Младенческая распашонка

Младенческая распашонка, покрытая мелкими зернами пепла, расцвела,
с вкраплениями солнечного узелка.
В мыльной, заспанной, полурастрёпанной комнате
зонтики врезались иглами, в облака.
Посетить отчий дом, или как вы его там зовёте, не зная точных оси координат,
не смогу,
рассказать вам о мифах, историях крайне жестоких,
надеждах, сложивших своих же на берегу.

Улепётывает в атмосфере кем-то рождённый завет, тот, что на самом деле прочно скрепляет момент.
Он настал, говори, прошу же! Вот он знак, говорю, оглашай!
Что творили с тобою губы что вылизывали
и чай?
Что шерстило тебя в постели, что мурашки ссыпало в горсть, это было твоё решенье или это случайный гость?
Сколько лет не роняешь звуки, где пот, кровь из твоих желё;з?
Ты не любишь такое и точка, но прощание стоит слёз.
Где любимые песни, драки, где пинают от всей души;, а души;, как вы сами учили, верят в правило ЖИ и ШИ.
Что писать ещё можно с ними:
ЖИзнь; ШИрокая; ЖИво; ШИпеть.
Я закрою руками уши, когда мамочка будет петь.
Когда папочка возьмет мыло, и тереть начнёт у десны.
Когда в будущем, тёртые мылом
ищем верёвку
мы.

Бог терпел, я пишу о Боге, коли Бог преткне;ши во всём,
Бог валяется рыбой на блюде.
На отеческих джинсах ремнем.
Бог внутри, и снаружи же Бога, много маленьких спелых Богов,
вот налево посмотришь - Боги, вот направо,
там стало коров.
Убранство,
Бог в самогоне, середины в нет, и нема;,
нема; крайностей даже в верблюде,
верблюда лепил сатана.

Что случится с твоею натурой? Ничего, никому не нужна,
хоть зовут тебя чье-то отродье,
пара - тварь, женишок, кума.
Кэшбэки не льют дивидендами,
ты сам накрываешь свой стол.
Может быть, это тётенька карма,
может быть, получатель осёл.

На низких вибрациях создаются коллегии, запах чёрного перца окутал бессонницу,
обрюхатив насильно безликую конницу,
кончил на их глазах. Страх,
проникает сквозь дерево ясности,
корни пустились в щебенку, и красненький
разоблачённый наряд придирается к принту; на смещенных зубах.

Кипенью; окатило, свернулися жилки, вот шрам от стекла, вот дыры от вилки,
я умер мне кажется, я заблудился.
Бог смерть отложил на потом.

Моё тело несёт невидимый странник,
в сарае повесился кнут, ссохся пряник,
я умер, я умер, твердил во всё горло. Не умер,
освобождён.
Свободен! Мочить покрывало не надо, томиться на холоде, серенаду о детстве трубить
через скатанную целлюлозу.
Поживём, поживём, поживём!

Слезоточит икона, смотря твои титры,
оконные рамы, зашитые литры вина, в твоей печени обострились, поднимая подкожный мятеж.
Не брешь,
успокойся, здесь анус, не странно,
ты не позволял рубцеваться дивану, ты лил себе порно в кричащие очи,
ты предал своё естество.

Проиграл мне себя в самосуд и страдаешь, заигрался пилюлями,
умираешь,
по средам, и плачешься в пунцовый воздух, ожидая в доступном,
- «Алло».

Ты здесь, но ты меркнешь, и что, почему бы тебе не расстаться с собой обоюдно, ведь ты не мудрец, ты не стоишь и цента,
ни цента, ни одного.

Эй ты, погуляй, заведи диарею, прочти Отче Наш, в случайность не веря
купи пистолет, отстрели кончик холки и бросься в кизиловый род.
Внутри тебя сброд, бормочет нескладно, досадно его выгонять, ох досадно,
болтая на детском желейные песни несётся по венам огнём.

Горю,
горячусь, проходной подражая,
прикинулся пенсией, уверяю,
морщины семейства старинных разрядов,
я вылуплюсь и вернусь.

Я, Я, снова Я, Я являюсь осадком и Я на картинах, и Я в пересадках
табло прикрываю цифрой двенадцать, и Я же написан очком.

И Я паралич ведийской традиции,
солидаризм священной транскрипции,
единица обмера электрогонения,
тягучеутробная
ОМ.