанаси.

Ночью в коридоре происходят странные вещи. Кто-то из больных пытается устроить банно-прачечный день, точнее ночь, пока дежурные врачи заняты в реанимации.
Вода мощным напором льётся несколько часов.
Неистовый ковидник с остервенением
носит туда-сюда нижнее бельё. Отстирывает, выжимает, развешивает на батареи отопления. По пути несколько раз падает. Жажда деятельности выше инстинкта самосохранения.
По наблюдениям специалистов перенесённый ковид провоцирует деменцию.
Подтверждение этому я наблюдаю последние дни перед выпиской.
Наумова отпустила температура. Палата наполнилась трескучим речитативом его ослабленного голоса и погрязла в мракобесии новых сентенций.
На этот раз досталось коммунистам. Оратор мысленно отбирал у них партбилеты и расстреливал каждого в упор. После обличительной речи Наумов переключился на вселенское зло, смешал Будду, Яхве, РПЦ и вывел, что смирение -- есть истинное благо и руководство к [без]действию. Не ради суеты пришли мы в этот мир, но созерцания для. Поскольку воля и выбор есть иллюзия и всё предрешено.
В общем, неплохо поговорил сам с собой.

Лечащий врач отдаёт листок с диагнозом. Двусторонняя внебольничная пневмония: синдром "матового стекла", поражение левого лёгкого -- 35%, правого -- 55%, новая форма ковида, неподтвержденная обнаружением РНК, гепатит, гипертония, течение среднетяжелое. Короче говоря, букет. Спасибо, что живой.
Прокручиваю в голове ближайшие действия и планы. Варианты развития событий. Что там?
Сто процентов -- рутина и хождение по граблям. Белка в колесе Сансары. И никакого созерцания.
Нет, Наумов, ты неправ!
Уходя из стен больницы, не принято оглядываться и говорить "до свидания".
Гулко щелкают бронированные автоматические двери, поток влажного воздуха врывается внутрь.
Ветер гонит по асфальту зеркальные осколки ноябрьских туч.

-- Прощайте.